Перейти на главную страницу форума
Логин:
Пароль:
Запомнить  
Забыли пароль?
Регистрация »
 

Осколки - конкурс: Мать

   Версия для печати
 
Автор Предыдущая тема Темы Следующая тема  
Коша
Смотритель


Россия
2136 сообщений
Послано - 25 Сент 2016 :  17:23:51  Показать инфо об авторе  Ответить с цитатой
Ева Ночь

Мать

Он мог поклясться: она появилась внезапно. Ни шороха травы, ни движения воздуха. Только моргнул – миг движения ресниц вниз–вверх – и вот она уже стоит рядом, в мешковатом бесформенном платье до пят. Светлое пятно во мраке ночи.

– Ты кто, черт побери? – выругался он, до хруста в пальцах сжимая автомат.

Она стояла неподвижно, не шелохнувшись и не испугавшись лязга оружия. Лишь блестели глаза, как две горькие слезы на этой выжженной и политой кровью земле.

– Тише, солдат. Я своя.

Негромкий голос, словно эхо терриконов. Как шёпот пробитой пулями листвы. Низкий и глубокий. Сочный, как спелый плод, который хочется съесть лишь за то, что у него – яркие румяные бока.

Ему захотелось ответить зло, выплескивая усталость, раздражение, горечь. Но не успел.

Чуть помедлив, она добавила тише:

– Я Мать. – и неслышно скользнула в лагерь, слегка прикоснувшись теплой ладонью к его руке, цепко сжимавшей автомат.

Он не выругался. Не отправил автоматную очередь в белую спину. А стоял, как очарованный, втягивая жадно раздувающимися ноздрями теплый воздух, который почему-то вдруг запах домом…

Шел третий год этой проклятой войны…

В лагере, где по уставу и кровному негласному закону бабам было не место, почему-то никого не удивило её появление. Как будто не случилось ничего необычного.

Она сидела на траве, поджимая под себя босые ступни. Светлый платок строго обрамлял лицо, пряча чуть пухлые щеки, неплотным кольцом обхватывал шею и сходился узлом на затылке.

Длинное платье напоминало ночную рубашку, но было плотнее и грубее. Рядом лежала холщовая сумка необъятных размеров. Самая настоящая сума, вынырнувшая вдруг из другой эпохи.

Он кинул хмурый взгляд на неё при свете дня. Баба как баба. Но безликая. Не за что взгляду зацепиться.

– Ты зачем её оставил? – спросил он у Командира. В лоб, без предисловий. – Мы же договаривались: никаких баб, детей, соплей.

– А зачем ты её пропустил? – Командир окинул его долгим взглядом. Голос звучал едко, устало и почти безразлично. Через секунду он двинул кулаком по столу, словно припечатывая своё решение и выплескивая раздражение недоспанных ночей и усталости:

– Пусть остаётся. Я сказал. Куда ей идти? К Псам?.. Поизмываются ещё, поглумятся. Ты же видишь: странная она. Но тихая. Да и старая. Вряд ли от неё будут дети и сопли.

Ему не хотелось спорить с Командиром. Особенно, когда он вот так сжимал губы. Махнув рукой, он почти вышел из землянки. На пороге притормозил, обернулся и почему-то спросил:

– А зовут-то её как?

– Говорит, Мать, – Командир раздраженно пожал плечами и потер воспаленные веки. – Какая разница? Мать так мать. Иди, выспись. У нас впереди тяжелый день.

Как-то незаметно стала она частью их жизни. Никогда не сетовала, не жаловалась. Не удивлялась и не стонала, когда приходилось передвигаться быстро, бесшумно и неожиданно.

Казалось, она была готова ко всему. В какой-то момент она словно слилась с ними. Переплавилась и стала единым целым. И даже те, кто поначалу косился или ворчал по её поводу, перестали замечать, что она баба – слабый пол и всё такое.

Она не взяла в руки автомат. И не сменила рубище на удобные штаны. Но не стала обузой, камнем на шее.

Никому не навязываясь, она, тем не менее, не сторонилась бойцов. Охотно сидела рядом и слушала болтовню. Отвечала на вопросы, если к ней обращались, но никогда не вступала в разговоры первой.

Она помогала стирать, и еда, сваренная под её руководством, казалась вкуснее, даже если не отличалась ничем от вчерашнего скудного меню…

Её долго не звали никак. Имени своего она не называла, а слово «Мать» как-то никто не решался произнести. Но однажды, перед важной вылазкой, Малой полушутливо выкрикнул:

– Благослови меня, Ма!

И она тотчас же откликнулась, будто только этого и ждала. Приобняла Малого и легко прикоснулась губами ко лбу. Затем отступила назад, всё ещё вглядываясь в его взволнованное лицо. Оступилась, пошатнулась и невольно схватилась рукою за ладонь Легионера…

Кто знает, почему он запомнил это так отчётливо… Может, потому, что следил за ней и не доверял её безмятежному спокойствию. Он видел в ней подвох и не собирался терять бдительность.

Той ночью завязался жестокий бой, и назад невредимым вернулся только Малой, неся на плечах раненого Легионера. А четверо остались там… полегли в неравной схватке.

Под утро он увидел, как Малой, залитый кровью товарища, глухо рыдает, уткнувшись лицом в её подол. А она молча гладила его по жестким волосам и смотрела куда-то вдаль, поверх тонких берёзок-подростков, туда, где на хмуром небе всходило огромное кровавое око Солнца...

Он замер, боясь пошелохнуться. Лишь заворожено смотрел, как размеренно скользят её пальцы… Что-то смутно шевельнулось внутри. Но тогда он ещё не понял, что вызвало дискомфорт.

С той поры словно исчез сдерживающий барьер. Всё чаще он слышал это короткое, как выстрел, полуслово «Ма». Всё чаще, помолясь у икон, подходили к ней бойцы и просили благословения. И она никому не отказывала. Приобнимала, целовала в лоб и напряженно вглядывалась в их лица… И бойцы возвращались из боёв живыми. Те, кого она касалась… Он вёл счёт этим жизням и гадал: почему она никогда не делала этого по своей воле. Лишь только по просьбе.

Он сторонился её и наблюдал. Напряжённо, пытливо, не доверяя. Следил за каждым её шагом, малейшим движением. И всякий раз внутри выл волк. Как сирена, возвещавшая о налёте неприятеля.

Она не изменяла себе. Платок до глаз. Бесформенный мешок до пят, который язык не поворачивался назвать платьем. Огромная сума, откуда она со временем стала доставать мешочки с травами и лечить огнестрельные раны.

Почему-то и этому никто не удивился. Как и тому, что она легко извлекала прокаленным ножом пули, сшивала плоть, будто лоскуты обыкновенной ткани.

Что она шептала, давая пить снадобья и прикладывая припарки?.. Почему так легко все смирились с этим и никто не покрутил у виска, наблюдая за её варварскими, допотопными, даже какими-то дикими действиями?..

Ма. Так говорили они в бреду и до синяков сжимали ее пальцы. Ма – сияли улыбками и безропотно пили её варево. Ма – стонали в бреду, когда она залепляла дырки в их телах какой-то тягучей жижей, напоминающей болотную грязь.

Он видел, как она закрывала глаза тем, кто не смог выжить. И видел, как встают на ноги те, кому по всем раскладам в лицо скалилась смерть.

Он избегал её. Никогда не вступал в разговоры. Но хорошо помнил ту ночь, когда она появилась из ниоткуда. Помнил спелый голос, который хотелось съесть. И вздрагивал, когда невзначай слышал его наяву.

Её выдали пальцы. Крепкие, длинные, с аккуратно срезанными под самый корень ногтями. В них не было ничего старушечьего, немощного. Странно, что никто не замечал этого. Никто не заморачивался этим, кроме него.

Рукава её рубища скрывали руки по самые кончики коротких ногтей. Даже когда она ела, пальцы прятались под грубой тканью, умело зажимая ложку между складками свободной ткани. Бог знает, почему их не было видно, когда она готовила еду или стирала… А в особо пиковые моменты было как-то не до разглядывания её рук. И лишь случайно, когда Малой снова положил голову в её подол, он понял, что его настораживало и смущало, заставляло приглядываться и не доверять.

Это опять случилось на рассвете, правда, позднем, когда солнце уже разбрызгало свет и щедро напоило росою травы. Лучи тянулись струнами-паутинками сквозь листву, а птицы вовсю бренчали на них, соревнуясь в музыкальности и хлопая крыльями по безветренному воздуху.

Он не слышал, что говорил Малой. Лишь доносилось изредка полуслово-выстрел «Ма». И лежал он теперь не лицом в подол, а наоборот, вглядываясь в синий лоскуток, что зацепился за ветки берёз-пересмешниц. А она, как и тогда, ерошила его непослушный густой ёжик. Размеренно, не спеша, успокаивающе. Белоснежные пальцы на черном.

Широкие рукава-трапеции в какой-то момент сдвинулись вниз, обнажая ладонь до кисти. Тонкая белая кожа с чуть заметными ручейками вен. Гладкая и нежная, как у дореволюционных барышень…

Он почувствовал, как остановилось сердце. На секунду. Чтобы ёкнуть и забиться о грудную клетку сильными бухкающими толчками. Затем она повернула голову. На какое-то мгновение показалось, что она слышит его неровный пульс. Слышит и понимает.

Луч солнца скользнул по чистому платку и вызолотил глаза, что смотрели прямо на него, хотя и не могли видеть… Или всё же могли?..

С той поры он потерял остатки сна. Даже когда валился с ног, искал её фигуру среди бойцов и впивался воспалёнными глазами в белое рубище. С той поры следил за ней повсюду, словно охотник, долгие годы искавший заветную редкую жертву и наконец-то нашедший её. Он не мог убить её, но и не мог отказаться от преследования.

Не мог да и не хотел ни с кем делиться наблюдениями. Только поражался: неужели никто не видит того же, что и он?.. Неужели она смогла околпачить всех?..

Она стала его навязчивой идеей, бичом, кошмаром наяву. Лишь засыпая, он отключался намертво и не видел ни снов, ни этой нескладной фигуры в платье до пят…

Она любила сидеть сгорбившись, прижав колени к груди и низко наклонив голову. О чём думала в эти минуты?.. Он хотел бы это знать.

Она ходила чуть вперевалочку, порой неловко задевая плечами стволы деревьев. В ней не было ничего привлекательного. Словно серая страница, побывавшая под ливнем, выгоревшая на солнце и уже не хранящая написанных слов… Даже не страница – скорее бесформенный кусок бумажной массы…

Но только он замечал, как в критические моменты неловкое тело становилось пружинящим и сильным, а движения – четкими и точными.

Иногда она исчезала. Растворялась в ночи. И тогда он бесился, метался, как зверь, потерявший след добычи.

Под утро она появлялась в лагере, будто никуда и не уходила. Лишь позже, сопоставив все факты, он понял: она уходила в те дни, когда им становилось совсем тяжко, а вслед за её возвращениями дня на три восстанавливалась хрупкая тишина на позициях, дававшая всем благословенную передышку…

Однажды он поймал взглядом её фигуру в предрассветных сумерках и бесшумно двинулся вслед. Она шагала легко, двигалась тихо, будто танцуя. И не было ничего в этих движениях неуклюжего или неприятного… Скорее наоборот: притягивали, магнитили, вели за собой, как упругая невидимая нить…

Он потерял её в прибрежных кустах и от злости готов был разбить руку о корявую кору старого дерева. И тут, словно понимая его злость и отчаяние, она появилась. Совсем близко. Казалось: протяни руку – и смог бы дотронуться до белого нагого тела…Хотя понимал: это только иллюзия, обман начинающегося робкого утра…

На ней не было ничего, кроме белой кожи. Но что-то возмущало, не давало законченного образа, не позволяло признать его целостность.

Белые руки плавно поднялись к голове и развязали узел платка на затылке. Плат, скользнув по плечам, с облегченным вздохом упал в траву. И только когда тонкие, но сильные пальцы распустили тяжелый узел волос, он понял: это был её вздох, радостный и освобождённый.

Волосы упали волной, накрывая плечи и полспины. Он моргнул, но не смог оторвать взгляда от живого плаща, что колыхался, радуясь своему освобождению из плена. Лишь чуть позже понял: потоки волос движутся в такт движениям её головы, а шум реки сплетается со звуками радостного смеха – хриплого, но сочного.

Лёгкие ноги сорвались с места. Миг – и вот она уже плещется, пропуская быстрые струи воды сквозь пальцы. Женщина то уходила под воду с головой, то выныривала, шумно отплёвываясь, затем не спеша мылась, мерно водя по телу куском мыла. В этих движениях не было ничего показушного или вызывающего, но трудно было даже на миг прикрыть глаза. И он продолжал смотреть на неё не отрываясь, словно от этого зависела его жизнь…

Затем она медленно выходила из воды. На горизонте всходило солнце и окрашивало тело в розовые тона. Капли то застывали жемчужинами, то скатывались вниз. По длинной шее, чуть выпуклым ключицам. По груди. Уже не упругой, как у девочек, но женственно-полной, завершенной, как налитые от зрелости плоды.

Он смотрел на округлый живот и чуть покачивающиеся бедра. Не опускал взгляд ниже, но краем зрения всё же видел гладкие белые ноги.

Окаменевшая плоть давно подпирала ремень, грозя прорвать плотную ткань камуфляжных брюк, но он не чувствовал похоти. Только наслаждение, смешанное с восхищением и нереальностью происходящего. Она не старуха. Не старуха. Но это он знал ещё до того, как увидел обнаженное тело в серо-розовой дымке начинающегося утра…

Кто знает, что его выдало. Казалось: он и не дышал вовсе всё это время. Но вдруг она замерла, как испуганное животное. Чуть дрогнули ноздри хорошенького носика. Следом затрепетали полные губы. Золотыми искрами рассыпался страх в широко распахнутых глазах, что смотрели чуть выше его головы. Она не видела. Прислушивалась, прикрываясь полотенцем и растопыренными напряженными пальцами. Затем исчезла, словно провалилась, и появилась уже в привычном своём обличье. В заскорузлой личине безликого существа.

Неделя выдалась по-настоящему адовой: жаркой, палящей, с запёкшейся кровью и болью. Они отступали и теряли бойцов. Бились насмерть и всё же проигрывали. Измотанные, грязные, злые, как черти.

Командир стал похож на тень. Тёмные круги под глазами превратились в провалы, а в зрачках застыла ярость от безысходности. Это было время трудных решений и потерь. Он уже не орал, полностью сорвав голос, и только дикая лють жила в каждом мускуле тела и лица, билась неровным пульсом в толстой жиле на исхудавшей шее. Командир почти не спал, толком не ел. Лишь подергивал головой, как метроном, ведя внутренний счёт убитым и раненым.

Она подошла к нему в тот момент, когда Командир, сидя подальше от всех, смотрел вдаль невидящим взглядом, провожая грязно-кровавое солнце. Красный диск с траурной каёмкой, цепляясь за ветки деревьев, падал вниз, продолжая обжигать землю.

– Поспи. Тебе нужно. – голос её звучал тихо, но властно, уверенно и настойчиво. – Поспи. Сегодня ничего не будет. Верь мне.

Она прикоснулась ладонью к лицу Командира и провела пальцами по грязной коже. Прохладными чистыми пальцами, которым хотелось верить и доверять.

Он видел, как повело Командира. Как пошёл он лицом вслед за этой ладонью, а затем, обхватив кисть рукой, впечатал в небритую впалую щеку. Воспалённые веки с ломкими ресницами сомкнулись. На миг. На мгновение. Командиру хотелось верить ей и этой уверенности. Затем, задрав голову, пристально вглядывался в её лицо, искал ответ в глазах, но не видел ничего, кроме спокойствия.

Она присела на корточки и заглянула прямо в душу, сметая сомнения, горечь и боль. Чуть кивнула головой, обняла за плечи, встряхнула и заставила подняться. Затем повела Командира в сторону и помогла улечься на выжженной траве.

– Спи, – гладила его лицо, отбрасывая отросшие лохмы со лба. – Спи, всё будет хорошо.

Никто не видел этой сцены и не слышал этих слов. Только он.

Ночью, когда все, кроме часовых, угомонились и забылись тяжелым сном, он отправился за нею вслед. Он так и не понял, как пропустили её часовые. Словно смотрели и не видели. А ведь его почти тормознули, и лишь грозный взгляд да палец у губ заставили без лишних слов и вопросов пропустить его в ночь. В неизвестность. Туда, где меж деревьев мелькало полотняное рубище.

Он скользил за нею на расстоянии, двигался, как уж, зная каждую кочку, каждую выемку на этом пути. Но и она не тормозила: протекала меж деревьями, просачивалась сквозь ночь, как вода. Пару раз он чуть не потерял её.

Он понял: она движется в сторону противника. В самое логово. Но это его не остановило, не испугало, а придало ещё большей злости и азарта. Лучше погибнуть, чем ждать, когда она приведёт за собою Псов. Уж слишком всё хреново складывалось в последнее время. А тут ещё и Командир сдался, подчинился её воле и уговорам…

Злые, как всполохи молний, мысли чертили огненные полосы в голове и вспыхивали искрами перед глазами. Он шёл вперёд уже на автомате, но это даже лучше: не надо думать, что будет дальше. Покрепче сжал оружие и сцепил зубы до звёзд в башке, где пульсировала тупая боль, отдающая в виски и затылок.

Перед постом она притормозила, словно собираясь с духом. Он видел, как дернулись её плечи и мотнулась из стороны в сторону голова. Затем она стремительно кинулась вперед. Он уже готов был стрелять, когда увидел, как взметнулись вверх её руки и ладонями впечатались во лбы постовых. Это было неожиданно, резко, быстро. Так, что уже ничего нельзя было сделать. Оба солдата мешками повалились на землю.

Чуть позже он стоял рядом с неподвижными телами. Деловито и безразлично прикасался к сонной артерии: пульс слабо, но бился. Псы то ли спали, то ли хлопнулись в обморок. Ему было не до того, чтобы размышлять об этом.

Он видел, как бледным флагом мечется её тело, поднимаются и резко опускаются ладони. Выверено, точно, виртуозно. Без права на ошибку. Пройдя с десяток обездвиженных тел, он не стал больше двигаться вглубь, понимая, что может отвлечь и погубить её. Оставалось только ждать, чем кончится это безумие.

Он упал лицом в землю, больше всего на свете желая закурить. Происходящее казалось ему фантасмагорией, нереальной виртуальностью, бредовым видением.

Он больше не видел её, но знал: она где-то там, в самом сердце пёсьего логова.

Когда рвануло первый раз, он подумал, что её поймали. Когда рвануло ещё – он уже не сомневался, что это дело её рук. Пора было уходить.

Он отполз к кустам и начал ждать, напряженно вглядываясь в темень и ожидая, когда же мелькнет наконец светлое одеяние.

Она выросла, как из-под земли. Только что её не было – и вот она стоит перед ним, глядя прямо в глаза. Он вздрогнул.

– Пошли отсюда, Волк, – хрипло сказала она. – Сейчас будет очень жарко.

Кривая усмешка расколола её лицо на две неровные половинки. Из правого уголка пухлых губ текла струйка крови.

– Теперь ты доволен? Ты увидел всё, что хотел?

Он, не отрываясь, смотрел ей в глаза.

– Да.

Она пошатнулась и упала в его объятья. Он покрепче ухватил безвольное, как у тряпичной куклы, тело и рысью потянул её подальше. Туда, где шумел лес.

Через пару минут ночь разорвал грохот. Темень, раскрыв обезображенный рот, орала взрывами, изрыгала дым и пламя, корчилась и завывала, мешая небо с землёй.

Он прижался к колючей траве, накрывая женщину телом. Впечатал её в дёрн так сильно, как только мог. Будь его воля – от силы его злости и ярости она бы провалилась вглубь тверди метра на полтора.

– Отпусти. Я задыхаюсь. Ты выбил из меня весь дух.

– Лучше бы я дурь из тебя выбил! – огрызнулся он, и сам испугался звука своего голоса: столько в нём было не пойми чего…

Он сполз на землю, но не отпустил её полностью, продолжая удерживать грудью. Удары его сердца смешались с её.

– Руки хоть отпусти. Больно. – голос звучал спокойно и чуть насмешливо. Такой же насмешкой светились глаза. Рядом, очень близко от его лица… Ближе, чем он думал, но не так близко, как на самом деле хотелось…

Он почувствовал, что держит её запястья мёртвой хваткой. С большим трудом удалось разжать онемевшие от напряжения пальцы.

– Ты ранена? – спросил и осторожно провел большим пальцем по уголку губ, где уже запеклась струйка крови.

Она отвела взгляд и посмотрела вверх, словно могла видеть небо сквозь эту темень…

– Нет… Это… другое.

Затем бесцеремонно сбросила его с себя, села и со стоном потерла запястья.

– Черт. Ты насажал мне синяков. – сказала так, будто ничего важнее этого не было сейчас.

Он тут же почувствовал себя монстром. Но она не дала ему лелеять чувство вины. Вскочила на ноги, протянула руку, ловко вцепилась в его ладонь, рывком подняла и деловито добавила:

– Бежим. Нужно уходить отсюда.

Они мчались сквозь лес, как дикие животные. Ветки хлестали по лицам и телам, выгибались, со свистом разрезая воздух. Запах гари растворялся, всполохи взрывов становились тише, а они продолжали бежать, с лёгкостью преодолевая препятствия. Это был их лес. Здесь они были дома.

Лишь на берегу реки она притормозила, зашаталась, как пьяная, и, тяжело дыша, упала в прибрежные кусты. Он рухнул рядом, сжался, прижав колени к груди. Жадно хватал ртом воздух, чувствуя, как сердце колотится о рёбра, пульсирует в горле и толкается в висках. Солёный пот катился по бровям, щипал глаза, щекотал шею и лип мокрой рубашкой к лопаткам.

Он слышал, как успокаивается её дыхание, видел, как проводит она ладонью по лицу, оставляя грязные разводы на лбу и щеках. Она уже не была незапятнанно-чистой, тихо-безликой и неприметной. Впрочем, для него эта женщина давно перестала быть такой…

Он видел, как скользили её пальцы по горлу, но не могли справиться самостоятельно. Потянувшись, он завёл руку под затылок, нащупал и развязал узел платка. Она вздохнула облегчённо, но все ещё не решалась открыться полностью. Он сделал это за неё: стянул плат с головы и, нащупав шпильки, освободил волосы.

Она резко села – тяжёлая масса упала вниз и мягким шёлком опалила его запястье. Не удержавшись, он жадно пощупал прядь пальцами.

– Это ты тогда следил за мной. На рассвете. – не спрашивала, утверждала. Без обвинений и пафоса.

– Я.

Она заглянула ему в глаза. Сосредоточенно, словно пытаясь найти какой-то важный только для неё ответ.

– Зачем? Ты же бегал от меня, как заяц.

Он улыбнулся широко, хищно, сильно, от всей души: его не обидели эти слова.

– Не бегал. А избегал. Потому и следил.

– Боялся? – улыбка чуть тронула её губы и зажгла глаза.

Он помотал головой и потёр шею, словно стряхивая с себя груз молчания всех этих долгих месяцев.

– Нет. Не знаю. Чёрт… – он подыскивал слова, хватаясь пальцами за воздух, как будто это могло помочь выразить те чувства, что копились внутри уже очень давно. Больше всего хотелось забросать её вопросами.

Она села на колени, загребла и зажала в ладонях траву и, покачнувшись, приблизила своё лицо к его. Глаза её казались огромными, немигающими и засасывающими. Он не стал отводить взгляда, позволяя ей делать, что она хочет. Даже если бы она захотела сейчас убить его – он не стал бы сопротивляться.

Он вновь поднес ладонь к её лицу, прикоснулся пальцем уголка губ и попытался вытереть засохшую кровь. Не спеша, без эмоций, но не отрываясь от её глаз.

Она мягко убрала его руку, отвела взгляд в сторону. Поднялась и опустилась от вздоха грудь. Тяжелые волосы, как два крыла, спускались по плечам.

Сейчас она виделась ему застенчивой девушкой, что никогда не знала мужчин. В её позе не было ничего эдакого целомудренного. Только аура какой-то чистоты окутывала с ног до головы и казалась материальной... Он даже моргнул, чтобы отогнать видение лёгкой белой дымки, что чудилась ему в ночи.

Он перевёл взгляд на губы. Не стал трогать руками, лишь поддался вперед очень медленно, очень медленно… Так медленно, что закружилась голова. Ожёг кожу дыханием, но прикоснуться губами к губам не успел.

– Не надо. – она резко отвернула голову, тряхнула волосами-крыльями, вырвала пучки травы, чуть слышно чертыхнулась и стряхнула травинки с ладоней.

Вздохнув, он прислонился спиной к дереву, устало вытянул длинные ноги. Пальцами нащупал стебель колосистой травы, легко выдернул его и зажал травинку зубами. Высоко в небе висела полная Луна – холодная, равнодушная, но дающая серебристый живой свет. Он удивился: ночь казалась ему глухой, тёмной, беспросветной. До этой минуты.

Наверное, она увидела его удивлённо приподнятые брови.

– А её и не было. Сидела за тучами.

Он недоверчиво хмыкнул: знойным вечером ничто не предвещало туч. Да и когда он отправился за нею вслед, небо било в затылок яркой россыпью звёзд. В какой момент тьма стала непроглядной, он и не заметил…

Она повела плечом, будто сбрасывая его недоверие, погладила грязное платье ладонями. Хотела что-то сказать, затем тряхнула головой и ничего объяснять не стала.

– Я… мне нужно искупаться, – пробормотала много позже.

Он не шевельнулся. Тогда она встала и побрела к берегу. Ступни мягко касались земли. Ноги путались в длинном рубище. Он видел, как она, не раздеваясь, вошла в воду. Остановилась, помешкала и продолжила свой путь. По колено. По бёдра. Затем по пояс. Присела, окунулась по самую шею. Приподнялась. Тяжелым всплеском метнулись мокрые волосы. Она нетерпеливо отжала их и перебросила на грудь. Затем, зачерпывая воду руками, тёрла лицо, шею, плечи. Оголяла руки почти до плеч – широкие рукава тяжело хлюпали, но не мешали.

В какой-то момент она замерла. Медленно подняла руки вверх. Запрокинула голову. Напряженные растопыренные пальцы смотрели в звёздное небо. Куда смотрела она сама, он не знал: видел лишь прямую спину. Молилась ли, просила прощения или так снимала напряжение – не понять. Через мгновение упала на колени, затем неловко завалилась на бок и с головой ушла под воду. Течение подхватило тело и потянуло за собою вбок.

Грязно выругавшись, он вскочил на ноги, скакал, снимая обувь и срывая футболку с плеч. Мчался, как ветер, боясь отвести взгляд и потерять её навсегда…

Хорошо, что она застряла на мелководье и не зашла глубже. Хорошо, что течение в этом месте не такое стремительное. Хорошо, что она всё же показывалась над поверхностью, словно большой валун.

Он тянул её, как мешок. Как убитого товарища, что уже отяжелел и не сопротивлялся. Напившаяся воды хламида не облегчала задачи, но он не обращал внимания. Тупо делал свою работу. До берега оставалось всего ничего…

Три толчка в грудь, выдох воздуха в приоткрытые губы. Три толчка – выдох… Видит Бог, он хотел коснуться её рта не таким способом… Он почувствовал, что усмехается. В этот момент она закашлялась, выплюнула воду и с натужным воем втянула в себя воздух.

– Слава те… очухалась…

Ночной воздух холодил и ласкал кожу. Отступила духота – дышалось легко. Почти сразу её начала бить дрожь, да так, что лязгали, выбивая чечетку, зубы. Он слышал, как она подвывала в такт этой костяной дроби. Её затрясло сильнее. Видимо, больше от нервов, чем от холода: воздух был тёплым.

– Снимай свою тряпку.

Она отрицательно замотала головой и обхватила себя руками крест-накрест.

– Снимай, или я срежу её ножом, – он не ожидал, что голос прозвучит так зловеще.

Она еще плотнее сжала себя в объятьях. Мысленно отсчитал до десяти. Выдохнул. Затем грубо схватил её, поставил на ноги и, поддерживая плечом трясущееся тело, ухватил руками подол. Сгруппировался, ожидая атаки, но, видать, сил у неё не осталось.

Мокрая одёжка шла вверх трудно, но без препятствий. Какое счастье, что она носила этот бесформенный куль, а не одежду по размеру…

Под платьем его ждал сюрприз: она, как коконом, была плотно обмотана куском белой материи. От подмышек до места, где соединялись ноги. Он протяжно присвистнул и зашелся в смехе. Ржал до слёз. И даже кулак, ударивший больно в ключицу, не смог остановить хохот. Зато она рассердилась и перестала трястись.

Он рванул конец этой тряпки и деловито начал освобождать тело. Она притихла и не сопротивлялась. Стянутая грудная клетка распрямилась, приплюснутые груди, почувствовав свободу, рванулись вверх. Она с наслаждением втянула в себя воздух, до хруста распрямила плечи. Два белых полушария почти касались его лица… Он закашлялся и отвел глаза. Ему больше не хотелось смеяться.

Она выхватила из его рук кусок белой ткани и наспех соорудила импровизированный саронг, что скрыл грудь и живот и оставил на виду белые трусики.

– Зачем? – задал он вопрос, не зная, поймёт ли она его.

Она поняла.

– Так проще скрыть. – передернула плечами, шумно вдохнула и села рядом на песок.

Он с любопытством посмотрел на неё.

– А зачем? – повторил вопрос, вкладывая в него другой смысл. Он чувствовал, как слова рвутся из горла, и если сейчас их не удержать, они выплеснутся, как семяизвержение. И ему практически невозможно будет остановить этот неконтролируемый поток.

Но ей не нужны были лишние слова. Она и так хорошо читала их в скупых вопросах.

– Это… долгий разговор. И я не уверена, что хочу откровенничать. Тем более, с тобой.

Удар пришелся точно в солнечное сплетение. Он даже задохнулся от боли, но смог сдержаться.

– А я никуда не спешу. И, по-моему, как раз самое время откровенничать.

Он вытянулся на песке, расслабился, прикрыл глаза и чуть слышно вздохнул, чувствуя, как распускается узел боли под рёбрами.

Она сидела в любимой позе – скрючившись и прижав колени к груди. Смотрела на реку, отбрасывала пряди волос со лба, теребила их, накручивая на пальцы, как на бигуди. И молчала. Затем распрямилась и легла рядом, вытянув руки по швам. Вряд ли такая поза могла считаться расслабленной, но он почувствовал: она отдыхает. Дышит.

Он опёрся на локоть и смотрел ей в лицо, узнавая по-новому. Невысокий лоб, тонкие дуги высоко поднятых бровей, небольшой ровный носик. Круглые щёчки, пухлый рот и мягкий подбородок. Не изуродованный платком до глаз, освобождённый от оков бесформенности, в свете Луны начинал вырисовываться образ.

Вряд ли её можно назвать красавицей. Но о безликой серости говорить было грешно. Скорее она походила ликом на мадонн с картин эпохи Ренессанса. Может, из-за длинных волос. Может, из-за гладкой кожи и какой-то отрешенной безмятежности…

Он ухватил рукой толстую влажную прядь и пропустил сквозь полусжатый кулак, чувствуя, как осыпаются в ладонь песчинки . Провёл указательным пальцем по щеке. Гладкая и нежная. Хотелось почувствовать это сполна. Не удержавшись, прикоснулся к коже тыльной частью ладони. Жар вспыхнувшего румянца приятной волной обдал костяшки пальцев.

Она резко повернулась. Очень близко лицо. Так близко, что он почувствовал, как защекотала губы прихлынувшая от жажды поцелуя кровь. И опять она не дала ему прикоснуться. Прижала к его пересохшим горячим губам палец.

– Не надо. Пожалуйста. Это… ослабит меня.

Он с шумом упал на спину, посмотрел на Луну и хаос звёзд.

Она сжала его пальцы. Крепко, как будто боялась, что он захочет вырвать руку. Он не хотел.

Через минуту, судорожно выдохнув, она заговорила.

– Я не смогу помогать. Понимаешь?.. Ведь ты заметил, да?.. Ты понял, да?..

Он лишь кивнул, боясь спугнуть откровение.

– Я должна быть сильной. Всегда.

– Но ты же не можешь спасти всех. – голос его прозвучал хрипло и горько.

– Не могу. –– она крепче сжала его пальцы. – Никто не может. У каждого своя судьба. Но от кого можно – смерть отводится.

– Почему здесь? Ты могла бы работать в госпитале. Там, куда нас привозят пачками. Зачем ты припёрлась именно сюда, в самое пекло. Да ещё в мужской батальон, где бабам не место.

Она чуть расслабила пальцы и замолчала. Показалось, что больше она не заговорит. Но он ждал. И был вознаграждён за терпение.

– Я… не сиделка. И… не медсестра. Я… Мать. Можешь смеяться, крутить у виска. Мне всё равно. Большинство считает меня юродивой, чокнутой…

– Но это не так. – он тоже умел утверждать словами.

– Не так. – она чуть сильнее сжала его ладонь. – Этот образ не совсем маскарад. Просто удобен. Так легче. Никто не обращает внимания. Ты становишься невидимкой. Никому и в голову не приходит вглядываться и анализировать.

– Кроме меня.

– Кроме тебя. – легко согласилась и поудобнее ухватилась за его пальцы. – Я… подозревала, что так будет. Но думала, у тебя это пройдёт. Ты успокоишься.

– Или меня убьют. И проблемы не станет. – он пожал плечами. Говорить о своей смерти было так легко…

– Нет. Тебя не могли убить.

– Нет?.. – он уловил крошечную ямку в уголке её рта. Она сдерживала улыбку. – Но я никогда не называл тебя Ма и не стоял, как баран, в очереди, чтобы ты благословила поцелуем мой лоб.

– Ну и что? Этого было не нужно.

– Почему? – он даже опешил от такого заявления.

Она отпустила его пальцы и оперлась на локоть, вглядываясь в его лицо. В глазах плясали смешинки.

– А ты не понял?.. Я думала, ты знаешь. Я касалась тебя, когда пришла в лагерь той ночью.

И тут он вспомнил. Сочный голос, который хотелось съесть. «Тише, солдат. Я своя. Я Мать...» – и лёгкое прикосновение руки.

Он во все глаза смотрел на неё.

– Ты никогда не прикасалась и не благословляла тех, кто об этом не просил…

Она повела плечом, пытаясь скрыть неловкость.

– Это каждый должен был решить сам для себя. К тому же я не всемогуща, и не могла уберечь всех. В какие-то моменты я сильнее, а иногда – нет… Порой я всё же прикасалась без предупреждения. Тебя, Командира… Не скажу, что делала это случайно. Но и не потому, что кто-то из вас важнее других и должен выжить… Есть силы, над которыми и я не властна. Так должно быть. И всё.

Он отвел глаза и тихо пробормотал:

– Всё равно не вижу причины, почему ты появилась здесь.

Она молчала. Долго. Томительно.

– Ну почему же?.. У меня целых две причины появиться именно здесь. Я Мать.

Она снова затихла. И он не стал подталкивать. Она села, скукожилась, прижала колени к груди и положила на них голову. От этого голос звучал глухо, чуть слышно, но он ловил каждое слово, даже неразборчивое, даже полупонятное.

– Они были погодками. Похожие друг на друга, как близнецы. Порой многие так и считали. Они ходили в один класс. И мало кто знал, что между ними – разница в десять месяцев… Когда началась война, одному исполнилось восемнадцать, второй чуть-чуть не дотягивал до девятнадцати… Сейчас бы им было по двадцать одному году. Но они навсегда остались восемнадцати и девятнадцатилетними… Мои прекрасные чистые мальчики с огненной верой в глазах… Они погибли здесь, в этом батальоне. В самом начале войны.

Мне сорок. И я уже никогда не буду матерью. Разве что другим. Тем, кто может и должен пережить. Так я решила, когда очухалась от боли. Я искала вас. Бродила по земле, искалеченной войной. Попадала в разные места и к разным людям. Но нигде не задерживалась надолго. Меня вела цель. Когда увидела тебя, то уже знала: я на месте. Там, где должна быть.

Ты, наверное, разочаруешься. Но я не верю в праведность этой войны. Псы и Волки – одной крови. Кто знает, почему вы собачитесь и хотите перегрызть друг другу глотки… Но у меня не было выбора: я поступила так, как чувствовало сердце.

Не спрашивай, почему я сделала то, что случилось сегодня ночью. До этого я только… порой обездвиживала их. Чтобы… дать передышку… А сегодня… может, я хотела, чтобы мои дети остались живыми?.. Те, которые сейчас?.. Сегодня мы должны уйти отсюда. Потому что потом будет поздно. Кольцо замкнётся – и всё. Иногда нужно делать шаги назад, чтобы были силы потом идти вперёд …

Он давно уже сидел рядом. Но руки на плечи положил лишь сейчас. Она подняла залитое слезами лицо.

– Только не жалей меня, слышишь?.. Не жалей! – прошептала она распухшими от слёз губами.

– И не собираюсь, – твёрдо сказал он и наконец припал к этому рту. Соль и горечь. Запах мяты и страданий. Жар крови и нежность тонкой кожи… Он держал её лицо в чаше своих ладоней. Осторожно, почти не прикасаясь, как хрупкую раритетную вещь.

Он целовал её так, чтобы она поняла: это не вожделение, не похоть, не поцелуй голодного мужика, а восхищение, благодарность, поклонение. Он вкладывал в поцелуй нежность, трепет, обожание. Выплёскивал накопившуюся тоску и радость от встречи…

Он хотел, чтобы она почувствовала в поцелуе чистоту и томление сердца, что шептало, говорило, кричало о любви…

И она поняла. Услышала. Приняла.

Дрогнули и прикоснулись к его плечам руки. Прошлись по груди и замерли на впалом животе. Пальцами она гладила небритые щёки, обрисовывала подбородок, нежно трогала веки и ресницы…

Сдаваясь, отступала ночь. Ещё почти незаметно. Лишь прохладный воздух растворял жар земли и готовил её к утренним росам…

Неподвижное небо куталось в лунное серебро, а звёзды хороводили и кружились, свиваясь в спирали бесконечности. Ночь умела держать язык за зубами и схоронила их тайну в своём бездонном сундуке, как редкое сокровище, на которое никому нельзя смотреть: ослепит и всё равно лишит памяти…

Мягкое и белое.

Обласканное до черноты солнечными поцелуями и мускулистое.

Податливое и нежное.

Напористое и сильное, давно забывшее о жалости, сострадании, компромиссах.

Ласковое и мудрое, как сама Природа, что даёт жизнь.

Агрессивное и выжженное дотла, но желающее вспомнить, почувствовать, ожить даже ценой невероятной боли…

Два непохожих, противоречивых начала, не захотевшие противостоять, предпочли найти что-то общее, соединить тонкие нити, что рвались из сердец и хотели жить…

Ночь пела неслышный блюз и задавала ритм, обуздывая порывы ветра. Чертила линии судьбы далёкими сполохами молний и дарила наслаждение.

Слабый вскрик. Тихий стон. Жар огненной карусели, что опрокинула землю и щедро засыпала её мерцающими искрами древней магии единения, когда двое на какой-то миг становятся одним целым…

Ему казалось: он закрыл глаза лишь на минуту. Когда открыл – её уже не было рядом. Все его вещи лежали неподалёку. Аккуратно сложенные, будто на полке в шкафу. Он не спеша оделся и сел, прижав колено к груди. Сидел и смотрел, как расступается тьма и сереет воздух.

Она неслышно присела возле него, опять появившись, словно из ниоткуда. В чистом сухом рубище, в платке до глаз.

Он не пошевелился, не повернул головы.

– Я хочу, чтобы ты знала. У меня нет никого. Я не хотел воевать. Считал, что это не моя война. Жена и дочь погибли под обломками рухнувшего дома примерно через год после начала боевых действий. А меня не было рядом. Я остался жив. Потому что меня не было с ними. У войны есть свои способы заставить взять в руки оружие. Больше не для чего было жить. Только смерть не хотела меня брать. В какой-то момент я перестал её искать: мне было всё равно, потому что внутри я давно покойник. Так я считал. Ты… изменила это. И не сегодня, раньше… Хочу, чтобы ты знала. Не буду ничего говорить и обещать. Слова – пустая порода. А ты и так всё знаешь. Без слов. Потому что умеешь читать в сердце.

Он повернул голову. Румянец заливал её щеки. Она посмотрела ему в глаза, хотела что-то сказать, запнулась, покачала головой, словно умоляя ничего не говорить больше. А он и не мог уже сказать больше. Всё главное слышал ветер. Слышала она. Слышал лес, что шумел тревожно за их спинами.

– Нам пора. Нужно будить всех и уходить.

Он кивнул и легко поднялся на ноги. Автомат привычно лег в ладонь.

Отступали трудно. После изнуряющего зноя небеса разверзлись. Грохотали, как лихая артиллерия, плевались молниями и щедро секли дождём, что из ливня постепенно превратился в нудную мокредь, от которой не было спасения.

Земля чавкала и, как надоедливая любовница, липла к ногам, не желая отпускать. Батальон двигался медленно, постепенно прорываясь через окружение к своим. Оставалось совсем чуть-чуть. Спасение было уже близко, когда они нарвались на засаду и приняли бой.

После первых выстрелов он повалил её на землю.

– Слушай меня. Ползи за холм. Там свои. Уходи. Ты безоружная. И сможешь привести помощь. Ты поняла?

Она быстро закивала головой, но в глазах он не увидел согласия.

– Сделай так, как прошу. Пожалуйста.

И он прижался лбом к её лбу, не в силах сделать большего. Он видел, как она отползала. Краем глаза наблюдал, как её грязное рубище скрылось за насыпью. Только после этого понял, что может спокойно дышать. Бой обещал быть долгим.

Засев по обе стороны, Псы и Волки вели диалог. На языке оружия. Перелаивались автоматными очередями, пробовали на зуб миномётный огонь и ждали. Ждали подкрепления, чтобы показать клыки уже по-настоящему.Силы приблизительно были одинаковы.

– Надо прорываться, – сказал Командир ближе к ночи. – К утру их станет больше, и тогда мы все останемся здесь.

Он, соглашаясь, кивнул головой.

Уже атакуя, они поняли, что подмога рядом, близко. И это утроило силы. Не думалось об осторожности: бог войны ослепляет яростью, когда есть только одна мысль – вырывающийся из оружия смертоносный огонь…

Крик рвался из глотки, а руки исправно несли смерть тем, кто осмеливался приподнять голову…

В какой-то момент кровавое безумие охватило обе стороны. Бойцы поднимались и убивали, умирая…

Он понимал только одно: нужно стрелять и двигаться. Менять позицию и стрелять. И он делал это так быстро, как мог. Он уже чувствовал: они побеждают. А пришедшие на помощь, давят тех, что ещё оставались с той стороны…

Он вдруг поймал себя на мысли, что они не могли умереть все. Потому что она хранила их, как талисман, как сила, которая умела отводить глаза Безносой…

– Н-е-е-е-ет! – услышал он её голос, ещё ничего не понял, когда, поскользнувшись, рухнул на колени в грязь. Что-то тёплое и живое прижималось к его груди, закрывая собою, как щит.

Он тут же упал, увлекая её за собой. Извернувшись, с ужасом смотрел, как растекаются по грязной хламиде красные пятна. Она смотрела на него и улыбалась. Счастливо и нежно. Её пальцы невесомо прикоснулись к небритой щеке и, отяжелев, прочертили неровную линию, оставляя пустоту и боль.

Он уже был вне боя и не мог знать, что почти всё закончилось. Ему было наплевать на победу и на то, что им удалось прорваться. Он сосредоточенно тянул её туда, где больше не могли достать пули.

По ту сторону холма их приняли. Усталый врач приложил пальцы к её шее и пожал плечами.

– Её больше нет, боец.

Он не смотрел ему в глаза и тут же поспешил туда, где мог помочь.

– Нет, нет, нет! Это неправда! – хрипло лаял он, срывая грязный платок с её головы.

Он оттащил её в сторону и, расстелив подвернувшийся под руки плащ, осторожно положил безвольное тело. Распустил волосы и просил дышать.

– Оставь её, отпусти – говорил кто-то, но он, оскалив зубы, закрывал руками и не подпускал никого.

Он кричал, ругался матом, злился.

Гладил волосы и шептал бессмысленно-нежные слова.

Тряс кулаками, угрожал и приказывал.

Плакал и обещал подарить ей и сына, и дочь – столько детей, сколько она захочет…

– Ты не можешь бросить меня, слышишь?.. Ты не можешь уйти, потому что мы все нуждаемся в тебе. Как ты можешь бросить нас, зная, что впереди ещё столько битв?..

Он баюкал её, нёс околесицу, рассказывал о прошлом, хрипло смеялся. Умолял, уговаривал, упрашивал…

До тех пор, пока не пришёл рассвет...

До тех пор, пока она не открыла глаза...


Я - кошка. Хожу где вздумается, гуляю сама по себе.


Отредактировано - Дервиш 15 Ноябр 2016 19:58:08

Wadim
Магистр



203 сообщений
Послано - 02 Окт 2016 :  15:22:20  Посмотреть инфо об авторе  Получить ссылку на сообщение  Ответить с цитатой
Рассказ хорош, но возникает вопрос, отвечает ли он теме конкурса? Любовь-то получилась вполне счастливой, если женщина жива? Ну, мелкие придирки - это не фантастика, а скорее притча. Фант. элементов практически нет. Перебор, по моему мнению местоимений. Если женщину автор называет Она и Мать, то героя называет Он, есть еще Командир, остальные - Они. Из-за этого возникает путаница, неужели главный герой не достоин имени, например, Сержант, чтобы все было в стиле. Удачи!


Автор конкурсного рассказа
Мастер Слова



1867 сообщений
Послано - 03 Окт 2016 :  18:39:49  Посмотреть инфо об авторе Посмотреть читательский профиль  Получить ссылку на сообщение  Ответить с цитатой
Wadim, спасибо за отзыв.
«возникает вопрос, отвечает ли он теме конкурса? »

А кто сказал, что Мать жива? Умышленно сделан неоднозначный конец, когда читатель волен выбрать для себя концовку - по ощущениям и внутреннему стремлению. Главному герою не хочется верить в её смерть, как и большинству читателей.
«Ну, мелкие придирки - это не фантастика, а скорее притча.»
Правила конкурса гласят:
«1.1 На конкурс принимаются работы в жанре ФиФ (Фантастика, фентези, сказка, притча и т.д.),»
Писала обезличенно, пытаясь показать, что война везде война. Что в реале, что в других мирах. Но вряд ли в суровом реализме люди обладают паранормальными способностями.
Поэтому много обезличенных местоимений.
И у ГГ есть имя.
«– Пошли отсюда, Волк, – хрипло сказала она. – Сейчас будет очень жарко.»


Wadim
Магистр



203 сообщений
Послано - 04 Окт 2016 :  03:27:14  Посмотреть инфо об авторе  Получить ссылку на сообщение  Ответить с цитатой
Автор конкурсного рассказа Имя "Волк" употребляется посередине рассказа, и по моему ощущению, не является личным именем. Ведь у вас - Волки воюют против Собак или Псов.


Fantastochka
Посвященный


Россия
48 сообщений
Послано - 21 Окт 2016 :  02:14:47  Посмотреть инфо об авторе  Получить ссылку на сообщение  Ответить с цитатой
На мой взгляд очень сильный и хороший рассказ. Действительно немного не хватило имени или отдельной клички для главного героя, а обращение "Мать" в самом начале как-то насторожило, но затем все стало на свои места.
На счет соответствия теме, мне кажется, сомнений нет, ведь тут у обоих героев сердца уже итак "разбиты" войной. Поэтому для себя надеюсь, что эта любовь все-таки останется жива. Спасибо автору за рассказ и удачи на конкурсе.




Отредактировано - Fantastochka 21 Окт 2016 02:16:33

Огнелис
Хранитель


Россия
251 сообщений
Послано - 21 Окт 2016 :  17:34:40  Посмотреть инфо об авторе  Посетить домашнюю страницу Огнелис Посмотреть читательский профиль  Получить ссылку на сообщение  Ответить с цитатой
А если - ..."пока ее глаза не открылись"? Тогда будет неясно, ожила она или умерла уже совсем.

Истинная любовь - состояние, несовместимое с жизнью.

Автор конкурсного рассказа
Мастер Слова



1867 сообщений
Послано - 21 Окт 2016 :  17:48:07  Посмотреть инфо об авторе Посмотреть читательский профиль  Получить ссылку на сообщение  Ответить с цитатой
Wadim, в городе Иваново не могут жить Иваны?
Согласна, имя ГГ встречается в рассказе всего один раз. Задумывалось, что это всё же его собственное имя. Повторюсь: намеренно выбрано максимальное обезличивание. Возможно, да, это усложняет восприятие, но вот так легло.
Fantastochka, спасибо за комментарий и оценку рассказа.

Поэтому для себя надеюсь, что эта любовь все-таки останется жива

Именно поэтому оставлен конец открытым, я даже не буду озвучивать, каким планировался финал.
Огнелис,

Тогда будет неясно, ожила она или умерла уже совсем.

Вне зависимости от формулировки конец остался открытым.
Спасибо за мнение!


ШушАквинский
Ищущий Истину



72 сообщений
Послано - 22 Окт 2016 :  14:19:47  Посмотреть инфо об авторе  Получить ссылку на сообщение  Ответить с цитатой
Интрига. Конфликт. Нетривиальные персонажи.

Чувство такое, за развитием которого очень хочется наблюдать.

Сюжет совсем... как это сказать? в общем, я даже не предполагал, что всё закончится именно вот так вот.

и финал не разочаровал. я даже, грешным делом, подумал о том, что... какой же я дурак, так вот красиво не сделал?

название отражает и суть рассказа, и помогает его запомнить.

тема раскрыта на пять с плюсом. что может быть несчастней и неуместней любви на поле боя?

вот здесь я увидел трагедийное столковение интересов и целей.

и героиня, в которую хочется влюбиться. автор, вот только ради вашего рассказа стоило вчера всю ночь читать, зевая и заливаясь кофе.

вы подарили мне чудесный вечер! благодарю от всего кошачьего.

Кот, Мартокот, Мартокот в октябре.
Всем добра и кофе из-под диванья

Автор конкурсного рассказа
Мастер Слова



1867 сообщений
Послано - 22 Окт 2016 :  16:17:48  Посмотреть инфо об авторе Посмотреть читательский профиль  Получить ссылку на сообщение  Ответить с цитатой

и героиня, в которую хочется влюбиться. автор, вот только ради вашего рассказа стоило вчера всю ночь читать, зевая и заливаясь кофе.

вы подарили мне чудесный вечер! благодарю от всего кошачьего.


ШушАквинский, вот только чтобы услышать такие слова, стоит писать. Спасибо Вам огромное за отзыв!


Виринея
Наблюдатель


Россия
3 сообщений
Послано - 22 Окт 2016 :  16:47:25  Посмотреть инфо об авторе  Получить ссылку на сообщение  Ответить с цитатой
Это было сильно. Ева, спасибо вам огромное, пока это первая из всех конкурсных работ, которая зацепила так сисильно, что я даже немного прослезилась в конце.
Насчет соответствия теме - я считаю, что вполне соответствует. Открытый конец позволяет читателям самим додумать, чем все кончилось. И это именно то, что надо этой истории.


Автор конкурсного рассказа
Мастер Слова



1867 сообщений
Послано - 23 Окт 2016 :  17:11:52  Посмотреть инфо об авторе Посмотреть читательский профиль  Получить ссылку на сообщение  Ответить с цитатой
Виринея, спасибо Вам за ваши слёзы. Значит всё не зря. Значит получилось и не прошло мимо, несмотря на "однозначную затянутость" :)


Lyosik
Посвященный


Россия
23 сообщений
Послано - 26 Окт 2016 :  09:39:08  Посмотреть инфо об авторе  Получить ссылку на сообщение  Ответить с цитатой
Вот не люблю я абстрактной фантастики, не люблю, хоть брось! Рассказ понравился, да это даже не рассказ, а целая повесть. Задевает за нерв. Это война и неважно, в воображения ли автора она происходит, кто сражается - черные и белые силы, или то, что наяву происходит теперь. Мать, или ангел - хранитель, но что - то особо ценное для каждого бойца, который тоскует по дому, который однажды устает быть сильным и смелым. Как воспоминания о детстве, дорогие каждому человеку. Рассказ, который оставляет после себя след. Печальная концовка неизбежна, такие рассказы не могут иметь счастливый финал. Этакое послевкусие: горькое, или сладостно - грустное, даже не понять. Спасибо!


Огнелис
Хранитель


Россия
251 сообщений
Послано - 26 Окт 2016 :  16:57:03  Посмотреть инфо об авторе  Посетить домашнюю страницу Огнелис Посмотреть читательский профиль  Получить ссылку на сообщение  Ответить с цитатой
А если сделать ГГ имя Вульф? Вульфрам? Люты? Люпус?
Рассказ хорош и явный кандидат на первое место. Но чисто по-личному меня не особо зацепило.
Почему? Это притча, у притчи свои законы.
Разве что эти футболки-трусики-ходили в один класс сильно мешались.
Если она Мать, она должна с той же любовью и яростью спасать Псов. "Все мои сыновья", такая пьеса.
Если она Мать - любовь с Волком уже инцест (да, это сакральное действо, я знаю, вы, возможно, нет) и надо это обосновать.
Кто-то из читателей понял, что женщина погибла оттого, что поддалась эросу и ослабила себя?

Истинная любовь - состояние, несовместимое с жизнью.

Автор конкурсного рассказа
Мастер Слова



1867 сообщений
Послано - 26 Окт 2016 :  18:29:07  Посмотреть инфо об авторе Посмотреть читательский профиль  Получить ссылку на сообщение  Ответить с цитатой
Lyosik, спасибо Вам большое. Да, хотелось обезличить действие. Показать, что война везде одинаковая - страшная и безобразная дура.

Огнелис, спасибо за отзыв.

эти футболки-трусики-ходили в один класс сильно мешались.

футболки-трусики оставлены намеренно, а не "выплыли" по небрежности автора. Хотелось по максимуму оставить реализм. Поэтому и автоматы, а не какие-то фантастическое оружие и т.п.

Если она Мать, она должна с той же любовью и яростью спасать Псов.

Гм... не дошла ГГ до такого уровня святости, к сожалению. Если бы дошла, она бы не спасала волков.

Кто-то из читателей понял, что женщина погибла оттого, что поддалась эросу и ослабила себя?

Она погибла, потому что закрыла собою человека, которого любила. Если бы не закрыла, осталась бы жива). Не отскочила бы от неё пуля, если бы между ними ничего не было. Но это уже дебаты.
Спасибо Вам за Ваше мнение. Любой комментарий - очень ценен. А разные взгляды - ценны вдвойне.


Огнелис
Хранитель


Россия
251 сообщений
Послано - 26 Окт 2016 :  19:02:42  Посмотреть инфо об авторе  Посетить домашнюю страницу Огнелис Посмотреть читательский профиль  Получить ссылку на сообщение  Ответить с цитатой
Я это читаю как притчу. И пуля бы - в этих рамках - отвернула бы в сторону.
Сама Мать говорит отчасти это же: что "это" ее ослабит. неважно, что в точности она имеет в виду.
Да, я понял, разумеется, что современный колорит намерен. Как же иначе? Оттого и мешается.
И еще я думал о Максе Волошине: он спасал и красных, и белых прятал у себя. Не такой уж он был святой...

Истинная любовь - состояние, несовместимое с жизнью.

Автор конкурсного рассказа
Мастер Слова



1867 сообщений
Послано - 26 Окт 2016 :  20:40:41  Посмотреть инфо об авторе Посмотреть читательский профиль  Получить ссылку на сообщение  Ответить с цитатой
Огнелис, ГГ касалась бойцов - и они оставались живыми. Ослабла - не смогла бы помогать, отводить смерть. Вот в чём её сила.
В тексте... она касалась Волка, он остался бы жив (ранен, но не умер бы скорее всего), но в то мгновение, когда летели в него пули, она не думала об этом. Просто взяла и закрыла телом то, что было ей дороже всего на этот миг.

И еще я думал о Максе Волошине: он спасал и красных, и белых прятал у себя. Не такой уж он был святой...

в общем, да. Она не убивала. Обездвиживала "врагов",но не спасала и тех и других.
Что касается
имя Вульф? Вульфрам? Люты? Люпус?
- я всё же отвечу.
Рассказ написан два года назад. И появился он не просто так. Поэтому не случайно выбраны именно эти "имена".


Матильда
Хранитель


Украина
259 сообщений
Послано - 27 Окт 2016 :  06:28:06  Посмотреть инфо об авторе  Получить ссылку на сообщение  Ответить с цитатой
- текст. - С большой буквы.
Буквально одна-две запятых.
Стиль упрощенный, чтоб подчеркнуть весомость слов. Кивнул головой - головой лишнее.
Неплохо, не то, что мне нравится, но вполне неплохо.

P.S. вспомнилась песня Инкогнито - Мать-земля


   
Перейти к:

Ответить на тему "Осколки - конкурс: Мать"

Экран:   
Логин:  
Пароль:  
Авторизовать на форуме:  
Форматирование:   Жирный Курсив Подчеркнуть Зачеркнуть Вставить кавычки Выравнивание по левому краю Центрировать Выравнивание по правому краю Горизонтальная линия Вставить ссылку Вставить E-mail Вставить картинку Вставить цитату Спойлер Вставить список
   
Сообщение:  
* HTML разрешен
* Внутренний язык включен


радость [:)]
радость!!! [:D]
стыд [:I]
язык [:P]
злость [}:)]
подмигивание [;)]
шутка [:o)]
черный глаз [B)]
грусть [:(]
скромность [8)]
шок [:O]
гнев [:(!]
смерть [xx(]
поцелуй [:X]
одобрение [^]
несогласие [V]

  Отметьте для добавления собственной подписи из вашего профайла.
Отметьте для получения ответов по e-mail.
     

Последние 10 сообщений | Активные форумы | Тематические разделы | Хранители | Инквизиторы | Поиск | Вопросы и ответы
© Wilmark Design Пользовательское соглашение
Политика конфиденциальности
Snitz Forums 2001
Русификация: Wilmark Design