Мечу минули сотни лет… Уже был ржавчиной одет, Уже златая рукоять Не находила сил сиять,
И все же, ни один герой Его не забирал с собой: Уж слишком темный шлейф побед Тянулся острию вослед.
Меч превращался в стреломет, Иначе – в смертоносный дрот, А после палицей клинок Внезапно обратиться мог.
По мановению руки (Болтали злые языки) Меч жертвы поражал в сердца, Рубил с плеча и до конца,
И говорят, все дело в том, Что сердце мага билось в нем. Кудесник, воин, паладин, Непобежденный до седин,
Немало совершил чудес По разрешению небес, А против них всего лишь раз Себе оружие припас.
Надеждой звался странный меч. Он понимал людскую речь, Знал птичье пенье, рык зверей И ропот северных морей.
Меч правду отличал от лжи, Церквушек модных витражи - От веры чистой. Волшебство В том было тайное его,
Что меч мог счастье принести Любому на своем пути. Но счастье – скользкая стезя. Ее изобразить нельзя.
Любовь мечтается одним, Другим - лишь славы сладкий дым. А третьим - власть в большом селе И реки крови по земле…
Вы, в общем, поняли давно, Что было соединено В орудьи этом зло с добром, Как в сердце человеческом.
Меч мог стать силою небес, Но в сердце поселился бес, И в том хозяина вина - Легенда говорит одна.
Итак, особым был клинок. Надеждой паладин нарек Его, поверьте мне, не зря. Придя ни свет и ни заря
Поутру в дальнюю страну, Маг встретил девушку одну И пылкой страстью полюбил. Но (вот беда!) отвергнут был
Девицей гордой. Лишь смешки На предложение руки И сердца странник получил, И стал ему весь мир не мил.
(Бывает эдакий «напасть», Когда за горло хватит страсть И душит, сушит и печет, И днем, и ночью все влечет.
Пока тебе не суждено Наткнуться на такое «но», Что сразу снимет, как рукой, И снова - сам себе герой).
* * *
- Ой да устали мои ноженьки от сыска Надеженьки. …Где тя носит, девка красная? Коза драная, дрянь румяная! Встань-встрепенись, снегом умойся, листом утрись да предо мною явись, пока солнце ясное! Да окстись, дура клятая! Кикимора лесная! Мужичка несносная! Родом заклинаю: не явишься днесь, Марой-метелью вовек прокляну!
- Будет ругать, бабка Рогнеда. Тут я. Что наводишь тень на плетень? – на диво спокойно отвечала Надежа, птицей впорхнув в распахнутое окно светелки.
Она и присела-то по-птичьи, на корточки, под самою ставней и ловко принялась тянуть за собой в окошко крученую бечеву. «Где шлялася, стервь гулящая?!» – без устали продолжала брюзжать непомерных размеров старуха, плюхнувшаяся на резную скамью прямо напротив окошка. Ее широченная понева буквально поглотила всю лавку. И от внезапной встречи с нелегкой старухой скамья так жалобно заскрипела, что торчащее в изголовье веретено с испугу удрало из прялку и закатилось под лавку прочь. Надежа спрыгнула внутрь светлицы и захохотала.
- Тише, чертовка! Кончай рыготать, как кобыла негожая! А не то я живо стреножу! Курячая у девки башка!
- Уймись, бабка. Язык пожалей, чай не помело-то поганое! Да давай - дело скажи, чего кличешь?
- Умойся наперед, чумазая чушка! Срамищу тут развела. Да сымай живей енто позорище! – ткнула на кольчужку короткой «колбаской» пальца. Другой бы от такого напора даже в кольцах застрял! – Батюшка битый час кличет: вон сваты у ворот! А невеста, шлюндра поганая, кумирам бошки сечет. Вот дурь бешена! Видала бы покойная мати!
- Будет, бабка! – сверкнула глазами Надежа. – Не станем о матушке. Пусть сыра землица ей будет лебяжьим пухом!.. А что за сваты, коль явились ни свет - ни заря?
- Знамо, Надежа, не ведаю. Да так глянулись отцу Вездеславушке, что велел тя будить, как первая роса упадет. А ты гляди ж, девка! Жаворонец, утра гонец, уже пролетал на рассвете. Знать, отец к себе и затребует. То-то я и сучусь похлеще ядреного веретенца, дабы шкурку твою гулящую выгородить да от розог сберечь. Стан больно тонок: зараз переломится!
- Не стращай, бабка Рогнеда, я не из пуганных! И розог не боюсь, коли батюшка всыплет, а, все равно, быть по-моему. Рекла днесь – ни за кого не пойду, на том и стоять буду.
- Стой хоть на голове, дура клятая! А к сватам тотчас же ступай, бо иначе Вездеслав тя в сарай справит да меня до смерти засечет! Я ж, старая балда, твои игрища все по ветру спускала!
- Спаси бог, бабка Рогнеда, - поклонилась в пояс Надежа. – Благодарствую за заботу. Да за доверие... Но ступай покамест, а я должна одежу взять полепше да краше. Рубаху самотканую красную, что для Закличек расшила, пояс с бляшкой да кумачов сарафан. Да в косу вплету шелкóвую ленту. Возрадую враз воеводу-батюшку!
Охнув, бабка Рогнеда свесилась на одну сторону лавки, вторая аж поднялась. И, съехав с нее на своей клетчатой юбке, будто на санях с горочки, покатилась до самой двери. Крякнула приоткрытая дверь светлицы. «Кику свою не забудь, баушка!» – задиристо крикнула ей вслед Надежа и резко метнула забытый старухой головной убор. – Ой, боюся ее, поганую! Сидит зла кика на дороге бодается, хочет мя со свету сжить да в темницу замужнюю свесть!» Кика в ответ и в самом деле боднула девицу, как норовистая корова, но пущенная меткой рукой тут же уселась старухе на голову. Рогнеда даже вида не подала, а кряхтя выкатилась, наконец, из светелки. Надежа в три прыжка захлопнула дверь и тут же вспомнила, как на днях выходил с угрозами прочь сам батюшка. Сильно тогда повздорила с ним любимая дочка. А повод-то и яйца выеденного не стоил! Просто случился в их доме три на десять какой-то жених.
- Батюшка, правду реку – не люб мне гусак Ваш, хоть полны терема у него злата-серебра! Знать, не вышел лицом да красным словцом! Ни чем мне не глянулся. Не пойду за него, тащи тыкву!
- Я бы рад да инать пройдоха-сват спиной кривою нам двери закрыл!
- Ух, вот ра… Что за печаль приключилась, - Надежа деланно схватилась за голову. – Знать, на деле одна судьба моя верная: воля вольная да удальства в ратных боях!
- Э, ты мне тут не дури, девка! – осерчал воевода. - А то я живо за косу да об забор! Не погляжу, что на выданье! А узнаю, что еще лихого задумала, так живо и ноги повыдергаю! За первого странца пойдешь!
Громко хлопнул дверью тогда Вездеслав. Чуть с косяков не слетела несчастная дверь. Гневно сверкнула очами и Надежа, вся норовом в батюшку. Стукнула кулаком о косяк... Но, знать, был в Надеже не только батюшкин нрав, а еще и смекалка. Посему и теперь сверкнула девка глазами вслед бабке Рогнеде, ударила несчастную дверь... А затем призадумалась. Надела неспешно венчик-красу, достала нашейную гривну, нарядилась в узорчатую рубаху красную, серьги висячие да обещанный сарафан. И вышла к отцу. Лишь обо одном тотчас его попросила. Соблюсти дедов обычай: наперед к сватам не ходить – красу свою девичью не показывать, а положиться на волю батюшки. А уж коли отец со сватами сговорится, так рядить свадьбу шумную после Закличек. Пуще неволи охота ей еще разок отгулять на Закличках весенних. Проститься шумно с девичеством да восславить богов! …Уж так слезно просила Надежа, что бабка диву давалась. Не удержался и батюшка. Уступил мольбам дочки, хоть и суровейшим воеводой прослыл. Да только пуще света белого да меча верного любил он свою дочь. Души в девке не чаял. Мог ли разве догадываться, что не ленту шелкóвую, как обещалась, красавица в косу вплела, а нож острый с толстым клинком…
* * *
- Ой, гляди-тко, Бояша, кинжал как сверкает! – завопил старшой сынок воеводы, свесившись прямо с отцовых ворот. Приставил ладонь по-дозорному. - Никак сваты к нам пожаловали! Гляди-тко уж, как вырядились!
- Ага, - младший упал наземь и принялся глазеть в лаз, что только что вырыла гулящая кошка. – Эдак да похлеще заморских княжичей! Страшно-то как!
- Фу, не трусь, Бояша! Енто ж сваты да шуты понтовые. Али ты, болван, дурачков испужался?
Много стран исходил бравый паладин в поисках мудрости. Много весен собрал, словно кольца могучего дуба, на старом щите. Потому насмотрелся и разных венчальных обычаев. А вот сам деву сватал впервые. И храброе сердце воина первый раз металось по телу скорее, чем в битве. Да стучало, как колокол в его далеком краю. Посему отринув все, что знал об обычаях, решил колдун явить деве доблесть, достойную королей. Недаром же отец ее был осадной воевода. …И вот, на двор бревенчатых теремов Вездеслава ступила четверка мужчин. Все они были чужестранцами и разнились цветом лица, как скоморохи, что измазались в саже и каше на святочные гуляния. Но каждый из них был серьезен. Первым шел мрачный мавр с пухлыми вывернутыми губами в дорогих жемчугах и сережкой в носу. В руках мавра виднелся поднос, выглядывающий из-под расшитого гобелена, тканей тончайшей ручной работы и восьми обрядовых масок, жутких даже для бывалых охотников. За мавром, яростно семеня и пошаркивая, выступал малый и круглолицый болванчик с болезненной лунной мордой и щелками вместо глаз. Постоянно кивая, он тащил распахнутый сундук, в котором играли заморские шелка цвета рассветного солнышка, диковинные свитки, литые статуэтки драконов и плошки тончайших фарфоров. А в самой большой плошке так и выпрыгивал навстречу хозяину речной мелкий бисер, насыпанный горкой, как отборнейший рис. Прислужника с бисером сменял стройно вышагивающий загорело-бордовый мужчина в мехах с луком и колчаном из чистого серебра. Поджарый атлет… Нет! Неистовый воин в мехах, он нес на вытянутых руках яркий ковер с разноцветным узором далекого леса. А на локте у воителя болталась плетеная корзина, украшенная аккуратно вырезанными фигурками диких животных. Корзина тоже была богата дарами. Картины, золоченные висячие кольца, длинная в складку юбка и несколько украшений из бирюзы, кожи и перьев навряд ли бы поразили славян. Местные мастерицы еще круче сплетут. Но вот дивная расческа из специальной травы, которая так мягко чешет волосы, что не один больше не упадет! И странная шаманская вещь, похожая на поганое сито, вся сплошь утыканная кожаными ремешками с бусинками и перьями, а в центре с паутинкой из бечевок и яхонтов... «Неужто ловушка для снов?» - зашептались ребятки. И неизвестно каким образом, но им обоим тут же пришла в голову мысль, что вещичку волшебную нужно повесить у окна или в изголовье лавки. Тогда все плохие сны попадут в паутинку, а молитвенные бусинки возьмут и сожгут их чудесным огнем. Хорошие же сны будут протекать через дырочку в центре. А память о них осядет на перышках, как капли росы… И, наконец, последним в четверке сватов, словно скача на трех разных конях, браво выгарцовывал сам паладин. Да так, что славянские дикари могли его принять по меньшей мере за князя! Трижды оценив работу мастеров, украшавших терем, маг здраво рассудил, что хозяевам не чуждо прекрасное. Посему и решил предстать перед ними во всей красе. Рыцарский темный плащ, изрядно потрепанный долгими странствиями, наконец-то, покинул наряд паладина. Историки могут вздохнуть спокойно. Это инородное рубище, никак не вязавшееся с поддетой под ним кольчугой, кануло в небытие. Теперь кольчугу скрыло опоясанное по талии шелковое сюрко с крестом и гербом. Да и сама кольчуга укоротилась выше колена, приоткрывая чулок. На сюрко, по всей видимости, пошла не одна мера аравийских шелков. И голубое, и белоснежное, отороченное мехом куницы, оно не посрамило бы и жениха королевских кровей! Куда уж бедному рыцарю!.. Кольчужные рукавицы тоже покинули руки героя, сменившись перчатками с раструбом, в который виднелся тонкий браслет. А сами перчатки из бархата, чернее, чем ночь и волос хозяина, украсились дорогими агатами и серебристым узором, в котором смеялся месяц. Ноги же одели узкие сапоги с неизменной серебряной шпорой. Метаморфозы коснулись и вооружения. Кинжал поднялся на укороченную перевязь, меч и вовсе покинул хозяина. Вечно упрямые черные патлы убрались в короткую косу, сделав черты лица паладина постаревшими и заостренными. Но, вместе с тем, каждый, кто видел его сейчас, тут же гнал прочь все мысли о старости. Под сюрко паладина билось такое жаркое и юное сердце! А вторящая ему надпись на почти треугольном щите «Dum spiro spero » делали мага бесконечно молодым и горячим. И ни одна дверь не сумела бы остаться закрытой перед таким воителем. Даже врата Рая. Не остались закрытыми и терема воеводы. Вот только не дверь в сердце Надежды.
* * *
...Был ангельским у девы лик, Но ранил зло ее язык И сердце, видно, изо льда Красавице Создатель дал.
Ни златом шитые шелка, Ни дорогие жемчуга, Ни шляпы с дивным волшебством, Ни яства с дорогим вином –
Ничто не интересно ей. Но чем заполучить трудней Девицу было, тем сильней Влюблялся рыцарь. Девять дней
Он сватался и девять раз Надменный получал отказ: Мол, «мы с тобою разных вер, И у меча не тот размер».
На день десятый путь домой Держать обязан был герой. (Будь проклят путевой листок На столь короткий странствий срок!)
Не выполнить вассальский долг Он, разумеется, не мог, Но и покинуть земли те, Где сам родиться дал мечте
О счастье и любви земной, Не мог волшебник молодой. И он решился напослед На дьявольский эксперимент…
«О форма инструмента! Силой Небес… Силою четырех стихий… Силою града, бури и ветра заклинаю тебя!..» По капризу судьбы, в богатом и щедром краю славян нашлось только одно место для задуманного магом ритуала - его случайный приют. Гостевая горница в теремах воевеоды. И как ни пытался герой уйти от беды осквернения этого дома, дьявольская сила, все равно, толкнула его обратно. Сначала магу представился старый погост. А что же еще может быть столь же исполнено романтики и чистого зла?! Кумиры, лес, перекрестье трех троп на забаву колдунье Гекате… Забытое капище грешников. Да, увы, не сейчас!.. Буйной порою Закличек даже погост был исполнен весеннего безумия славян, и уединиться там просто было нельзя. Измаявшись в поисках места и собственных душевных метаниях, маг практически вполз под утро в гостевую горницу и огляделся по сторонам. Все складывалось, как нельзя кстати. Весь терем спал. Даже петух, напоенный веселой дворней, забыл о рассвете. Разморило беднягу… Ну так паладину оно только на руку. Быстрее! Пока время на его стороне… «Стены светлицы, избранной для церемонии, должно укрыть темною тканью, а все двери и окна - запереть…» Вход подпереть почивальной скамьей. Зачем? Для надежности. Любой колдовской труд это требовал при проведении темных обрядов. Сделано. Что же теперь? «В преддверии ритуала должно свершить омовение...» Вот и кувшин, заботливо наполненный родней воеводы. Воздать гостеприимному дому! Отбросив прочь сватовские наряды, маг оказался нагим, и его усталая плоть с радостью отдалась живительным струям. Вода одела героя прозрачным сюрко и укрепила в нем нарастающую уверенность. Допив последние капли, маг вдохнул свежую силу и, как ни в чем не бывало, махнул к своему сундуку. Чистые одежды. Белые в знак чистоты. Конечно, шитые шелком… Сапоги. Нет, сандалии! Тоже, конечно, белые. Светлая шляпа. Нет! Венец. Чистый венец с именем силы. Законом «Ключа Соломона»: «YHVH - спереди, Адонаи - сзади, Эль - справа и Элохим – слева». А что же на сердце? Паладин резко провел по груди и на рубахе прямо возле сердца проступили три символа магической власти и те же имена силы. Теперь в гримуар! Маг рванул на себя толстенный манускрипт и рассыпал страницы. «Окурить обиталище смесью сока лавровых листьев, камфары, соли, белой смолы и серы…» Да-да, конечно. Он всегда брал такие смеси с собой. Ведь камфара призвана хранить целомудрие. Сера будит рассудок. А соль дарит всем чистоту и защиту от духов неведомых. Если вдруг тварь зашевелится в пекле – солью засыпать порочащий глаз! Теперь на пол! Маг припал на скрипучие доски, опершись на руки, и, как только его ладони коснулись полов, меж ними соединился еле заметный магический круг. Маг остудил дыханьем запястье и приподнял правую руку. И там, где недавно касались его пальцы, возник древний знак Соломона: криво очерченный треугольник с именем силы Альфа, Омега и Агла. Колдун вскочил на ноги и, схватив верный клинок, исполосовал свою руку какими-то символами. Опустил поверх белый рукав - и стало понятно, что это кресты и слова «Dominus adjutor meus». С теми словами маг вновь припал к половицам, впечатав проявленный символ в магический круг. Неведомый свет, внезапно ударивший из круга, зеркально отобразил странные символы, и в каждом родился огонь. Когда же пламя объяло весь магический круг и поглотило треугольник Соломона, колдун уверенно ступил в центр огня. Затем он оторвал кусок белой рубахи, отер им свой славный кинжал и прижал к усталому сердцу. Маг знал, что обряд требовал очистить кинжал, сбрызнув святою водою… Окурить благовониями. Постегать веничком связанных в пучок веток мяты, душицы и розмарина… Но на все это не было времени. Потому, просто прижав клинок к груди, он зажег по диаметру круга красную и черную свечи, обмазанные молоком и медом. Разлил вокруг себя дорогое урожайное вино, привезенное для причастий язычников. Медленно, спотыкаясь о половицы, обошел весь магический круг… Прошептав «Ave Spes», маг смело накрыл ладонью черную свечу, вверяя ее воителю Лоа. Потом обратился к владычице Ошун, вручая ей красную свечу у границ круга… Наконец, колдун крепко сжал кинжал обеими ладонями и направил его себе в сердце. Снова воспел великую форму инструмента. Предал всем святым свою душу, помыслы и, конечно, желания. И назвал свое имя. …Последний взгляд мага упал на походную икону Спасителя. Никто не знал да святые не ведали. А навек затянулась теперь, как стены гостевой горницы, бессмертная душа паладина черным крепом. Полились восковые прозрачные слезы с походных икон. Закрылся крылом Ангел смерти. Но паладин уже сделал свой выбор. Кинжал принял последнюю жертву, вдохнул багровую кровь. А прямо у основания Соломонова знака встала алая тень уродливого сына ацтеков.
* * *
«Након-палач, лазурью одетый, склонившись над жертвенным камнем, стоит… Након-палач рукою привычной жестоко наносит меж ребер удар… Након-палач, как яростный тигр, живым вырвет сердце во славу эпох…» Три вершины имел древний знак Соломона. Три ножа начертил в исступлении маг вокруг каждой вершины. В очертания этих клинков легли странные надписи, сообщая ацтеку желание мага. Паладин капнул на каждый свечою – и ножи тут же ожили. Завращались неистово вокруг трех вершин. А затем, не прекращая раскручиваться, поднялись по спирали наверх – в аккурат на уровень его сердца. И повисли так в воздухе. Алый уродец проникся. Чем сильнее вращались зачарованные магом ножи, тем ясней становился и облик ацтека. И когда танец клинков прекратился, от тени уже явно отделился искаженный скелет древнего индейца, одетый голубой мантией, с тяжелыми связками содалитов на локтях и коленях. Ребра и кость грудной клетки были богато татуированы и пробиты золотыми колечками. Срамные места скелета прикрывал пушистый мешочек синего цвета. А изо рта ацтека громко выпала цепь с лазуритом. Вероятно, ею был когда-то проколот язык, непонятно как сохранившийся у этого сгнившего демона. И, наконец, непомерно большой череп скелета увенчала тяжелая тиара палача. Служителя верховного индейского жреца Аха Кина. Колдун упал на одно колено, надрезав второе кинжалом, сжал посильнее голень и выдавил свежую кровь. Три капли пролились прямо под ноги ацтеку. Далее кровь моментально впиталась в стопу, а затем поднялась вверх по скелету. Омыла ноги индейца, колени, локти – и так до самого черепа. А затем обогнула скелет, стекая назад по тиаре и пробуждая красного призрака. Мгновение – и лазурь загорелась в расщелинах глаз. Тень безвозвратно исчезла, уступив место плоти. Кожа моментально наросла и перед склонившимся колдуном предстал грозный Након-палач древних ацтеков.
- Након-палач услышал призыв Аха Кина. Что укажет верховный жрец? Ты огласишь его волю?
- Нет, палач. Жреца Аха Кина здесь нет. Это я призывал тебя, чтобы исполнилась моя воля, - твердо сказал паладин, поднимаясь с колен. Теперь он уверенно возвышался над призраком, смотря на него, как на пешку. И, тем не менее, маг сам был готов проиграть эту партию, смело протягивая кинжал палачу. – Прими мое сердце…
Након-палач ответно протянул руку. Но не за клинком, как могло показаться несведущим, а исполняя какую-то ритуальную пляску. …Трижды рука палача подалась в сторону мага. Трижды раскрылась ладонь призрака. И трижды он отверг протягиваемый ему кинжал, сжимая костяшки пальцев. Причем, каждый раз это странное действие происходило быстрее. И не успел паладин протянуть жертвенный нож снова, как откуда ни возьмись, прямо между ним и призраком возникла проекция пирамиды ацтеков. Вершину ее, конечно, было не разглядеть. Но насколько помнил колдун, ее должен венчать расписанный лазурью жертвенник. Након-палач бегло взглянул на неверного и оттолкнул его силой дыхания. Паладина отбросило почти до самой двери. Больно впечатав в висок морду дверного идола, маг с изумлением заметил, насколько сильно разросся его магический круг и как исказилась воеводова горница. Словно их перенесло в иную эпоху. И только защитная сила круга сдержала внезапный полет паладина и не позволила ему разбиться до смерти. Маг инстинктивно отер кровь с виска, дотянулся до алой свечи Ошун и сквозь мерцающий ореол ее пламени взглянул на ацтека. С ним тоже произошла метаморфоза. Након окончательно очеловечился, и на его плечах появилась вторая массивная мантия цвета индиго. Ацтек медленно взошел на пирамиду и, упершись ладонями в жертвенник, резко бросил в лицо паладину:
- Након-палач пришел на призыв Аха Кина. Но Након-палач не станет марать вселенную, оскверняя свой жертвенник кровью червей.
- Ты покоришься мне, как покорялся всегда Аха Кину! – гневно крикнул колдун.
Он попытался подняться. И вновь оказался отброшен назад потоком дыхания ацтека. Тут же палач повернулся вполоборота и тем же дыханием сорвал с пола скамью, которая еще недавно подпирала выход из горницы. Теперь же она оказалась наваленной на паладина. И маг понял, что попался в ловушку. Ацтек довольно оценил страдания мага и вернулся к своему монологу: «Ты глуп и безумен, бледный червяк. Ты слишком далек, чтобы знать. Но ты посмел читать заклятия Аха Кина. И ты сам не знаешь, какая кара тебя ждет. …В центре земли стоит старое дерево. Мудрость его проткнула все слои небес. А корни вросли в царство мертвых. Там правит великий бог грома и грозы Чак. В руках у бога топор. Он справедлив, но никто не уйдет от возмездия. Когда Чак гневается, он требует воздать за свершенное зло. Чак рубит по дереву, а из глаз его вырываются молнии. Те молнии так сильны, что поднимаются в небо указать жертву, угодную Чаку. Ведь бог справедлив, он снова готов простить детей земли, если те отдадут сердце посланника. И тогда являемся мы, жрецы Чака, чтобы отдать божеству указанное. Мы вырываем посланнику сердце. Вздымаем живое еще к небесам, пока не ударит в него молния в знак того, что принята жертва. А потом сдираем с бездыханного кожу и исполняем в нем великую пляску радуги. И тогда наступает эпоха прощения. Так бывает всякий раз, когда это назначено Чаком. И он точно указывает жертву. Но тебя, бледный червь, в том календаре нет…» С этими словами он обрушил на «червя» последние волны дыхания, от которого скамья, прижимавшая мага, расслоилась на доски. А на лице и на теле паладина разом потрескалась кожа. Скорчившись от внезапной боли, маг выбросил правую руку вперед. Выпад помог ему, все-таки, ухватиться за рукоять кинжала, и паладин изо всех сил метнул орудие в палача. Клинок никогда не подводил хозяина. Тут же ритуальные свечи погасли, магический круг сжался до прежних границ. А пирамида с ацтеком рассыпалась в пыль. Колдун окончательно понял, что помочь в задуманном ему будет некому. Не медля более, он упал на доски и нанес себе удар прямо под сердце. Кровь омыла клинок и ударила в голову. Теряя сознание, маг попытался все же не дать закрыться глазам. На мгновенье ему показалось, что от каждой вершины погасшего Соломонова знака к нему поднялось его отражение. Три новых призрачных мага. И каждый неимоверно похож на него… Первый тут же грубо рванул его за руки и, опершись коленом на грудь, вырвал кинжал из сочащейся раны хозяина и отшвырнул его прочь. Второй – оседлал магу ноги. А третий с неимоверной жестокостью и хладнокровием, вонзил прямо в рану хозяина холодные пальцы. Вскоре в руке призрака забилось еще живое сердце паладина. И рука подняла его к небу.
* * *
Живое сердце из груди, Из храброй вырвал паладин. Обжег неистовым огнем И трижды разрубил клинком,.
И в дар прощальный на обед Послал ему сказавшей «нет», Отвесив памятный поклон. И с гордым видом вышел вон.
…Поутру, когда забежали братишки Надежины попрощаться с чудаковатыми сватами, то тех, к досаде, не обнаружили. И сундук мага исчез, и иконы походные. А сама горница чистым-чиста оказалась. Завесь на окнах светлая. Скатерть на столах новая, белая, плетенкой расшита. А по низам три змеиные головы вытканы и у каждой по бисерине - глаза. Охраняют от порчи терем! Лучина в углу приветливо тлится, встречая зарю. Идол в дверях – и тот улыбается. Да прибрано кругом так, будто и не бывал никто на постое. «Эка мастерица-то у нас бабка Рогнеда! - отметили разом братишки. - Такую лепоту навела, что, кажись, и не приезжали сюда сваты заморские. А нам все часом приснилось…» Ан-нет! Бояша толкнул старшого и указал ему пальцем на стол. Не приснилось ничуть! На столе, вон, дары остались прощальные. Прямо на скатерти белой стоят. И как только такое пропустить?! Бревна-то и не увидели! Бревно – не бревно, а посреди скатерти и впрямь разлеглось неземной красоты лунное блюдо! Кованое по краям полулунницами лежит - желтым блеском мерцает. Холодным, таинственным… Да еще с неведомым яством каким-то… Ах! Как оно сладчайше курится! Источает то благую ваниль, то пряный и остренький перчик. И приправлено как-то затейно. Кардамоном, лимоном и руколой... В общем, манит немыслимо… Жаль только, не им, малышам, чудная еда предназначена. А все их капризной сестрице!
- Ну будет! Гляди-тко вон лучше сюды», - старшой развернул Бояшу к почивальной скамье. А там еще браслет тонкий валяется из почерневшего серебра. Тоже от странца остался.
- Ха! Вот лепый поминок! – Бояша подернул плечами. Ну как такое можно дарить?!
- Твоя правда, брат. Негоже! Да, може, забыл разом…
- Как есть, позабыл… - согласился меньшой. Ибо странный рыцарь Бояше понравился.
На том братишки и сговорились. Пора и самим позабыть про браслет. Ведь куда привлекательней, все-таки, яство!
- Эх, да повезло же сестрице! Вона какую ей нямку оставил жених!
- Да, вкусняка еще та! Жаль, что пропал он, как есть.
- Жаль то, оно жаль… да что за печаль! Он хоть и бусурман, а сам дюже добрый и гордый. Гонит его сестрица, дак я бы и сам от нее разом сбег!
- Да, гнала его знатно, весь стан гоготал, вся дружина! А он эдак к ней присушился. Бедняжечка!.. Ну совсем бесноватый. Бискупом своим оболванен небось!
- Э, друг! Ты отколь таких-то словес понабрался? – возмутился старшой брат и с размаху зарядил малышу оплеуху. – Будешь судить мне людей почем зря! Да не вторь, что дружина болтает. И слушать бабок не смей! А не то живо отец пресечет! Ясно?
- Ясно, - скривился Бояша, потирая ушиб. – Троян, а може, давай защипнем малый кусочек? Надежа и не заметит.
- Куда, лиходей! Пошел прочь…
Отвесив Бояше богатый щелбан, старшой сынок воеводы сгреб уверенными ручонками лунный поднос и заявил братцу: «Трогать не смей! Енто Надеже от рыцаря. Пойдем – снесем, пока ты не пожрал. Свиняка позорная!» Бояша, вздохнув, подчинился. Больше идей не осталось. Только ткнул живо пальчиком за окошко да в небо:
- Гляди-тко, Троян, вон гроза зачинается! Точно зараз снести надобно? Можем не поспеть.
- Не дрейфь, трусиха! Дождина, как верно, в четверг. А у нас среда-середица. Поспеем, как есть!
- А коль не поспеем? – не унимался Бояша.
- Коль не поспеем, то гроза заворотит назад твоего женишка. Что он совсем разболванец – в лютую грозь в леса уходить?! Да и Надька сама воротится. Вкусняку свою лепую лакомить…
* * *
«… И впрямь до чего ж хороша бусурманская пища», - признала Надежа, тщательно смакуя последний кусок. Невероятно, что это было и откуда взялось. Впрочем, девицу не слишком-то мучили такие вопросы. Особенно, когда все нутро так звало закусить огненный мед. Изголодавшись под утро, она встречала рассвет, рассеянно глядя на воду. И, кажется, это ее отражение буквально вырвало золоченное блюдо из рук братишек. Да-да! Они еще подсказали, что жених передал ей прощальный поклон. Вот и ладненько! Помог, знамо, Перун: не зря всю ночь вражий идол рубила! Вразумил чужеземца пойти со двора. А Боян пусть бредет также лесом – нечего плачем «вкусняку» выклянчивать!.. «Эх, до чего же пригоже пришлось!...» Надежа поймала в воде свое отраженье на том, что оно облизывало грязные пальцы, на которых осталась обсыпка даров. И тут же стыдливо сунула руки под воду. Негоже совсем. Распозорище! Хорошо, что никто не видал… «Енто все повиновно заморское лакомство…» Омыв трижды пальцы в воде и утолив свежей пищей разгул медовухи, Надежа немного расслабилась. И тут же на ум пришел чужеземец. Назойлив, дерзок, смешон, он был противен деве по-прежнему. Однако все перечеркивалось последним даром. Что-то, а яство странец проставил ей знатное! Неужто пораньше не мог!.. А бают еще, что это у мужей бравых путь к сердцу лежит от животца!.. Между тем, день взял бразды в свои руки. Озерное отражение девы разбежалось кругами, будто кто-то распугал шаловливую рыбу. Колдовство отступило, и сама воеводина дочь поняла, что костер огненного меда внутри догорел окончательно. Пламя погасло, а последнее струи тепла разлетелись, гонимые обманчивым ветром ранней весны. Дева огляделась по сторонам. Оказалось, что она одна-одинешенька сидела на берегу в исподней рубахе. «Тьфу! Бес лютует», - подумала, поднимаясь Надежа. И сразу покачнулась, схватившись за ближайшую ветвь. Сил домой брести не было, а желанья – тем более. Пусть наперед прогонят сватов со двора. Да и ноги, устало противились, гудя от разгульного вечера. Просто прилипли к друг другу, зовя деву застыть и заснуть. «Эка блажня! Не лежать же у озера. И, вообще, прозябать здесь теперича нечего. Вот чуток передохну и пойду. А вечор ворочусь с новой силой. Поклониться заступнику Перуну - спаси бог, пособил…» Думает так Надежа, а ножки девичьи все больше спешить не хотят. Все веселые гуляки по домам уже разбрелись. Обильные буйства и безумные возлияния – уж не в том ли отвага Закличек?! Жаль, что она тоже перебралась… Надежа зябко повела плечами, пытаясь укутаться в случайную ивовую шаль, забытую рядом на дереве. Может, она скроет деву своим ветхим плетением. Подарит тепло… Но природа отнюдь не хотела идти ей навстречу. А наоборот, решила, видать, покуражиться, обдав деву морозным дыханием зимы. Сидит, небось, Корочун где-нибудь на пригорке и посмеивается в свою седую бороду над босой захмелевшей Надежей. Вот забавная девка! Ищет по берегу упорхнувший вчерашний вечор. А вместо того видит лишь, как стягивается озерная гладь ледяной коркой. …Как покрываются пальцы инеем. И в самом центре воды отражается более не ее тонкий стан, а неведомый грозный клинок. Двуручный красавец-меч, посеребренный морозной пылью. Блистает острая сталь. Позолоченная хитрая рукоять, инкрустированная лунными хризолитами, напоминая прощальный дар чужеземца. А у самого венца рукояти глупо бьется о позолоту дорогой клетки невидимая птичка-душа. И в такт тому ровно пульсирует сердце.
В народе нашем говорят, Меч был хозяином заклят: В нем билось сердце. И пока Пульс был на острие клинка,
Маг мог бессмертьем обладать. Не станем думать и гадать, Как это магу удалось, Откуда у меча взялось
Прозванье, нежное на слух, Напоминающее вдруг Чужие славные края И ту, кого не знаю я,
Чье сердце было изо льда, Любви не ждало никогда И говорило только «нет». С тех пор минули сотни лет…
Послано - 16 Окт 2016 : 11:26:21
Это дева в меч обратилась? Я правильно поняла? Развязка получилась туманной, а написано прекрасно - язык рассказа такой, что просто заслушаешься, вернее, "зачитаешься". Очень понравилось.
Послано - 16 Окт 2016 : 13:41:08
Каса: да, Вы все правильно поняли. Огромное спасибо за отзыв! Очень рада, что Вам понравилось! Возможно, ощущение "туманности" получилось от желания уложиться в регламент. Ибо перо оно такое: писать бы еще и писать! Но вероятнее всего - это последствия черной магии, которая однозначной и явственной никогда не бывает...
Послано - 22 Окт 2016 : 20:37:55
Долго я вчитывался, всё пытался найти противоречия и ошибки. И они есть, но я не буду их упоминать. Они слишком незначительны по сравнению с достоинствами рассказа. Необычный жанр я бы так сказал ”дуплет” поэтическая форма перекликается с прозой и дополняют друг друга. Поэтическая часть вообще понравилась. Безусловно, если вспоминать прошлые конкурсы, можно только порадоваться успехам автора. Спасибо.
Послано - 23 Окт 2016 : 06:41:02
nkamen: спасибо огромное! Очень приятно, что прочитали и так оценили! По противоречиям, если будет минутка, напишите мне в личку - почищу обязательно!
Послано - 30 Окт 2016 : 06:29:13
ШушАквинский: спасибо огромное за такую высокую оценку! Жаль, что не затронуло глубинные струны Вашей души. Предположу, что Вы - максималист, а у моих героев нет четкой позиции "хороший - плохой". Мне самой наиболее привлекателен ГГ, но его тоже не оценишь одним росчерком! Еще раз спасибо, что заглянули! Надеюсь, у меня в гостях не в последний раз!
Послано - 01 Ноябр 2016 : 04:20:03
Марита: спасибо огромное за Ваш отзыв и высокую отметку в ПЧС! Очень ценю и надеюсь, что встретились с Вами на этом сайте не в последний раз! Всегда жду в гостях!
Послано - 01 Ноябр 2016 : 04:22:27
Аптекарь,Виринея,Deathbringer! Благодарю за Ваши оценки моего творения в ПЧС. Буду рада видеть Вас своими читателями снова!
Ответить на тему "Осколки - внеконкурс: Сердце паладина"
Версия для печати
Послано - 13 Окт 2016 : 22:54:21
