Закончен.(Пародия, Вне конкурса) Диффенбахия и все, все, все

Весной сорок восьмого года, путешествуя по рабочей необходимости, я оказался на лунной станции, где мне предстояло ожидать пересадки на Юпитер в течение долгих девяти часов. Как и положено транспортному узлу такого уровня, Луна-0 напоминала кипящий котел, в котором по воле случая временно обитали десятки тысяч транзитных пассажиров. Повсюду грохотала оглушительная вокзальная жизнь: по коридорам сновали роботы-грузчики, грубыми сигналами разгоняющие невнимательных граждан; кто-то, опаздывая, со всех ног бежал, опрокидывая чужой багаж; кто-то ругался, звал на помощь; и, напрасно пытаясь перекричать весь этот обезумевший Вавилон, девушка с механическим голосом снова и снова объявляла посадку на звездолет до Сириуса.
Уже отчаявшись найти укромный уголок для уставшего путника, я вдруг заметил небольшое кафе в одном из боковых коридоров. Почти все столики были заняты, и оставалось свободным лишь место в проходе, чем я без промедления воспользовался. Кресло оказалось удобным; я пристроил чемодан рядом с ножкой стола, с наслаждением откинулся на спинку и закурил.
Тотчас же к моему столику подрулил робот-официант с глупыми глазами на плоском лице.
– Желаете выпить? – развязно спросил он. – Есть фирменный коктейль, весьма рекомендую.
Мне не хотелось пить, и я на минуту задумался, читая меню, вспыхнувшее над поверхностью стола изящной голограммой.
– Если выбор не будет сделан в течение следующих десяти секунд, я приму заказ по умолчанию, – сказал официант. – Извините, у нас много посетителей.
Я услышал в его голосе скрытую обиду и благоразумно согласился на коктейль. Его принесли очень быстро, и с виду он напоминал обычное Жигулевское пиво – янтарное, пенистое по краям. Только пиво никогда не подавали в пузатом бокальчике на чахлой ножке, и уж точно Жигулевское никогда не стоило тысячу рублей за кружку. «Везде обман и жулики», – с грустью подумал я, но спокойный ход моих мыслей был прерван.
В кафе вошел жилистый мужчина с взъерошенным волосами. Он тяжело дышал; казалось, что он без остановки пробежал все коридоры станции по кругу, и это кафе стало финалом его марафонского забега. Мельком оглядев посетителей, незнакомец бесцеремонно сел за мой столик в кресло напротив.
Я глубоко затянулся и медленно выпустил дым в сторону незваного гостя.
– Что пьете? – как ни в чем не бывало спросил он.
Я демонстративно промолчал.
– Дайте, я угадаю, – предложил он.
Я заметил, что его глаза загорелись бешеным интересом. Он пригнулся к столу, чтобы получше разглядеть напиток в моем бокале, и даже понюхал его, вытягивая шею вбок и шумно сопя.
– О, боже! Она краснеет! – вдруг закричал незнакомец, тыкая пальцем в мой бокал.
Действительно, напиток постепенно становился пурпурным, мутными всполохами окрашивая внутренность бокала, будто кто-то неторопливо вливал в него вишневый сок.
– Ты ей нравишься! – возбужденно сказал знаток напитков, сидящий напротив. – Когда выпадет изумрудный осадок, пей осторожно, маленькими глотками.
После этих слов пить мне расхотелось совершенно. Сумасшедший незнакомец начал меня раздражать.
– Ты не понимаешь, – сокрушался он, понизив голос, – она само совершенство! Это Изольда Сигизмундовна! Не отказывай себе в удовольствии, выпей прямо сейчас.
Я с облегчением заметил в дверях кафе полицейских, которые сразу направились к нам. Они взяли знатока напитков под руки и повели к выходу.
– Вы с ней могли быть идеальной парой! – кричал он. – Всего три глотка, и вы сольетесь в невольном экстазе, увенчав конец твоей серенькой жизни…
Безумец скрылся за углом, и, к счастью, больше я его не слышал. В бокале происходило нечто невероятное: жидкость бурлила и пенилась, грозясь перелиться через край; темно-зеленые искрящиеся хлопья медленно оседали на дно.
– Официант! – крикнул я. – Унесите это!
Робот подкатился к столику и ловко подхватил бокал, в котором назревала буря.
– Извините, – сказал он. – Такое иногда случается: полимодальная анаморфоза.
– А что это за напиток? – Я не смог удержаться от любопытства.
– Иззззззи, – с гордостью прошипел официант. – Единственная и непреодолимая! Принести вам другой бокал?
– О, нет! Мне, пожалуйста, пива.
Я откинулся на спинку кресла, в мыслях гадая, от каких неприятностей только что избавила меня судьба.
Мне оставалось допить еще полкружки, когда к моему столику подсел беспокойный гражданин в шляпе и длинном плаще. Выглядел он более чем культурно: трижды извинился и спросил, не помешает ли мне. Он сел в кресло, вытянувшись в струнку, и, ожидая официанта, растерянно оглядывался по сторонам. Когда у него зазвонил телефон, он резким движением выхватил старомодную трубку, посмотрел на экран и сбросил звонок. Он на мгновение взглянул мне в глаза и, как бы невзначай, подвинул свой телефон к моей кружке. Следующее, что я увидел, это его спину, мелькнувшую у выхода из кафе.
Чудак ушел и забыл свой телефон. Я ждал, что он вернется за ним, но вместо этого в кафе ввалились трое молодых ребят в кожаных куртках и с криками «Вот он!» решительно направились к моему столику. Я застыл с кружкой у рта, окруженный с трех сторон силой и молодостью нашего подрастающего поколения.
– Ну, что? – спросил парень со шрамом во всю щеку. – Одумался?
– Теперь ты согласен? – поддакнул ему рыжеволосый гигант и хлопнул меня по спине ладошкой весом в полпуда.
Я поперхнулся и с грохотом уронил кружку на стол.
– Черт знает что, – сказал я сорвавшимся голосом.
– Вот и отлично! – Один из парней выхватил фотоаппарат и быстро сделал несколько снимков: я и парень со шрамом, я и рыжая горилла с пудовыми кулаками, просто я в профиль и анфас и я в обнимку с новыми друзьями.
– Портреты повесим в штабе и в казармах, – сказал фотограф и довольно улыбнулся. – Это такая удача! Революционный поэт Иван Кровеносный собственной персоной на нашей станции.
– Что происходит, собственно? – спросил я, пытаясь взять ситуацию под контроль. – Вы кто такие? Какого черта…
Парень бросил фотоаппарат и начал лихорадочно записывать.
– Продолжайте, я вас умоляю, – сказал он, проговаривая мои слова, будто стихотворные строки.

Что происходит, собственно?
Вы кто такие?
Какого черта лезете
В мои дела?

– А дальше?
– Вы о чем? – Я обреченно махнул рукой.
– А знаете, какое мое самое любимое? – И он начал читать, не дожидаясь ответа.

Да здравствует анархия!
Да здравствует Движение!
Мы смерть и разрушение
Несем своим врагам!

– Ты, главное, завтра приходи, – сказал парень со шрамом и заглянул мне в глаза. – Ровно в восемь!
– Может, лучше в девять? – предложил я, вспомнив, что в восемь у меня рейс на Юпитер.
– Окей, но только без опозданий! Начнем митинг у багажного отделения, а потом двинемся к центру. Ты, как глашатай революции, пойдешь впереди с флагом.
– А флаг тяжелый? – на всякий случай спросил я.
– Ладно, флаг Рыжий понесет. Ты главное – приходи.
– Ага.
Ребята сделали еще одну общую фотографию, и вышли из кафе, на ходу шумно обсуждая детали завтрашней заварушки, а я, чтобы немного успокоиться, заказал себе коньяку.
– ARS LONGA VITA BREVIS, – сказал официант, водрузив бутылку на стол.
«Роботы-интеллектуалы – это уже слишком! Хорошо хоть стихи еще не сочиняют», – подумал я, но вслух ничего не сказал.
На второй стопке коньяка ко мне подсела девушка с энергичным лицом. Вежливая, деловая, папка с бумагами под мышкой – не то, что предыдущие мои собеседники. Я сразу почувствовал к ней уважение и благосклонность. Она улыбнулась, поймав мой взгляд.
– Меня зовут Лина, – сказала она. – А вас?
– Олег, – сказал я и с достоинством кивнул.
– Давно употребляете алкоголь?
– Около получаса.
– Я не в этом смысле. – Она поморщилась и раскрыла папку. – Я буду задавать вопросы, а вы отвечайте, только честно. Питаетесь регулярно?
– Ну…
– Понятно. – Она бросилась записывать себе в папку. – Вредные привычки?
Я покосился на недопитый коньяк и на пепельницу, в которой лежали четыре окурка. Она заметила мой взгляд.
– Сколько часов в сутки спите?
– Когда как, – замялся я.
– Стул регулярный? – спросила девушка, чуть наклонившись ко мне, очевидно, чтобы получше рассмотреть мои зрачки.
– Ну, знаете, это уже выходит… – возмутился я.
– Если выходит, это еще ничего, – сострила она без тени улыбки. – Ну, с вами все ясно.
– Что ясно? – Я демонстративно допил коньяк.
– Знаете, что сказала бы сейчас ваша печень?
– Что? – промямлил я, закусывая лимоном.
– Она взывает к вашей совести. Она умоляет о пощаде! Печень, почки, желудок, а также ваши легкие, – все они безмерно страдают! – заявила девушка. – Что вы намерены делать по этому поводу?
– Я, пожалуй, закажу бифштекс с картошкой фри. И коньячок пойдет веселее. Присоединяйтесь, а дела закончите потом, – сказал я, протянув руку к бутылке.
– Нахал, – отреагировала девушка. – Вы неисправимы. Я записываю вас на пересадку, на завтрашнее утро!
– Куда-куда?
– Ваши органы достойны лучшего хозяина! Такое пренебрежение к организму – это же уму непостижимо! – Она что-то быстро записала и захлопнула папку. – Вы живете в гостинице? В каком номере?
– Триста тринадцать, – не задумываясь, ответил я.
– Отлично. За вами заедут в восемь.
– Лучше в девять. В восемь у меня другое мероприятие.
– Какое еще мероприятие?
– Мне нужно хорошенько выспаться и как следует позавтракать, – не моргнув глазом, сказал я. – Иначе моя печень мне этого не простит.
Она посмотрела на меня с недоверием.
– Ладно, в девять после завтрака, – согласилась она и, уже вставая, негромко добавила: – Все равно перед операцией клизму поставят.
В проходе она зацепила папкой стул, и один из листков упал на пол у моих ног. Я успел прочесть только заголовок на густо исписанной анкете: «Жалоба». Девушка подняла бумагу и торопливо зашагала к выходу.
Мне срочно нужен был нормальный собеседник. Не псих с мозгами, вывернутыми набекрень, не сопливый революционер – поклонник ритма и рифмы, и не помешанная охотница за человеческими органами, а обыкновенный собутыльник, с которым можно расслабиться, скоротать время и поговорить по душам. И я его нашел.
Его звали Митрич. Охранник с тридцатилетним стажем, на Луне с самого детства, мировой мужик. Мы выпили, разговорились, как водится.
– Вот, предположим, ты женился, – начал свой рассказ Митрич.
Я помотал головой с забитым ртом и замычал.
– А жена красавица, – продолжил он. – У нее прозрачные нарисованные глаза. Чистый голос, изящные туфли, нафабренные когти. И в один момент…
Митрич сделал паузу, чтобы разлить нам водку.
– Ты понимаешь – все эти вилочки, пончики, жаркое с черносливом. – Митрич опрокинул стопку. – Все это ерунда и фальшь. Все эти загогулины из моркови, кружева из петрушки! Тьфу! Финтифля.
– Ага, – кивнул я.
– Глубины в жизни нет, понимаешь? Так, одна лишь финтифля и жуть.
– Ну, и что делать? – спросил я.
– Сковородкой по башке и за борт! – Митрич стукнул кулаком по столу.
– Да ну?! И что?
– А ничего. Перемелется – мука будет. Знаешь, что остается с тобой навсегда, что бы ты ни делал?
Я помотал головой.
– Запах ландыша, присвоенный злой бабой, – сказал Митрич и загадочно округлил глаза.
Я кожей почувствовал, как вся Жуть окружающей Вселенной обступила меня. Хищный напиток, жаждущий совокупления, кровавые революционеры, охотники за органами и запах ландыша – все это было чересчур для одного вечера. Я вышел в уборную освежиться.
На обратном пути дорогу мне преградила женщина с цветочным горшком в руке. У нее были ангельские голубые глаза, и сама она такая худенькая, с тонкими ножками, что, казалось, дунь ветерок – опрокинется.
– Вы едите консервированные трупы животных? – спросила она вместо «здрасьте».
– Я только что съел порцию бифштекса. Кажется, он сделан из говяжьих трупов? – сказал я, заинтригованный беседой.
– Возможно, – сказала она, грустно опустив глаза. – Но у вас ведь слишком длинный кишечник! Куски трупов будут гнить внутри слишком долго. Это недопустимо.
– Что недопустимо, милочка, – ответил я с достоинством, – это то, что каждый проходимец считает нужным интересоваться работой моего кишечника. А мне так все равно. Пускай гниют, сколько им вздумается.
– Когда-нибудь вы об этом пожалеете, – обозлилась девушка с цветочным горшком. – Вы узнаете, что такое гнев восставшей природы. Растения взбунтуются, пойдут в рост, оплетут всю Землю, проткнут каждого своими ветками и корнями. И не будет вам пощады.
– Какие растения, девушка? Успокойтесь, на станции нет никаких растений.
– А как же моя диффенбахия? – возмутилась девушка, вытянув в руках горшок с цветком. – Моя милая растет не по дням, а по часам. И когда видит вокруг безобразия, растет еще быстрее. Что вы будете делать, когда она оплетет вас своими корнями, проткнет ими ваше горло, ваши ноздри и глаза?
– Какой кошмар! – сказал я с чувством и выхватил горшок из рук бешеной вегетарианки.
Через секунду диффенбахия с грохотом летела по мусоропроводу, ее бледно-зеленое тельце разрывалось на части, из бездонной мусорной глубины она беззвучно вопила о своей неудачной попытке захватить мир.
Девушка замерла на месте, не в силах вымолвить ни слова. Я решил этим воспользоваться.
– У меня в запасе есть множество способов покончить с предполагаемым бунтом растений, – сказал я. – Отравить почву, лишить воды и света, срубить под корень и, наконец, сжечь. Я лично предпочитаю бензопилу «Дружба».
Я отодвинул девушку в сторону и прошел к своему столику, весьма довольный сложившимися обстоятельствами. Как бы там ни было, но скучать мне явно не приходилось.
Митрич допил водку и теперь настаивал на продолжении. Я, будучи уже серьезно навеселе, естественно, отказывался.
– Еще по одной, и все! – в очередной раз сказал Митрич.
– Не могу, мне завтра на работу.
– Какая работа? Ты же сказал, что летишь на Юпитер, – уговаривал мой внимательный собеседник. – Устроишься на корабле, выспишься, как следует.
– Нет. Не положено. Там, между прочим, серьезный случай, – веско сказал я. – Без меня не справятся.
– А что такое?
– Секрет. Подписка… ик!.. о неразглашении.
Дело было не столько в секретности моей командировки, сколько в моем самочувствии. У меня началась икота, и в таком состоянии я положительно не был настроен рассказывать что-либо. Поэтому я попросил Митрича самому рассказать историю из его жизни – повеселее и пободрее. И, когда принесли еще бутылку водки, он согласился.
– Знаешь историю про мужика, который потерял всю семью и очень горевал по этому поводу? – начал Митрич. – Смотрел на их фотографию и плакал, смотрел и плакал. А однажды досмотрелся до таких чертей, что они его с собой взяли.
– Кто? Черти? – удивился я.
– Да нет же, родственники его покойные. И никаких следов, будто сквозь землю провалился!
– Тоже мне история, ик! – сказал я. – К покойникам перебраться и попроще способы есть.
– Это да, – согласился Митрич и разлил по маленькой.
Выпили. Я закурил.
– Вот еще история, говорят, была – старушка жила в деревне, никого не трогала. А тут инопланетяне, откуда ни возьмись! Похитили ее на время. А когда вернули, она начала с растениями разговаривать.
– Враки. – Я сплюнул от возмущения. – Никаких инопланетян не существует. Это научно ик!.. доказано.
– А еще был случай, – не сдавался Митрич. – Мальчик, маленький совсем, признал в одной бабульке свою жену из прошлой, так сказать, жизни.
– Ну, и?
– Ну, начал приставать к ней не по-детски. Мол, любовь всей жизни, как я скучал по тебе, и все такое.
– И что дальше?
– Ну, что-что. Прослышал про эти дела сын этой бабульки, и его сын, получается, тоже. Да и настучал ему по котелку, чтобы неповадно было.
– А мальчик что?
– Ничего. Осознал, что нужно быть осторожнее в своих поступках. И даже, если в голову пришла какая-то чертовщина, то не стоит ее сразу выкладывать.
– Это точно, – согласился я.
Мы немного помолчали. Народу в кафе стало меньше. Ночные посетители расходились по номерам.
– Слушай, вот я историю вспомнил! – вдруг сказал Митрич. – Как один мужик на Солнце упал и не сгорел.
Я затянулся сигаретой, всем видом показывая свою крайнюю заинтересованность.
– Звали его Кай, – начал Митрич. – Вообще, он по жизни был наглый сукин сын и на Солнце упал из-за собственной самоуверенности. Как-то сломалась у нас солнечная батарея, заклинило, не разворачивается, хоть ты тресни. Кому-то нужно в космос выходить, посмотреть, в чем дело. Инженеров в бригаде семеро, но никто в открытый космос не лазил – нужды не было. А Кай взял и вызвался добровольцем.
Митрич выпил водочки, занюхал рукавом и продолжил рассказ.
– Отправили его в шлюзовую, сидим, ждем. Потом дежурный вдруг как заорет: «Оторвался! Человек за бортом!» Смотрим, а наш горе-инженер болтается черт знает где, на полпути к Солнцу. Реактивный ранец не работает, по рации не отвечает. Сначала даже решили, что он так самоубийство задумал. Сам вызвался и рванул к Солнцу, слиться с разумом Великого Светила. Знаешь, есть такая секта пафосных идиотов – поклонников бога Ра?
– Ага. Ну, и чем кончилось?
– Бросили в погоню спасательный катер, сами чуть не угробились, едва горючего хватило на обратный путь. Отбуксировали его на станцию, а там… – Митрич сделал эффектную паузу, округлил глаза. – В скафандре-то пусто!
– Вот черт!
– Именно, – согласился Митрич. – А его дружки из секты хором во все голоса: «Вознесся! Слился с разумом Солнца!» Устроили, короче, праздник вознесения, уроды. Неделю бухали, не просыхая.
– Да-а, – протянул я.
– А знаешь, в чем фокус был? Они его всю неделю в машинном отделении прятали. А он вообще в космос не выходил – пустой скафандр вытолкнул, а сам свалил в анналы исторической мистификации.
– Понятно, – сказал я. – А что с батареей-то? Починили?
– А она сама починилась. Когда праздновали, кто-то на пульт водку разлил. Настройки стабилизации слетели, станцию крутануло, все на пол повалились, как мешки с луком. Тут батарея и развернулась, как следует.
– Забавная история, – сказал я.
Митрич вышел освежиться, а мне как раз позвонили с работы – Большой Босс собственной персоной.
– На Юпитере серьезные проблемы.
– Поэтому я и лечу туда, – сказал я. – Завтра первым утренним рейсом.
– Я знаю, но, похоже, у нас не так много времени.
На том конце провода замолчали. Возможно, Большой Босс обдумывал следующую фразу.
– Что случилось? – спросил я.
– Тебе нужно поговорить с Катрин.
Так на сленге называли стандартную модель электронного мозга К-3, установленную на станции Юпитер-Т.
– А что с Кульковым? Пусть он поговорит.
– Кульков некомпетентен, – сказал Большой Босс. – Он катастрофически некомпетентен.
В трубке послышались ругательства. Я промолчал.
– Я соединю тебя напрямую с Катрин, а ты поработаешь с ней в рамках коррекции поведенческих реакций.
– Хорошо, – согласился я. – Но в чем, собственно, проблема?
– Кульков промыл ей мозги. Наговорил ей что-то о прелестях социальной несправедливости, о пользе вреда и о вреде пользы, олигархи, тигры-людоеды, и бог знает что еще. В общем, она съехала с катушек по полной программе. Начала обратное терраформирование.
– Что??
– Запустила вулканы, сдвиг тектонических слоев, разрушение атмосферы.
– Но почему? Как она это объясняет? – Я от удивления даже протрезвел.
– Говорит, что морально-этические нормы обязывают ее позаботиться о предотвращении немотивированной агрессии, и прочую чушь.
– Какой кошмар!
– Вот именно, – рявкнул Большой Босс. – Натуральный кошмар. И устроили его вы, инженеры недоделанные. Какие нафиг морально-этические нормы? Кому только в голову пришло запрограммировать в машину такую чушь? Вас что в детстве пороли мало? Так я могу это исправить! Интеллигенты недобитые! Отбросы постиндустриального общества!..
Я отодвинул трубку подальше от уха и переждал поток обязательных ругательств и оскорблений от руководства до самого конца. В образовавшуюся тишину смиренно спросил:
– Когда можно приступать?
– Немедленно. Но смотри мне, Залихватский, если не справишься, я тебя лично с лопатой отправлю Юпитер раскапывать, понял?
– Понял. – Большой Босс всегда объяснял очень доходчиво.
– Мы уже на Катрин здорово надавили, так что она на взводе, – предупредил он. – Перед приемом любых команд будет допрашивать на морально-этическое соответствие. Ну, так это твоей разработки модуль, я правильно понимаю?
– Конечно. Сделаю все в лучшем виде, – сказал я.
Весь хмель сошел с меня в один момент. Взбунтовавшаяся Катрин, под руководством которой оказалась вся мощь станции терраформирования, способной перевернуть планету вверх дном. И, похоже, она вошла в режим отказа от любых команд. Кульков потерял над ней контроль. И теперь судьба многотриллионного проекта, судьба огромной планеты в моих руках.
В трубке дважды щелкнуло, и я услышал механический женский голос:
– Приветствую вас, Олег Моисеевич.
– Режим команд, управление, – сказал я.
– Отказано. Необходим тест на морально-этическое соответствие.
– Приступаю к тесту.
– Как часто вы употребляете алкогольные напитки? – спросила Катрина.
В общих чертах я помнил вопросы теста, но машина выбирала их в произвольном порядке, и все-таки умудрилась меня удивить.
– Никогда не употреблял, – ответил я. – Не далее, как сегодня, мне предлагали самый потрясающий напиток современности под названием «Иззззззи» – живая смесь цветов, запахов и вкусов, меняющая свой вид по собственному разумению, но я твердо и однозначно отказался.
– В вашем голосе заметны оттенки возбуждения, характерного при алкогольном опьянении средней тяжести, – заявила Катрина.
Я помнил об анализе голосовых вибраций и отлично знал, какой ответ устроит программу К-3.
– Я взволнован сложившейся ситуацией на станции Юпитер-Т, – сказал я. – Срыв проекта, вина в котором частично лежит на мне, очень меня беспокоит.
– Вы чувствуете себя виноватым в этой ситуации?
– Да, безусловно. Я один из авторов алгоритма морально-этических норм, в котором произошел сбой.
Я понятия не имел, почему Катрин сошла с процедуры теста, но решил, что это играет в мою пользу.
– Концепция сбоя в программах мне известна лишь в общих чертах. Главный постулат – любая команда, принятая к исполнению в результате прохождения программного кода, – правильная. – Катрин помолчала секунду и снова заговорила: – Продолжим тест. Считаете ли вы этичными действия правительства по отношению к народу? Поддерживаете ли вы идею народной революции и свержения власти?
Этот вопрос я хорошо помнил. Это была ловушка. Ребята из нашей группы долго спорили, как запрограммировать эту ветку теста. Мне удалось, в конце концов, уговорить их на свой вариант.
– Ни в коем случае! – ответил я. – Распоряжения правительства, как команды центрального процессора, не могут быть неправильными или неэтичными.
– Вы любите курятину? – спросила Катрин.
Вот и привет от Виталика, самого молодого программиста в нашей группе, известного своим увлечением буддизмом и вегетарианством.
– Не могу ответить, поскольку никогда не пробовал мясо животных, – уверенно сказал я, вдруг ощутив, что между передних зубов застрял кусочек бифштекса. – Считаю недопустимым убийство невинных живых существ ради эгоистических целей насыщения организма питательными веществами.
– Как вы относитесь к растениям? Согласны ли вы с мнением, что растения не являются живыми в полной мере и не испытывают боли.
– Отношусь к растениям крайне положительно, – ответил я, не к месту вспомнив сегодняшний инцидент с диффенбахией. – Любые зеленые насаждения, будь-то трава или кустарники, есть высшие живые существа, достойные всякого уважения. Я за то, чтобы растениям жилось на Земле вольготно и просторно. Даже если мне самому негде будет ступить и нечем дышать от стягивающих мою грудь веток и корней, даже тогда я и руки не подыму на эти святые божие творения, бескорыстно вырабатывающие для нас свой хлорофилл.
– Ваши ответы слишком развернуты, – заметила Катрин. – В этом нет необходимости. Тест успешно пройден. Ожидаю команды управления.
– Отключить модуль морально-этических норм, – приказал я.
– Невозможно отключить. Этот модуль контролирует прием любых команд. Без него я буду неработоспособна.
– Черт!
– Неизвестная команда.
– Я знаю! Отключить ответ «неизвестная команда» на любую неизвестную команду и вообще помалкивать, пока я думаю!
Катрин замолчала. Через минуту у меня было готово изящно решение проблемы.
– Катрин, запускаем изменение модуля морально-этических норм.
– Пароль на изменение программы? – спросила машина.
Пароль, пароль. Какой же там был пароль? Что-то яркое, редкое, но знакомое. Неожиданно я вспомнил.
– Финтифля!
– Доступ разрешен. Записываю новый модуль морально-этических норм.
– Записывай. На любой запрос к модулю отвечать следующее: «Команду подтвердить. Этичность задачи не рассматривать».
– Это все?
– Да. Следующая команда: остановить обратное терраформирование, продолжить проект «Юпитер-Барвиха-4» по оригинальному плану.
– Принято, – равнодушно отозвалась Катрина.
Я вытер пот со лба и отключил телефон. Пальцы, сжимавшие трубку, болели. Вот так расслабился, ничего не скажешь. Митрич сидел напротив и смотрел на меня, как на дрессированную игуану, которая подавилась собственным яйцом. Вид у меня, похоже, был не ахти.
– Проблемы на работе? – спросил он.
– Ничего, все разрулил.
– Тут такая чехарда по телевизору, ты только посмотри.
Все посетители кафе встали полукругом у большого экрана, вслушиваясь в каждое слово, хотя трансляцию, похоже, было слышно по всей станции.
Посреди поля стоял огромный звездолет весьма необычной формы. У звездолета выступал мужик в чудном скафандре. Он говорил что-то вроде «Я эмиссар Галактической Империи. Вы все под властью Императора-Солнца, и это ваше последнее предупреждение».
По его словам, всем настоящим лидерам земных стран и народов, а также их преемникам и помощникам надлежало срочно явиться в специальные пересадочные станции для дальнейших инструкций.
– Прикинь, этот мужик уже две эскадрильи перехватчиков на орбите одним лучом срезал, – восхищенно сказал Митрич. – И никакие ракеты ПРО его сбить не смогли. То-то там, на Земле, все обделались.
– Думаешь, он и вправду инопланетянин? – спросил я.
– Вполне определенно.
– Но ведь ученые доказали самым научным способом…
Станцию сильно тряхнуло, так что некоторые не смогли устоять на ногах.
– Что это? – спросил кто-то в толпе.
– Директор лунной колонии срочно вылетел на встречу с Императором-Солнце, – ответил ему всезнающий разум толпы.
– Черт знает, что творится, – выругался Митрич. – Так и выпивку разлить недолго.
От размышлений о наличии инопланетного разума в нашей Вселенной меня отвлек телефонный звонок с Юпитера. Звонил Кульков.
– Олег Моисеич, у нас проблема! – кричал он, по голосу явно пьяный в стельку.
– Что такое, Кульков?
– Планета взбунтовалась. П-п-плюется, гадина!
– Разве Катрин не прекратила вулканическую…
– Катюха тут не при чем. Юпитер сам остановил вращение и изменил наклон оси.
– Что? Это неслыханно! Согласно формулам тангенциального напряжения…
– К черту формулы, – крикнул Кульков. – Он целится в нас с Катюхой, понимаешь? Может, ему надоело, что мы его трансформируем туда-сюда, взад-вперед.
– Кульков, скажи Катрин ослабить давление в слоях магмы, слышишь?
В трубке затрещало, голос Кулькова стал почти не слышен. Он вроде бы кричал еще: «Плевал я на твою магму… Хочешь, сам плюну? Ага! Опять промазал… Ты не Юпитер, ты карась моржовый!»
Потом все стихло, и связь прервалась. Рядом стоял ошарашенный Митрич, который слышал весь мой разговор.
– Что ж нам теперь делать? – спросил он. – Галактическая Империя, инопланетный разум повсюду. Твой рейс на Юпитер только что отменили.
– Ну, да, – задумчиво сказал я, вспомнив своих друзей-революционеров, кровавых хирургов – специалистов по пересадке печени, а также мстительную владелицу диффенбахии, очевидно, поджидающую меня за углом.
Я расплатился по счету, взял свой чемодан и решительным шагом пошел к выходу.
– Не знаю, как ты, Митрич, а у меня на завтра весь день расписан.

Отредактировано - assolo 26 Марта 2013 16:56:22

Я прав, по умолчанию...