Осень: Осенние параллели - конкурс

В её высокой башне никогда ничего не менялось. Единственным местом, которое хотя бы чуточку разнообразило жизнь, она считала башенную террасу на вершине. Просторная, с зубцами по периметру, терраса открывала вид на город.
К сожалению, раскинувшийся внизу приют благонравия впечатлениями тоже не баловал. Живописные тихие улочки в плену обыденности, густое марево садов, размеренность и устоявшаяся скука. Ничего более существенного обзор предоставить не мог.
Повелитель Времени для дочери такового почти не находил. Слишком мало оставалось его у властителя Этэрнуса на близких.
Образованием принцессы занимались учёные, философы. Воспитанием, если честно, не занимался никто. И Таиру это обстоятельство нисколько не огорчало. Ведь воспитанность чаще всего означает несвободу, потому что загоняет человека в клетку ненужных условностей, глупых церемоний и невольной зависимости от того, что могут подумать о тебе окружающие.
Мнение окружающих принцессу совершенно не волновало. Но всё же иногда очень хотелось, чтобы пресловутое это мнение хотя бы имелось. Слишком часто, к сожалению, свобода похожа на одиночество.
Повзрослев, Таира поняла, что за качество своей жизни человек отвечает сам. Никто со стороны не наполнит твою жизнь ни звуком, ни яркостью. А потому принцесса решительно перекроила серую ткань повседневности, чтобы дать волю своей любознательности и жажде приключений.
Вот тогда и открыла она для себя Башню Вечности. Пробиралась туда она тайком. Как истинная дочь своего отца она умела делать это незаметно. Крохотный сдвиг времени, и память стражей не разбирает последовательности: принцесса прогуливается или принцесса взбежала по витой лестнице наверх.
Сначала её заинтересовало Колесо Времени. Оно занимало большой зал и выглядело монументальным, значительным, непреклонным. Вращалось оно очень медленно, почти незаметно. Сдвиг на крошечную дольку требовал целого дня. Месяцы казались похожими на ломтики торта на огромном блюде, от которых незаметно отрезали кусочки дольки дней. Ну а вообще Колесо состояло из четырех главных секторов, которые разнились по цвету. Таира поняла: красный – лето, белый – зима, нежно-изумрудный – весна. Цвет осени был оранжевым, ярким. Принцесса покачала головой. Для этого сектора она выбрала бы серую краску. Да ещё добавила бы мутных разводов слякоти. Побрызгала бы сверху противной холодной моросью…
Но перекрашивать Колесо Времени никто бы ей не позволил. И вообще оно ее разочаровало. Колесо работало само по себе и не собиралось подчиняться дочери Повелителя Времени. А ведь она, пусть простит ее папочка, пыталась! Она пыхтела изо всех сил, подступала с разных сторон, толкала тяжелый обод, дергала его, но все без толку. Бесстрастное Колесо как будто совсем её не замечало. А как же быть с монаршими желаниями? Она, как-никак, тоже властительница времени! Она бы сделала, чтобы красный сектор шёл долго-долго, почти всегда. Иногда, для разнообразия, подключался бы белый с последующим изумрудным. А серый… то есть оранжевый Таира прокручивала бы единым мигом. Так, чтобы никто на Этэрнусе и заметить его не успевал. Все бы говорили: как это мудро – исключить из жизни унылость, грязь!
Со временем принцесса перестала заходить в бесполезный зал, где время текло само по себе и люди ничего не значили.
Башня Вечности содержала куда более интересные вещи. И самым интересным был архив времени. Он сильно отличался от библиотеки в башне принцессы. Здесь находились не только манускрипты, но и какие-то артефакты, материализованные символы, застывшие во времени загадки веков. Со стен взирали древние лики. Под замками находились залы с чем-то вообще непостижимым. Разумеется, принцесса непременно сунула бы туда нос, если бы не отвлекла её главная находка. Книга Судеб заинтересовала Таиру так, что все остальное напрочь утратило краски значимости.
Старый хранитель архивов обречённо вздохнул:
- Ваше высочество, я, конечно, не простой стражник и стабильность времени поддерживать обучен. Но я стар. Противостоять Вам уже не в состоянии…
Принцесса поняла.
- Ты должен выдать меня отцу? Но почему он не разрешает открывать эту книгу? Что такое страшное кроется в ней?
Старик покачал головой.
- Марис, если я уже здесь, разве это не судьба? Если ты не можешь справиться со мной, то, наверное, не стоит? Давай не будем ссориться…
Под укоризненное бормотание старика, под его риторические вздохи об истоках печали Таира жадно вглядывалась в страницы Книги. Там жили люди, жили странной, совсем чужой и непонятной жизнью. В бурлении страстей, в сложной мешанине событий, с кучей непонятных вопросов и загадок, с непременным набором целей, казавшихся отсюда бессмысленными. А ведь она могла бы помочь! Она могла бы удержать людей от стольких глупостей!
Теперь принцесса знала, что ей делать. Не так давно она научилась выходить за пределы своего времени. Это оказалось совсем не трудно. Просто нужно было на границе окраины поставить время на паузу. Ну и пусть в этих пределах жизнь людей замирала. Не насовсем же! Ненадолго. Не так уж часто и длительно гуляла принцесса за порогом своей реальности.
Ах, как она любила эти запретные игры! В них было столько новизны и сладкого риска!
А сколько движения давал простор! Менялись пейзажи под топот копыт, бил в лицо упругий, звонкий ветер, рывками бросалась дорога под ноги коня, а скорость наполняла пьянящим ликованием.
После первой же такой вылазки она поняла, что выходить в калейдоскоп чужих пространств в одиночку небезопасно. Пришлось посвящать в свои затеи Габриэля.
Из всех сановных её поклонников не нашлось ни одного, кому бы могла она довериться так, как Габриэлю. Но верный паж вырос. Принцесса попросила отца, чтобы оставил его при ней оруженосцем.
- У тебя разве имеется оружие? – рассеянно поинтересовался Повелитель Времени. Он был озабочен проблемами намного более серьёзными.
- Но мне не хочется называть его стражником. А в королевскую гвардию я отпускать его не собираюсь.
Собственно, определение статуса пажа интересовало её, пожалуй, не больше, чем отца. Какая необходимость в чинах и титулах, если не существует звания – друг? Уж до такого мало кому удается дотянуться.
Преданный Габриэль сразу ухватил суть и легко усваивал её уроки. Под руководством Таиры он научился сдвигать небольшие пласты времени. Теперь было кому подстраховать при необходимости.
Брешь, в которую уходила принцесса, Габриэль охранял трепетно и настороженно. Не раз он без спроса вырывал Таиру из чужой реальности. Как ни бушевала потом воительница, Габриэль в очередной раз выдёргивал ее из передряги при первых признаках опасности. Может, он был и прав: в чужих мирах принцесса себе как будто не принадлежала и вполне могла бы там затеряться без помощи извне. А свой мир она все-таки ценила намного больше. Уже одно то, что назывался он Этэрнус и напоминал о вечности, значило очень много для дочери Повелителя Времени.
Габриэль организовал для принцессы небольшой отряд рыцарей, и теперь их озорная стая могла смело исследовать просторы миров чужого времени по желанию принцессы. Таира чувствовала себя вершительницей судеб, когда встречалась с людьми из прошлого и предсказывала им грядущие беды, наперед зная всё, что с ними произойдет. Жаль, что Книга Судеб никогда не возвращала к этим людям и каждый раз открывалась на другой странице.
Настоящее интересовало принцессу больше. Настоящее шло где-то рядом, параллельно. Рядом, в другом мире шли войны, рушились государства, гибли люди и плакали дети. С этим нужно было что-то делать.

Накануне, заглянув в любимую Книгу, Таира обеспокоилось проблемами ульчар. Аранки отказывались платить дань и лишили своих господ продовольствия Затянувшийся конфликт с аранками грозил укреплённому замку голодом. И это накануне зимы!
Длительные распри двух народов и поводом-то имели только несоблюдение традиций общих предков. Собственно, в основе любой распри всегда лежит человеческая глупость.
И теперь небольшой отряд принцессы мчался среди холмов живописной долины. По холмам стекали вниз пышные кудри лесов. Осень, как большая рыжая тигрица лениво разлеглась в рамках пейзажа и красовалась богатством багряно-зелено-оранжевых оттенков своей шкуры.
Влажно синело взволнованное небо. Кружева облаков ещё не набрали предзимней тяжести. В прозрачной, звонкой высоте две чёрные птицы беззвучно хлопали в ладоши крыльев. Мерно складывали их, вновь раскладывали и медленными толчками входили в водоворот бесконечного движения. Двигался ветер, мягко шевелились облака, трепетали ветви в красочном разноцветье оперения. И всё это буйство красок, горьковатые ароматы, пьянящая карнавальная бесшабашность, - всё двигалось в чудесном диком танце.
Она не сразу поняла, что здешняя осень и та, что печалилась у двери оставленной принцессой башни на Этэрнусе – явления совершенно разные. И дело даже не в том, что листья таяли, не оставляя грязи. И не в том, что пели они намного громче. Отличалось настроение. Здешняя осень озоровала и веселилась так беззаботно, будто и не готовила землю к смерти. Она швыряла листья целыми охапками, и те неслись вверх, выстраиваясь в цепочки и создавая в воздухе переменчивые узоры. Их вереницы вились в голубизне, сталкивались, рассыпались весёлыми взрывами и вновь выстраивались парадом радуг. Какие-то из листьев не таяли, вбирая прозрачность воздуха, а голубели, забирая у неба синь. Таира не помнила, когда остановила свой отряд, но сейчас все её воины, даже самые суровые, дружно закинули головы кверху и удивлённо разглядывали калейдоскоп смеющегося листолёта.
Гордым соснам в стороне от общего веселья остаться не удавалось. Гирлянды из багряных, рыжих, голубых листьев то и дело обвивали колючие лапы. Белки дурачились, прыгали через разноцветные лиственные обручи.
Оживлённая рябина у дороги лихо приплясывала, по-цыгански потряхивая алыми гроздьями. Наверное, красовалась перед молодым дубком.
От ближних деревьев прямо в них полетел яркий венок. Тори перехватил его, поймал на лету, подумал немного и смущённо протянул принцессе:
- Госпожа, думаю, это Вам…
Упоминать свой титул в других мирах Таира не разрешала. Осень, будто смеясь над чужими запретами, шутливо предлагала взамен лиственную корону. Таира полюбовалась узорчато-резным ароматным золотом, водрузила венок себе на голову.
Осенние листья на Этэрнусе тоже умели петь, но только очень тихо, приглушённо. И от их недолгих песен веяло грустью. Здесь же каждый листик уверенно выводил свою мелодию, хвостатые ноты разлетались по звенящему лесу…
- Госпожа, - услышала она. - Что прикажете делать с этим оборванцем?
Дозорные, что ехали впереди, остановили бродячего музыканта. И теперь, на разгоряченных, переступающих конях, ждали её решения. Худой и заросший бродяга в немыслимо ветхом рубище тоже ждал, но как-то без особого почтения.
Захваченная карнавальной удалью леса, не остывшая ещё принцесса на серьёзный лад перестроилась не сразу.
- Дайте ему лепёшку, - приказала Таира. – Тори, найди ему плащ взамен… - кроме «отрепьев» в голову ничего не приходило.
Кажется, от нее ждали других слов. Сердито хмыкнул Барк. Брови оруженосца Рама поползли вверх. Посыльный Тори растерянно медлил, не желая расставаться со своим плащом. Где бы он нашел сейчас какой-то другой? Отряд не одобрил великодушного её порыва, даже кони всхрапнули сердито.
- Благодарствую, красавица, - поклонился ей музыкант.
- Не красавица. Госпожа! – подобрался настороженный воевода Барк. В истории конфликта он разбирался тщательней всех. Сейчас учуял добычу: для аранка признать ульчарку госпожой – смерти подобно.
- Ты хочешь сказать, что твоя госпожа - не красавица? – укорил невежу бродяга.
- Куда путь держишь? – перебила нелепый сановно-эстетический спор Таира. В качестве госпожи чужого народа чувствовала она себя неуверенно. И уж совсем не придавал величия легкомысленный венок на голове.
- Куда дорога выведет. – уклонился от ответа странник.
- Но дороги бесконечны.
- В этом и состоит их сила, - ответствовал бродячий мудрец, увлекая самые простые вопросы в дебри своей нехитрой философии. Если он и потешался, то в зарослях густой его бороды ухмылка скрывалась надежно.
- Он шёл со стороны болот, - выкрикнул один из дозорных, и Таира ухватилась за подсказку.
- Ты был среди аранков?
- Я был среди людей, - сухо парировал оборванец с королевским величием осанки.
Бдительный Барк мог усмотреть в этих словах вызов – только аранки считаются людьми. Но Таире хотелось думать иначе – и аранки, и ульчары – люди. И песни для всех звучат одинаково. Чем больше негодовал Барк, тем большей симпатией проникалась к незнакомцу его госпожа. Таира ценила в людях достоинство, а окружающие ее рыцари как-то не очень баловали этим качеством. В их взглядах принцесса читала преклонение, робость, тайную надежду, скрытое вожделение и приглушённую жадность неудовлетворённых помыслов. А в этих, кошачьих, удивительно молодых на заросшем лице глазах не мелькнуло ни тени заискивания. Там прыгали искорки легкой иронии. В этих глазах она вдруг обнаружила какое-то родственное понимание, словно бродяга проник в её мысли и затосковал в безбрежье царственного одиночества. Взмахом улыбки выразил легкое сочувствие.
Сердце принцессы споткнулось, ударилось об это участие…
- Аранки! – закричали вдруг воины. Всё пришло в движение. Ржание вздыбленных коней, вскинутые копья, Рам, хватающий поводья её коня, чтобы увести от опасности. Она еще успела заметить на фоне узорчатой рыжей стены деревьев бегущих вооруженных людей…
Как всегда! Габриэль начеку. Он выдернул ее из всей этой бучи. Двинул там, у башни Вечности, незаметный временной слой, и нападающим аранкам воевать оказалось не с кем.

Что-то на этот раз у Габриэля не получилось. Не зря запрещал отец, не зря предупреждал хранитель: игры со временем опасны. Неизвестно, как спутаются странички Книги Судеб.
Где-то, видно, слиплись. Как-то переплелись. И она уже – не Таира, а Илга. И отец её – не Повелитель Времени, а предводитель ульчар в старинном замке. И этот человек ей кажется очень родным, потому что она совершенно не отделяет себя от неведомой Илги.
Лицо отца среди подушек осунулось и посерело. Бескровные губы закусили упрек. Он научил дочь мастерски стрелять из лука, владеть копьем, рубить мечом, но не сумел научить ни жестокости, ни подлости. Качества, может, и не лучшие, но как обойтись без них на войне?
- Вы не привезли пленников.
- У аранков хорошие дозорные. Нам не удалось подобраться незамеченными, отец.
- Но вы видели убегающих женщин.
- Ты учил меня мужеству, но не подлости, отец. Достойно ли рыцаря воевать с женщинами и стариками?
Перед глазами Илги возникла наивная мордашка несмышлёныша, который еще на ногах стоял нетвердо и страха не ведал – на стремительно ворвавшихся в деревню всадников смотрел, как на забаву. Но братишка, немногим старше, во всяком случае, поднять малыша на руки не мог, тащил его прочь изо всех своих слабеньких силёнок, а в глазах стоял такой ужас, словно представлял живое тельце брата воздетым на копьё. Неужели приходилось уже видеть такое?
- Почему ты не разрешила Барку сжечь деревню? – допытывался отец. Странно, но Барк и здесь оставался Барком. Имени не поменял. Из всех её воинов воевода для вылазок был не только самым умелым, но и самым заинтересованным в чужих конфликтах. Может, скучно жилось ему на Этернусе? Как мудрому правителю, отцу Таиры удавалось избегать ненужных распрей. Но устраивало ли это военачальников?
- Не видела в этом никакого смысла. К тому же у аранков хранятся святыни наших предков, и никто не знает, где именно, в какой из болотных деревень.
Суровое родное лицо исказилось гримасой боли, за ней укрылось и разочарование, и огорчение. Нет у него третьего сына, приходится довольствоваться бестолковой дочерью. Сдается, проскользнул на лице оттенок пренебрежения. Ладно бы ещё к ней, к неудачливой воительнице, а если к святыням предков? Слишком часто приходится Илге в последнее время напоминать воинам о том, что предки у аранков и ильчар были общими, так часто, как будто до неё им этого никто не внушал.
- Отец, аранки не могут уходить от боя бесконечно! – упреждая обвинения, закричала юная виновница неудачной вылазки! Я вызову их вождя на поединок. Они вынуждены будут принять честный бой!
- Один из твоих братьев погиб именно в честном…
Жуткий приступ кашля перекрыл старику горло, он потянулся с подушек вверх, изо всех сил хватая недостающий воздух. Гневно махнул рукой, и Илга, зная, как не выносит он свидетелей унижающей его болезни, послушно повернулась и пошла прочь, сама задыхаясь от отцовского страдания и от злости на себя. Здесь, в родительской спальне, помочь умирающему она действительно была не в состоянии. Ее помощь витала далеко, на поле будущего боя, там, где творилась победа. Победа! Вот что укрепило бы дух вождя ульчар лучше всяких снадобий и заклинаний, ведь немощь тела начинается со слабости духа. Сцепив зубы, чтобы не заплакать от жалости к исходящему кашлем и судорожными всхлипами былому величию, Илга шла к тяжелой двери, как к рубежу, за которым следовало разворачивать войну, во всей ее жестокой мощи и несправедливости.

Габриэль, наверное, опять сделал попытку сдвига. Но искажение временных потоков вновь отправило принцессу совсем не туда, куда бы следовало.
Таира-Илга уже на боевом турнире. Схватка намечается один на один, в открытом поле, в низине между полыхающими рыжим пламенем холмами. За ней – воинство ульчар.
За вождем аранков – такая же зловещая людская стена со вздыбленными копьями.
Мелкий дождь пропитан тревожным волнением. Принцесса Таира тяжелее вышивальной иглы в руках ничего не держала. Справится ли Илга? Хватит ли ей боевых навыков на двоих? Кого в ней сейчас больше – Таиры или Илги?
Разноцветная листва среди влажной мороси не поет, мечется тревожно, словно пытаясь сотворить завесу между противниками. Листолёт сегодня нерадостный и недолгий. Рыжие и багряные листочки, обозначив короткий полет, становятся все прозрачнее – тают в сероватом воздухе. Те, что успевают долететь до земли, просачиваются в нее, оставляя на влажной черноте красочные отпечатки. Зеленые с желтыми зубчиками, багровые с пятнышками, золотые следы былой красоты уходят под копыта нервничающих лошадей.
Удивительно, как настойчиво цепляется взгляд за ненужные мелочи.
Раздается звук трубы. Сигнал к бою. Вождь аранков трогает коня, пора съезжаться. Ах, Габриэль, какой неудачный сдвиг! Принцесса вполне может остаться на этом грязном поле навсегда.
Конь сам несёт ее к месту поединка, словно против ее воли. Два вождя останавливаются перед боем, чтобы взглянуть другу в глаза, почти одновременно снимают шлемы. И удивление их, похоже, одновременное, взаимное.
Перед Таирой тот самый бродяга, только не оборванный, а в сияющих доспехах, совсем молодой без свирепой своей бороды. Кошачьи… да нет, тигриные глаза впиваются прямо в сердце, а там страх, тоска, слабость…
Он не просто удивлён. Он вообще каменеет лицом. Властно, как хозяин этого турнира, поднимает руку, кричит громко, на все поле:
- Я не буду сражаться с женщиной.
И тогда она тоже свирепеет. Наверное, прорывается к бою взбешённая Илга:
- Трус!
Она поднимает копье и бросается на вождя аранков. Наверное, нужно было хотя бы набрать скорость?
Он делает всего одно движение, и копье Илги вылетает из рук, а сама она уже лежит на грязной осенней траве. Доспехи не очень-то смягчили удар падения, ей больно так, что перехватывает дыхание. А этот… бродяга уже стоит над ней, рассматривает недоуменно и как-то не очень торопится ее добивать. Ждет, что она начнёт просить пощады? Ну нет уж, ни Илга, ни Таира унижаться не станут…
Вождь аранков вкладывает свой меч в ножны и… протягивает ей руку, чтобы помочь встать на ноги. Какое великодушие! Какой эффектный жест миролюбия! Унизительно, конечно. Но не менее унизительно лежать тут на земле в тяжеленных доспехах, зная, что подняться сама не сможешь.
Они стоят, как соучастники непонятного заговора перед воинственными толпами двух враждующих племен. Она смущена, вождь аранков как будто озадачен. Как он возмутительно красив!
- Я предлагаю мир, - говорит он, понизив голос. – Ломаем копья?
Илга не согласна. Отец Илги болен и ждет только победы. Но Таира… Таира, зачарованная добыча, вообще не понимает, зачем ей война. Хмурь ненастья не пахнет скорбью, потому, что леса вокруг полыхают золотом. Сверкают доспехи противника. А над ними – лицо благородного оборванца, и в янтарно-солнечных глазах его – усмешка пополам с растерянностью. И глаз отрывать от его лица не хочется.
- Мир? Это значит - ты обрекаешь жителей замка на голодную смерть? – возмущённо восклицает Таира-Илга.
- Да кто же не дает вам закупать у крестьян продукты? – удивлённо спрашивает рыцарь. – Согласись: закупать и отбирать – совсем не одно и то же.
- По традициям предков аранки обязаны подчиняться ульчарам, - протестует Илга.
Таира молчит. Таира ошарашена. Как принцесса, она уверена, что подданные обязаны подчиняться. Но так ли хорошо изучила она историю аранков, чтобы называть их подданными?
Рыцарь смотрит изумлённо:
- Неужели твой отец тоже так думает? Мне жаль… Жаль, что мы слишком берегли святыни предков и не дали вам возможности прикоснуться к истине. В письменах указано: аранки и ульчары – свободный народ. Люди обязаны иметь свободу. А у людей нашего мира тем более не должно быть ни господ, ни слуг.
Только сейчас Таира вспоминает: а ведь мир этой временной параллели называется Либералис. Это означает - свободный.
Бродяга – не холоп. Куда ему в рабы – с такими королевскими повадками!
И опять они смотрят друг на друга, потому что глаза быстрее находят созвучие, чем слова. В глубине янтарного взгляда… Ах, лучше не лезть в эту глубину! Утонешь – и не заметишь… Видимо, нужно действительно ломать копья, объявлять мир, соглашаться на переговоры. Разве не подтверждает сей мысли созерцательное оцепенение всех зрителей этого нелепого турнира?
Он вдруг хватает её за руку и рывком бросает на себя, выставляя в другой руке щит. Он успел вовремя – огромный щит коротко громыхнул от удара прилетевшей со стороны ульчар стрелы. Воины обеих сторон взрываются яростными криками – никто не имел права прерывать поединок, как бы нелепо этот поединок ни выглядел.
Ульчары сами обезоружили нарушителя и ведут в центр, на суд вождей.
Это Барк. Барк наверняка понял, что победы ульчарам больше не добиться. А ведь победа для него означала восстановление справедливости. Эх, Барк, что мы можем знать о справедливости? Она бывает такой многоликой… В кого из вождей он стрелял? Да хоть в кого – это одинаково подкинуло бы дров в костер незатихающей войны.
Бродяга даже не стал выяснять. Он распоряжался здесь по праву победителя. Вождь аранков взмахнул рукой, и по его приказу голова Барка покатилась по рыжей траве. Единственная жертва несостоявшегося сражения. Последняя жертва затянувшейся бессмысленной войны.

Наконец-то у Габриэля получился сдвиг. Пласт времени пошел такой мощный, что Таира едва устояла на ногах. Она оказалась прямо у городской стены, возле Башни Вечности, перед разъярённым отцом. Он смотрел на нее молча, только в глазах светилось бешенство. Так ничего и не сказав, он повернулся и ушёл, как всегда, обременённый грузом ответственности за весь мир. С нестабильными гранями временного прорыва предоставил разбираться виновникам самостоятельно.
Из проделанной заново бреши выбирались из другого мира всадники, взъерошенные и виноватые. То, что произошло с ними на этот раз, на игру уже совсем не походило. К тому же они потеряли Барка. Оставили его на ненужной, совсем чужой для них войне. Но это был выбор Барка. Захотелось ему почему-то остаться в небытии чужого мира, чужого поля. Может, Либералис сделал его в чём-то свободным?
Габриэль выглядел растерянным и жалким. Суматоха, видно, царила здесь серьёзная и потрепала его основательно. На скуле у него багровел свежий кровоподтек.
- Ваше высочество, я не смог сам, - виновато признался он. – Пришлось всё рассказать Повелителю. Вы уж простите, что так получилось, но я-то видел, как Вам было худо…
- Мне никогда не было так хорошо, Габриэль, - сказала принцесса. – Ты не вовремя пришел мне на помощь! Не стоило звать отца…

Вновь и вновь перелистывала Таира Книгу Судеб. До чего же много страниц! Как найти нужную? Как вернуться к бродяге, оставшемуся для нее безымянным? Сейчас он уже не бродяга, скорее всего, он - правитель тех двух народов, что обрели долгожданный мир.
Да пусть бы он остался странником, пусть бы ходил в лохмотьях! Она согласилась бы бродить с ним по лиственным просторам и слушать его песни.
Таира тосковала по настороженной нежности, зарождавшейся в его глазах. Нежности, обречённой на сиротство. А может, теперь всё его внимание ушло к Илге? Если ульчарка Илга существовала, то осталась она там, рядом с ним. Мысли об этом сворачивали душу в болезненный узел. Нет, лучше не думать об этом. Лучше просто вспоминать.
Таира тосковала по властности мужских рук, по влекущей уверенности груди в кратком миге их полуобъятия за щитом. Его грудь представлялась сейчас единственным в мире пристанищем от одиночества.
Старый хранитель осторожно покашлял за спиной.
- Я могу чем-нибудь помочь, Ваше высочество?
- Ах, Марис. История народов так обширна. Слышал ты что-нибудь об аранках или ульчарах?
Старик подумал и покачал головой. Не так уж велики эти народы, чтобы оставить след в истории мира. А закладок в Книге Судеб не предусмотрено.
- Почему? Почему нет закладок? Почему нельзя вернуться туда, где осталось что-то важное?
- Именно поэтому, Ваше высочество. Что оно там осталось. Что оно для Вас важно. Сильным мира сего нельзя, чтобы что-то оказалось важнее другого. Все беды – от привязанностей. А правителю для объективности полагается бесстрастие.
- Какая чушь! Правитель что, - не человек? Он не должен любить? Не должен страдать? Не должен заботиться?
Старик смотрел печально. Даже для таких вопросов не нашлось времени у отца этой потерянной девочки! Кто лучше него расскажет в контексте мироздания о том, что такое любить и заботиться?
Правитель обязан раскидывать заботу вширь, он должен думать обо всём мире. А забота о дочери, видимо, слишком скромная малость. Сделаешь для себя её значимей – меньше достанется миру. Что будет с мирозданием, если Повелитель Времени поставит его ниже интересов своей дочери?
- Я думаю, девочка, тебе лучше поискать свою судьбу. И не здесь, не в этой огромной Книге. И не в чужом мире, который с нашим никогда не пересечётся…
Таира махнула рукой. Даже не стала указывать на дерзость хранителю, который осмелился пожалеть её бесприютное сердце, заговорил как с дочкой, не как с властительницей.
Что толку от власти, если не дарует она встречу с тем, кто ждет принцессу на другой параллели? Власть не может воздействовать ни на Колесо Времени, ни на Книгу Судеб. Власть безжалостно разлучает с людьми дорогими и близкими. Зачем она нужна, такая власть?
А для сердца престолы и короны – вообще пустой звук. Живёт и бьётся оно по своим, свободным законам. Витает где-то над поющими холмами. И всё равно ему, что Либералис – совсем другая реальность. Что кто-то неумолимый постановил: параллели не пересекаются.
В клетку её одиночества заглядывало хмурое небо. Корявые руки каштанов цеплялись за него, а ветер ревниво отрывал их от серой плоти. Тучи спустились ниже, – готовились к зимовью птиц. Одна уютная тучка закрепилась у верхушки пирамидального тополя, и стая ласточек уже обживала ее. Птицы кружили рядом, подбивали серую вату, утепляли своё зимовье, что-то деятельно обустраивали внутри тучи.
А сад оплакивал что-то несбыточное. Только осень способна сопереживать так полно и проникновенно. Только её музыка в состоянии передать пронзительное ощущение сиротства. Последние листья кружились медленно, в недолгом полёте перед столкновением с холодом влажной земли. Мокрые, побитые, но все равно янтарные, как глаза того, кто навсегда утвердил в её сердце осень.
«Пленник моих воспоминаний, где ты? Каково тебе сейчас?»
Четыре сектора на Колесе Времени. А ей нужен один. Оранжевый. Цвет осеннего колдовства. Колесо так медленно крутится. Оранжевый выпадает лишь на четверть года. А ей бы хотелось навсегда! Чтобы кружила и разлеталась листва, чтобы танцевала красноокая рябина, чтобы скакали в золотых гирляндах под синим небом кони и чтобы улыбнулся ей, наконец, из круговерти листолёта дорогой бродяга.

Я - кошка. Хожу где вздумается, гуляю сама по себе.

Отредактировано - Коша 01 Янв 2014 17:17:54

Отредактировано - Кася 28 Окт 2013 15:48:30

Истинная любовь - состояние, несовместимое с жизнью.

Свобода не похожа, она и есть по сути одиночество, я думаю. И не одна я.

Повзрослев, Таира поняла, что за качество своей жизни человек отвечает сам. Никто со стороны не наполнит твою жизнь ни звуком, ни яркостью.

Два раза подряд "жизнь". Нет приемлемых синонимов?
Повседневности и любознательности далее рифмуются.
Принцесса покачала головой. Для этого сектора она выбрала...
Обычное предпочтение современных авторов: не умеют и не хотят сделать сложное подчинение. Так думают, наверное.
Озорная стая рыцарей - не то слово. Лихая - может быть, не пажи ведь?
Кстати, паж - вполне определенное звание в этом комплексе терминов. Не ребенок, пожалуй.

Ты был среди аранков?
- Я был среди людей, - сухо парировал оборванец с королевским величием осанки.
Тут что плохо: аранки-осанки - рифма.
Само выражение не очень хорошо: осанка, полная королевского (лучше царственного) величия.
Но снова штамп, ох...

Вот таким частым гребнем я бы могла пройти всё. Вы можете сказать, что это мелочи, и будете правы. И не стала бы я связываться. если бы рассказ не был хорош.
Но все эти принцессы... Ну поднадоели они, хоть бы их иначе называли.
Так и хочется все переписать, но зачем? и так интересно, а тогда рассказ не будет вашим.

Истинная любовь - состояние, несовместимое с жизнью.

Истинная любовь - состояние, несовместимое с жизнью.

Отредактировано - Огнелис 08 Ноябр 2013 12:33:48

Приют благочестия (мб не благонравия) автоматически выскакивает целиком - фразеологизм. Не баловал - тянет за собой не "кого", а "чем", ибо снова устойчивое словосочетание - кажется, все же не фразеологизм, а типа того.
Внизу - значит, принцесса, как ей и положено в сказках, на горе. Там бывает и Принц, но это другая легенда.
О существенном вы правы.
Прэтчетт -о, есть фанаты. У Жихаренцева уйма намеков пропадает. Года два-три назад появились переводы Кутузова, но они такие наукообразные, что сдохнешь. Он все свои находки объясняет. Но в остальном - отличный перевод.
Ноги из глины - из слабых. У меня, кстати, подборка целая и еще из инета скачивала, Кутузова как раз. Почти все переведенное из Плоского Мира имела.

Но, уж поверьте, сюжетные ходы там заемные, а вся фишка в том, что стереотипы высмеиваются или становятся вверх ногами. И ясно это не очень, потому что пока читаешь в простоте душевной - одно, а когда воспримешь весь постмодерн - другое.
Вот что писателю язык жевать не надо - это точно. Соблюдать ритм, который несет текст сам по себе, избегать скоплений согласных.
И снова: Прэтчетт имеет личину для простаков и лицо для серьезного читателя.
Няня Ягг -вовсе не Яга, а Нанни Огг, жительлница страны Тир нан Ог, а это меняет дело, правда?

Истинная любовь - состояние, несовместимое с жизнью.

Отредактировано - Огнелис 08 Ноябр 2013 14:59:55

Истинная любовь - состояние, несовместимое с жизнью.

Отредактировано - Огнелис 09 Ноябр 2013 19:24:54

Об короткие предложения, которые так и хотелось слепить в одно длинное штуки по три, спотыкалась постоянно : чтение напоминало бег с барьерами. Не успеешь разбежаться - как нА тебе точку. Это авторский стиль или боязнь запятых?-)

Автора в попытках "сделать красиво" (похвальных, надо сказать и часто успешных!) заносило не раз то ли в сюр, то ли в концептуализм, что или сбивало с толка, или заставляло улыбнуться там, где автор ожидал других эмоций. Совет: при написании визуализировать всё, что ложится на страницу, и будет и автору, и читателю счастье :)

А теперь - несколько насекомых и мыслей вбок :)

Скрытый текст

Автору спасибо :)

Я - кошка. Хожу где вздумается, гуляю сама по себе.

Дорогу рывками я воспринимала сама, потому что люблю, когда лошадь скачет галопом, а не рысцой.

Тогда, может, упомянуть про "стремительный галоп" или как-то в этом роде?

Желаю удачи в писательской учебе и труде!-)

А конкурсы у нас тут, с некоторых пор, регулярно проходят - если Кубики не рассыпаются :))) Так что, приходите!

Я - кошка. Хожу где вздумается, гуляю сама по себе.

Не гоните. Я напоследок воняю.