Две сказки, или Туда и Обратно

Так получилось, что два самых запомнившихся мне фильма 2005 года оказались сказками. "Чарли и шоколадная фабрика" Тима Бэртона и "Лев, колдунья и платяной шкаф" Эндрю Адамсона. Обе книги были прочитаны, а ранние экранизации, вполне пристойные, кстати, отсмотрены. Хотелось не просто адекватного переноса текста на экран, хотелось, чтобы помогли оказаться в сказке, где все не так. Разве не за этим мы идем в кинотеатр? Получилось еще лучше. Оба фильма не просто вывернули знакомые образы на левую сторону, они заставили задуматься, почему именно так сделано и что таится за подкладкой. При этом отступлений от сюжета и даже от текста первоисточников оказалось на удивление мало, oднако каждое из них уводит все дальше от традиционной трактовки.

Похожи оказались и сделанные режиссерами смещения. В обоих фильмах основное внимание уделяется индивидууму, а не обществу, и главное происходит в душе персонажей, а не вовне. Из нравоучительной истории о вознаграждении Иванушки-дурачка и посрамлении амбициозных соперников "Чарли и шоколадная фабрика" превратился в историю творца и его путь от порога родительского дома и обратно. "Лев, колдунья и платяной шкаф", задуманный К.С. Льюисом как аллегория основного события Нового Завета, был рассказан как история взросления четырех протагонистов.

Итак, Вилли Вонка ищет наследника, который будет управлять шоколадной империей. Выбор наследника производится освященным веками способом - бросанием жребия с последующими испытаниями кандидатов. Где уверенность, что среди случайно выбранных окажется один подходящий? Жребий находится под покровительством богов, они и выступят гарантами успеха. Так было в языческом мире, но где вы видели богов в цеху шоколадной фабрики? Так или иначе, пятеро избранников входят в храм (минуточку, а кто у нас в храме глава и основатель? не бог ли, захотевший однажды иметь верных помощников и базу для распространения учения?) Там их ждут испытания. И тут Бэртон делает главный фокус: одно из испытаний незаметно исчезает из сюжета. Чарли, избранный, оказывается им потому, что остальные сошли с дистанции. Ему было предназначено выиграть с самого начала, и Вонка не старается сделать вид, что это не так. В конце концов, бог может потратить немного сил на то, чтобы притвориться простым смертным, но мнение людей ему, в общем, безразлично. И вот - испытания пройдены, приз в студию... Скандал! Наследник отказывается от империи. "Точно не хочешь? Ну ладно, приятно было познакомиться", пожимает плечами Вонка. И немедленно, после небольшой репетиции у психотерапевта, отправляется сдаваться своему наследнику на его условиях. Фрррр! Бэртон вытаскивает следующую карту: отец Вонки, до того появлявшийся в фильме исключительно в фрагментах воспоминаний. Очень искусно Вонка подводит мальчика к мысли, что вся причина плохого настроения великого кондитера - ссора с отцом, и вот они отправляются к нему вместе: Чарли будет держать Вонку за руку во время трогательной сцены. Воссоединение отца и сына, и завершающая сцена: Вонка и Чарли обсуждают новые рецепты... в кругу семьи Чарли. Постойте, а где же папа-дантист? Зачем надо было с ним мириться - чтобы оставить его в доме посреди занесенного снегом пустыря наедине с вырезками из газет и зубоврачебным креслом? Нет, что-то тут не так. Вонка не зря шел на это кресло, как на Лысую Гору. У всего этого дивертиссмента с конфликтом поколений должен быть какой-то очень важный для сюжета смысл. Должен ли был Вонка обновиться после испытания не только душевно, но и физически, став владельцем и дум, и тела наследника? Мне это представляется наиболее вероятной причиной загадочного поведения. Однако ваши догадки имеют столько же прав на существование, сколь и мои досужие домыслы.

На другом уровне, где играют не архетипы, а личности, метаморфоза Вонки столь же разительна: из добродушного, строгого и справедливого Вонки Роальда Даля получился экзальтированный и замкнутый одновременно бертоновский Вонка. Вонка книги любит детей и подсовывает им испытания для их же исправления, Вонка фильма детей боится и отделывается от них с брезгливой радостью, как от раздавленного таракана - мешать не мешает, но противно. Книжный Вонка встречает Чарли с веселой нежностью, как родного, киношный - держится на расстоянии и использует юношеский энтузиазм наследника без зависти, но и без благодарности. Свидетельствует ли это о смене образа творческой личности в общественном сознании или о характерах создателей двух образов, сказать трудно. Скорее всего, верны оба варианта.

Не меньшие изменения произошли во время экранизации и с другой детской классикой - книгой "Лев, колдунья и платяной шкаф" К.С. Льюиса. Режиссер умело добавил зрелищных моментов - например, битва, которая в книге дается на одной странице, превратилась в кульминацию, достойную такого эпоса, как "Властелин колец". Но главные изменения были внесены в историю до битвы.

Основная добавка - сцена с Эдвардом, Тамнусом и Колдуньей в темнице. Именно там Эдмунд начинает задумываться о последствиях своего поступка. Фавн, сидящий в соседней клетке и считающий Эдмунда жертвой, а не предателем, пытается убедить Колдунью, что Эдмунд не может ничего знать об Аслане и других нарнийских реалиях. И тогда Колдунья сообщает Тамнусу, что его, Люси и всех остальных предал именно Эдмунд. Последний взгляд фавна многого стоит: в тот момент Эдмунд так и не сообщает Колдунье ничего. Добавлена и очень эффектная сцена с ледоходом. Сюжетно она лишняя, но зато Сюзан получает дополнительную возможность продемонстрировать свою прагматичность. Сюзан в фильме получилась Эдмунд номер два, только пассивный сопротивленец, а не активный вредитель. В книге она такая же, но это не так сильно выпячено. А вот то, что к моменту встречи с Асланом Эдмунд уже фактически раскаялся - очень важное изменение. В книге Аслан долго разговаривает с Эдмундом, и после этого мальчик становится другим. В фильме основное происходит до этой встречи.

В сущности, упор перенесен с исповеди и отпущения грехов на наглядную демонстрацию последствий дурных поступков и со-чувствие. Замена вполне в духе всего фильма, снятого как северный эпос, полный нордической стойкости. Соответственно и съемки - недетские. Одна сцена, где Эдмунд после битвы лежит в неестественной позе и тяжело, с хлюпаньем, дышит, очень, очень реалистична. По контрасту сцена принесения Аслана в жертву на Каменном Столе странно приглушена. Льюис вложил много сил, чтобы ужас происходящего - издевательства над беспомощным, боль и смерть, сам акт добровольной отдачи себя на подобное - ощущался в книге всерьез. Книжному Аслану и страшно, и жутко, и в какой-то момент он не верит в воскрешение, совсем как Иисус в Гефсимании. Хотя если это показывать по-настоящему, это уже были бы полноценные "Страсти" - недетское зрелище по любым меркам. Возможно, это одна из причин того, что в фильме никаких особых издевательств, описанных у Льюиса, нет: мертвый Аслан лежит по-прежнему шелковистый и пушистый, а зловещий смех Колдуньи выглядит натужным.

Результатом же всех этих подвижек, заметных и не очень, явилось то, что христианские мотивы в фильме оказались елико возможно замаскированными. Аслан - не бог, а скорее вождь, и все чудеса, им совершаемые (собственное воскрешение и оживление статуй), ощущаются именно как характерные для мифического вождя особые способности плюс действие пророчества. Кроме всего прочего, опущена сцена волшебного пира после победы, аналога евангельского чуда хлебов и рыб.

В книге жертва Аслана была кульминацией и тем, ради чего писалась книга. Соответственно образ Эдмунда-предателя, искупленного кровью преданного им Аслана, был центральным. Его исправление утверждало главную мысль, которая пронизывает всю "Нарнию": люди грешны, и для их искупления необходим Спаситель, податель жизни и творец миров. Но в фильме чуть ли не главнее оказался Питер, аналог ветхозаветного Давида, который ни разу не сомневается в боге, но и раскаивается в своих грехах и искупает их сам, своими силами. Один образ Люси сохранил в неприкосновенности детскую чистоту и нерассуждающую, а сердцем чувствующую веру, которая отличала девочку в книге. Все эти смещения тоже могут рассматриваться как результат изменения парадигмы религии, или разницы в воззрениях у автора книги и у режиссера, или и того, и другого одновременно.

Различна эстетика и мораль фильмов, и непохожих героев ожидают там совсем несравнимые приключения. Однако есть нечто общее, роднящее их и многие другие сказки и истории. В обоих фильмах герои, подобно хоббиту Бильбо, проделывают полный, совершенный в своей герметической замкнутости путь: от порога своего дома - через испытания и приключения - в волшебную страну - и обратно к родному, кажущемуся теперь таким маленьким, дому. И та, и другая сказка властно уводят нас в чужой, страшный и прекрасный мир, откуда мы возвращаемся изменившимися и чуточку поумневшими, совсем как их герои. И все это - для того, чтобы мы посмотрели на свой дом новыми глазами и сделали его еще лучше и уютнее. Чтобы снова уйти… и чтобы захотелось вернуться.

Хранитель Tim
24.12.2005