Олег Дивов: Чего в фантастике быть не может, так это голого фантазирования

— Во-первых, конкретно на этом «Росконе» я очень жду, что будет объявлена сенсационная новость о важнейшем событии в русской фантастике 2015-го года. Я в определенной степени к этому событию тоже причастен. Самое обидное: с меня взяли слово, что я не буду распространяться о сути, потому что могут не успеть. Очень хочу, чтобы успели. Я хочу увидеть, как это объявят, я хочу увидеть реакцию зала.

На городской «Роскон» приходит огромное количество людей. В прошлом году бизнес-центр, где проводилось городское мероприятие, он реально чуть не треснул. Там были тысячи. В этом году места будет больше, но людей тоже может быть больше. Я хочу увидеть, как отреагирует публика.

Потом, очень важно для любого автора хотя бы иногда своих читателей живьем увидеть. Просто напомнить себе, что ты работаешь для живых людей и что для них это важно. Опять-таки по результатам прошлого «Роскона», я помню, сколько пришло людей, и они были рады меня видеть, я был рад их видеть. Они теплые, они симпатичные. Они приходят убедиться в том, что я действительно существую.

— Естественно, потому что все-таки плохо человеку, когда он автора не видит и не знает. У него создаётся такое впечатление, что это некая эфемерная фигура, а тут живой человек и даже в общем, наверное, похожий на писателя, который может быть и написал эти книжки. Некоторые считают, что лучше автора живьем не видеть, потому что мало ли, может, он плохой, может, он некрасивый или что-то ещё. Все, кто приходят на меня посмотреть, они в 9 случаях из 10 уходят очень довольными. Мне это тоже надо, поскольку это такой живой ответ, живое тепло. Это очень важно.

Плюс, «Роскон», в отличие от множества конвентов, которые проходят в самых разных городах и странах, изначально создавался как рабочее мероприятие. Там помимо того, что проходят очень интересные для всех авторов тематические семинары, помимо того, что старшие ведут мастер-классы для начинающих, всяческие дискуссии, круглые столы... Но туда приезжали всегда непосредственно подписывать договоры на новые книги. Раньше там получали гонорары наличными. Съезжаются люди со всего мира. Едут из Израиля, из Испании, чуть ли не из Эквадора, из Болгарии. Наши же живут везде. Это такая точка сборки. Соответственно, для меня тоже, поскольку я в этой тусовке с конца 90-х и знаю почти всех. Это место встречи с симпатичными людьми, с которыми мы говорим на одном языке и с которыми при иных обстоятельствах нам было бы увидеться не очень просто. А тут такой вот повод, все съезжаются и получается очень хорошо.

Притом что разделение «Роскона» на городской и «сельский», как у нас это называется, модуль, оно тоже очень удобно. Те московские авторы, которые по каким-то причинам уже по здоровью, по возрасту, просто по нежеланию бегать по потолку вместе со всеми, не очень стремятся ехать в пансионат, где происходит основное веселье, могут совершенно спокойно прийти на Павелецкую, со всеми пообниматься, может быть, уединиться с кем-то в VIP-зоне, у кого-то там день рождения, еще что-то... Нельзя людей не поздравить, но при этом ты не обязан на несколько суток отрываться от жизни. Можно оставаться в привычном режиме, просто так зайти, по-дружески пообщаться с людьми и пойти обратно домой. В этом смысле очень удобно, потому что обычно такая конференция, это все-таки выезд, это полный отрыв и в результате конвент продолжается трое суток, а на самом деле у тебя с дорогой и со всеми делами вылетает неделя из жизни. Тут в этом смысле все очень разумно организовано и то, что «Эксмо в прошлом году уже мощно включилась в организацию, — это наше им большое спасибо.

«Эскмо» поддерживает «Роскон» с момента его основания очень плотно во всех смыслах, начиная от спонсирования и заканчивая информационной поддержкой и вывозом авторов. Это прекрасная инициатива, собственно, это забота издательства о том, чтобы его авторы чувствовали себя комфортно во всех отношениях, потому что авторов очень хорошо поддерживать деньгами, но кроме денег им нужны еще и нематериальные стимулы. Такой конвент — мощнейший нематериальный стимул.

— Значит, они думают немножко о большем, чем просто голый бизнес. Потом, для читателей тут есть интересный момент. Если человек просто приходит на городской модуль, он попадает в атмосферу праздника. Это все ужасно красиво. Помимо книготорговли, там происходят какие-то шоу. Там кругом косплей сплошной, ходят люди в невероятных костюмах. Человек попадает в атмосферу, в которой он чувствует себя правильно, он пришел туда, куда ему надо. Здесь его все поймут. Здесь все такие же, как и он. Но контакт с авторами на городском модуле все-таки ограничивается тем, что автор взобрался на сцену, поговорил с народом, дальше он подписывает книги столько, сколько принесут... Мне случалось подписывать 2,5 часа безостановочно. У меня на такие случаи рядом стоит допинг-менеджер с фляжкой виски, потому что иначе я упаду.

Но потом автор уходит в VIP-зону и прячется там с другими писателями, и занимается там своими делами. Это к слову об авторах-«небожителях». А вот если человек оплатил полный взнос, он приезжает в пансионат и живет там вместе со всей писательской тусовкой, и он к своим «небожителям» приобщается непосредственно, потому что становится такой же, как они, и живет в соседних номерах, и может к кому угодно зайти, и его не прогонят. Авторы, на самом деле, чрезвычайно спокойно к этому относятся, потому что это часть нашей работы — общение, — и ты можешь человеку рассказать все, что хочешь о нем, и человек тебе в ответ что-нибудь скажет.

Собственно, для чего изначально создавались конвенты еще в  30-х годах прошлого века. Они начинались именно как междусобойчик авторов маргинального жанра и ненормальных, для которых они пишут. Потом это движение превратилось в нечто большее.

Про мат все очень просто. Это был единичный случай. Ну действительно иногда приходится по 2,5 часа подписывать книги безостановочно. То есть, приходит 100 человек, иногда 150-200. У каждого второго книжки, может быть, одна, а может быть, две. С каждым я должен поработать, дать ему хотя бы минуту за меня подержаться, постоять рядом, перекинуться парой слов, что-то в это время написать, как-то развлечь публику. У меня собака приходила на встречу с читателями. Самая знаменитая в мире кавказская овчарка, которая выступала в каждом магазине... Но в какой-то момент просто ментально очень сильно устаешь. У меня есть готовые шаблоны, шаблонные подписи для разных книг, но симпатичным людям я пишу что-то простое, типа «от всей души». Подваливает какой-то молодой человек. Я уже тепленький, он, по-моему, тоже веселенький был такой, и просит: «напишите что-нибудь». Говорю: «давай, сейчас напишу „что-нибудь“». Обычно люди радуются. Он сказал: «нет-нет-нет, «что-нибудь не надо». Я говорю, уже ничего не соображая: «Ну а что тогда?». Он: «Да хоть на *** пошлите». Я спрашиваю: «Тебя как зовут?». Он: «Миша». Я пишу: «Миша, пошел ты на ***». Это был один раз. В результате потом я обнаруживаю, что где-то там «Лурке» написано: Дивов обожает давать автографы матом, будьте внимательны.

— Такой вопрос немножко пафосный, но у кого ещё его спросить, как не у вас? Мне кажется сейчас времена неспокойные, насколько на этом фоне должно измениться соотношение развлекательной и социальной функций фантастической литературы?

— Я занимаюсь социальной фантастикой почти с самого начала и мне как раз сложно отвечать на этот вопрос. У нас получилось так, что фантастика против своей воли захватила нишу развлекательной литературы для мальчиков и девочек всех возрастов, от 14 до 100 лет. В этом ничего хорошего нет, это только усугубило ситуацию, когда спрос на примитивное развлекательное чтиво усиливается, и отход серьезной, «думающей» публики и вообще очень много о себе в первую очередь думающей публики, от фантастики тоже стал более явным. Человек приходит, он видит на полках одинаковые книжки с одинаковыми мужиками на обложке и одинаковыми названиями и понимает, что читать нечего. А там под каждой десятой обложкой очень хорошая вещь, но — увы. И внешний вид, и аннотация — все это отталкивает. В этом смысле не очень хорошая ситуация.

Но сам формат классического романа чем хорош? Он, видимо, вечный. Он, скорее всего, просуществует еще столетия, несмотря на появление самых невероятных интерактивных медиа и каких-то авангардных форм.

— Да, потому что он чрезвычайно удобен для упаковки каких угодно смыслов и донесения их до публики именно в силу этого формата. Никому ничего не мешает в разухабистую, абсолютно развеселую, динамичную форму зашить какие угодно социальные смыслы.

Почему это не делается в массовом порядке? Потому что, во-первых, не всем хочется этим заниматься, это трудоемко. Во-вторых, это не находит, как правило, должного ответа. Когда ты в остросюжетный роман чего-то там напихал, что должно работать каким-то крючочком и вызывать у публики соответствующий ответ, а его прочли наравне с сотней других остросюжетных романов и сказали, что «монстров мало и они какие-то неубедительные». Это сказали одному моему коллеге, который немножечко перевыпендривался, сделав очень необычную книжку в рамках одного книжного проекта. Ну и смысл?

В общем, стимулов тоже особых нет. Запрос на социальную фантастику есть, но он достаточно своеобразный, потому что люди хотят прочесть именно то, что они хотят видеть. В  99-м году вышел мой роман «Выбраковка», и с тех пор меня спрашивают читатели, а за ними вторят маркетологи, а почему бы мне не написать еще одну такую книжку, и этим ставят меня в полный ступор, потому что она с  99-го года не стала хуже. Проблемы остались все те же.

Выбраковка

Олег Дивов

Когда ты понимаешь, что люди хотят на самом деле комфортного для них чтения — не книжки, которые заставят их отвечать на какие-то вопросы, а книжки, которые подсунут вопросы под их готовые ответы, — как то не очень хочется это делать. Что такое комфортное чтение? Это чтение, которое не меняет твою картину мира. Это правильно подогнанные вопросы.

— Это не я придумал. Мне позвонили из издательства и сказали: «Слушай, у нас тут появилась такая идея, условно говоря, Шерлок Холмс в космосе, и нам нужен паровоз, нам нужен тот, кто напишет, сеттинг и хотя бы пару первых книжек, а дальше это будет межавторский проект». Я сказал: «Ребята, время проектов ушло, я в этом не участвую.» Меня начали убеждать, и тогда появилась мысль, что это должен быть, во-первых, авторский сериал, во-вторых, не Шерлок Холмс, а Ниро Вулф. И добили: «А еще мы подумали, только сильно не дергайся, что доктор Ватсон, а в твоем случае Арчи Гудвин должен быть женщиной». Вот тут они меня купили на корню. Понятно, что детектив должен был развиваться в антураже спейсоперы, но спейсопера для того, чтобы быть по-настоящему длинной, должна быть семейной сагой.

Леди не движется

Олег Дивов

Собственно сейчас раскручивается начало семейной саги в этом цикле. А когда продумывался вопрос, в каком мире персонажи живут, то сразу возникло несколько проблем. Во-первых, какой мир может быть, с учетом развития истории по спирали и всего, что так меняется, потом возвращается, и в каком мире удобно было бы раскручивать всю эту историю. Оказалось, что нужна либеральная утопия. Классическая либеральная утопия со всеми ее плюсами и минусами. Соответственно, появился интересный полигон, на котором можно гонять самые разные модели, как человеческих отношений, так и общественного развития. Появились звездные принцы, которые, на самом деле, просто олигархи. Появилась концепция Федерации, которая с одной стороны держится на этих олигархах, с другой стороны, их сдерживает и контролирует. Концепция диссидентских миров, где люди хотят устроить свою уютную жизнь так, как им кажется. Дальше получается, что это не экстраполяция нынешнего мира на 700 лет вперед, нет, но какие-то явные параллели заметны. Это нормально, потому что, оглядываясь на 700 лет назад, если ты действительно знаешь историю не по тому, что пишут в интернете, а более углубленно ее изучал, ты знаешь, как мало всё изменилось, и сколько раз человечество наступает на одни и те же грабли.

Сейчас наконец стало понятно, что делать с планетой Сибирь, где живут русские, которые выбрали себе царя. Ответ на этот вопрос: «Зачем они выбрали себе царя?» прозвучал в одной из первых книг. С русскими это бывает. На всякий случай.

— В любой неясной ситуации выбери царя. Тоже в какой-то степени параллель с тем, что сейчас происходит. Хотя я не люблю реагировать на злободневные политические события. С учетом того, что мне 46 лет, я уже в третьей социальной формации живу, и, не дай Бог, ещё в четвертую или пятую угодить. Все это поднадоело, хочется поспокойнее.

В любой неясной ситуации выбери царя

— Гитлеры приходят и уходят, а русские остаются.

— Это бумажная литература в очень большом количестве, справочная и какие-то неожиданные вещи, то есть, когда делалась книжка «Великий дракон», где довольно много Китая, у меня все время рядом лежала «Маленькая красная книжица» товарища Мао. Я вообще ее люблю, потому что в правильном издании она снабжена еще шикарным справочным аппаратом, статьями из газеты «Жэньминь Жибао». Там есть чему научиться.

Великий Дракон

Олег Дивов

Почему бумажные источники? Потому что там при перелистывании очень легко наткнуться на то, чего ты не заметишь при работе с электронным источником. С электронным источником ты работаешь поиском, ты четко знаешь, куда тебе идти. При работе с бумажной книгой ты можешь найти совершенно неожиданные вещи, на которые сам не рассчитывал, просто зацепившись взглядом за слово. То есть, здесь дело не только в многолетней привычке, со времен, когда я был студентом и школьником, а еще и в том, что это вполне осознанно выбранный способ раскапывания информации. Он очень хорошо сработал много лет назад на книжке «Храбр», когда я полгода читал только историческую литературу на уровне серьезных монографий.

В идеале, конечно, очень важно видеть картинку, видеть цвет, видеть свет. Это очень помогло, когда я делал книгу с документальной основой «Консультант по дурацким вопросам», у меня было несколько гигабайт фотографий. Я просто знал, как все персонажи выглядят. Я знал, как выглядит все вокруг и дальше уже я добирал материал самостоятельно, а потом мои информаторы просто удивлялись: «Как же так ты описал эту дорогу. Я будто снова по ней проехал, но я же тебе не рассказывал о ней».

— Фантастика — это самый зарегламентированный творческий метод, какой только можно придумать, потому что построение фантастических моделей базируется на житейском, бытовом, здравом смысле и на логике. Классическая фраза: «Ты можешь выдумать мир, где люди ходят на головах, но тогда позаботься, чтобы на макушках у них были мозоли». Чего в фантастике быть не может — так этого голого фантазирования. Даже если ты пишешь фантасмагорию, где, условно говоря, «в небе висит зеленое квадратное солнце, а твой знакомый водитель из грузовика протягивает тебе ложноножку поздороваться», — это я цитирую «Мир крыльев» Леонида Кудрявцева, очень старая вещь и, возможно, единственная успешная наша фантасмагория... Градус этого бреда должен быть очень четко выдержан. Когда у тебя живые персонажи, с которыми человек может себя отождествить, когда у тебя мир, в котором человек должен себя как-то почувствовать, огромное значение имеет то, насколько все продумано. Ты можешь половину этого не сказать, но ты должен это знать. Ты должен знать всю предысторию персонажей. Ты должен очень четко знать все механизмы взаимодействия в этом мире, и тогда многое может остаться недосказанным, но по контексту уже читатель должен все понимать. Тогда мир становится выпуклым. Поэтому ответственный фантаст, он всегда подходит к конструированию мира, именно как к конструированию. Это в определенной степени гуманитарный инжиниринг.

Фантастика — это самый зарегламентированный творческий метод

Консультант по дурацким вопросам

Олег Дивов

—Да. Все, кого я знаю и знал из старшего поколения фантастов, очень плохо относились к фантазированию, потому что они знали, насколько мало фантазировать.

Пофантазировать можно, но потом ты под эту фантазию должен загнать достаточно мощную доказательную базу. Ты должен объяснить собственно, а зачем, зачем все это. Смысл фантастического допущения в том, чтобы сдвинуть реальность, чтобы в этой сдвинутой реальности люди решали какую-то задачу, с которой они в обыденной жизни либо не столкнутся, либо ее не заметят. А тут их носом тычешь в проблему, и это способ по-новому исследовать человеческую природу, по-новому раскрыть людей.

Хорошая фантастика, особенно научная фантастика, она, в первую очередь, говорит о том, как те или иные изменения в мире влияют на поведение людей. Какие выборы будут делать люди, что в человеческой природе изменится или не изменится, что будет с людьми происходить. Этот тренд, он прослеживается от Айзека Азимова до Фрэнка Херберта, Не было бы классического азимовского цикла про роботов, если бы не повальное увлечение психоанализом в Соединенных Штатах того времени. Там каждая новелла — психологический этюд. Я когда это озвучил впервые на людях, мне тут же одна писательница, закончившая психфак сказала: «У нас на курсе несколько человек было, которые пошли на психфак, прочитав „Я, робот“».