Конкурс рассказов - Проводник в Иномирье - Рассказы

Собирался я долго, но благо весь костюм я сделал заранее… Меч куплен, кожаный жилет, накидка с капюшоном, сапоги, самодельная кольчуга, перчатки, несколько кинжалов, сюрикен, «амулет» с выгравенной пентой заключённой в два круга. Одевшись, критически оглядел себя и сказал:

- Ну что? Вот я и чернокнижник… - Сделал пару пассов рукой перед зеркалом и произнёс давно выученное заклинание – «Зеркалиус пентоклис джо» да будет так! Что за? – Увидел, что зеркало как-то странно меня отражает, не в той местности… обернулся… нет, та же комната. Обратно повернулся… а там деревья, скалы, озеро где-то под ногами. Решил проверить и коснулся зеркало… а оно как вода, пропустила меня сквозь себя и затянула.

На другой стороне зеркала, я оказался по колено в воде. Обернувшись, вижу, что там скала.

- Хэй!!! Я здесь не хочу быть! Мне на встречу пора!!! – Прокричал я, но ответа не последовало. Я не на шутку испугался, ведь зная по книгам, что в этот момент обязательно должно случиться, я ожидая самого худшего, вынул меч и сюрикен… но ничего. Только шумели деревья и вода в озере слегка шумела, подчиняясь ветру.

-Вообще… есть здесь кто? – Не выдержал я, но ответа также не последовало. – Ну ладно, раз ты меня суда призвал, то и следи сам за мной! – На этом я порешил и побрёл в сторону леса, не пряча меч в самодельные ножны.

Пройдя в лес, я почувствовал, что во мне будто что-то добавилось. Но этому пока я не придал значения.

Ещё через некоторое время, начало темнеть… А это всегда опасно, особенно в параллельном мире. Ведь всегда с «героем книг» если не днём, то ночью случаются опасности. Поэтому решил спрятаться на дереве и там заночевать. Ни одной ночной птицы не звучало вокруге… только пара летучих мышей пролетела.

Под утро, меня разбудили громкие шаги, они исходили от человека в странном, составном доспехе, то есть доспех был из пластин с обивкой из меха какого-то синего животного, для того, чтоб не гремел доспех. Так-же у него был двуручный меч и щит за спиной.

Он шел по моим следам, остановился под деревом, приподнял голову и произнёс что-то на непонятном мне языке… Он увидел, что я ничего не понимаю и поэтому произнёс:

- «Тан Сэй» - Приложив руку к губам и произнёс уже понятным мне языком – Кто ты? И что здесь делаешь?

- Я… - В недоумении произнёс – Я Николай, сижу на дереве… а ты кто?

- Хэм… Меня называют Зольф, а с таким именем, как у тебя… ты здесь долго не протянешь… выбери себе другое имя и пойдём со мной… тебя уже ждут. – Произнёс собеседник и сделал движение рукой, как бы маня меня за собой.

- А если Курт? Курт Вагнар? Так пойдёт? – Спросил я у Зольфа, спускаясь с дерева.

- Да, пойдёт… а ты что? Маг? – Спросил у меня он, смотря на то, как я одет.

- Э? с чего ты взял? И кстати, а почему ты так говорил, вначале непонятно, а затем понятно?

- Ну был бы ты не магом, тебя бы и не ждали, но всё же ты похоже многого не знаешь. – Зольф почесал затылок – А я говорю по твоему языку только благодаря простому заклинанию «Тан Сэй»… А теперь повтори его с теми же движениями, с которыми я в первый раз произнёс это заклинание – Собеседник сделал ещё какие-то пассы и вновь стал говорить, но на том-же языке, который был до заклинания.

Я повторил заклинание с теми пассами, которые нужны были, и почувствовал, как в мозгу вдруг что-то изменилось. И я стал понимать что он говорил.

- … и ты научишься у него всему, что тебе нужно будет для возвращения домой. – Закончил предложение и уже сказал – Ну всё, пошли.

Я попытался у него что-нибудь спросить, но Зольф только отмахивался, а когда я спросил у него, об еде, то мне просто указали на дерево с какими-то плодами, больше всего похожими на огромную малину. А когда я заикнулся об отдыхе, то в ответ услышал «Если повезёт, то в гробу отдохнёшь».

Первые два дня пути ничем не запомнились, только красивой природой и всё тем же отсутствием птиц.

На третий день, я решил опробовать свои силы в «магии», вспомнил одну книгу и начал «плести» заклинание. Сделал пару пассов, представляя будто ими я закрепляю невидимые нити, и произнёс «Дахлисфонис». Так как Зольф шёл предо мной, то я и не ожидал от него, что он на меня набросится, а он не просто набросился, но и схватил и начал кричать и тормошить меня:

- ЧТО!!! Что за заклинание ты произнёс! Да ты хоть знаешь, что вообще нельзя здесь произносить необдуманных слов? ЭТО ТЕБЕ НЕ ТВОЙ МИР!!! В этом мире полно магии! – Орал на меня он.

- Да успокойся… ты же мне ничего не сказал, да и ничего не случилось. – В ответ я сказал и понял, какую тупость я сделал, сказав, что «ничего не случилось», ведь после таких слов обязательно что-то случается и этот момент ничем не отличался.

- Ну вот… накликал ты беду.

А случилось вот что… Небо озарила вспышка и к нам стали подбираться какие-то странные существа…

- О нет, Химеры, а я то надеялся, что мы их не разбудим – Сказал со страхом в голосе Зольф.

- А почему ты их боишься – В недоумении спросил я и понял почему… они оказались странными, будто соединены различные животные.

- Их так просто не убьёшь – Этого-то я и боялся – Их нормально можно убить только огнём, а я не маг, а только знаю основы… да и ты пока не маг, так что нам придётся не сладко.

- Ха… похоже я не зря читал столько фентези – Произнёс я и сказал – Раз я умудрился их разбудить, то смогу сделать и заклинание огня. – Моего самомнения было много и поэтому я начал «плести огонь» и сочинил своё заклинание – «Фламене фаетонус» - И выбросил руки в первых, ближе всего идущих, химер. Тут же из моих пальцев вылетели струи пламени. Всё окружающее пространство залило воем и отвратительным запахом горящей плоти. Спутник же на меня смотрел зачарованно первые несколько секунд, но затем опомнился и сам тоже ринулся в бой, достав свой двуручный меч.

Моей силы хватило только на первые 3 волны огня, а затем я просто осел, ничего не мог сделать, только наблюдать за окружающим пространством. Зольф умело управлял своим мечом, отрубал лапы, головы и хвосты. Через пять минут всё было кончено, а мечник просто собрал тела химер и бросил в тлеющие угли.

- Что с тобой? – Спросил Зольф, уже с большим уважением смотря на меня. – Может помочь?

- Я просто устал – Ответил я и стал засыпать, несмотря на эту жуткую вонь… а сквозь сон я почувствовал, как мечник взвалил меня на плечо и проговорил нечто в таком духе: «Ещё б не устал, истратил весь внутренний потенциал, вместо того, чтоб использовать окружающую энергию… До чего ж ты тяжелый...»

Очнулся я только тогда, когда мы прибыли на место.

Место какое-то странное, толи пещера, толи замок… сложно объяснить, но если в двух словах… то это просто переделанная скала в замок, а вход когда-то был пещерой.

- И что мы здесь делаем? – Спросил я Зольфа, когда он в очередной раз положил меня, чтоб отдохнуть.

- Ты уже пришел в себя? И как давно? – Спросил меня мечник.

- Да в общем я уже пол часа, как пришел в себя.

- Что?! И я тебя просто так НЁС?!? – Возмутился Зольф.

- Хэй! Ты не ответил на мой вопрос! ДЛЯ ЧЕГО МЫ СЮДА ПРИШЛИ??? – Намеренно чётко и медленно спросил я.

- Я не дебил, я тебя и так понял, мы здесь для того, чтоб ты встретился с магом вызвавшим тебя… Он сказал, что ты вездесущ в магии и ты поможешь остановить армию. И у тебя хорошая фантазия, а это главное в магии. – Услышал я, и мы отправились «на встречу».

Нас встречали каменные монстры, которые стояли статуями.

Мы прошли в один зал, другой, третий… но там никого не было. Затем мы прошли в маленький кабинет заваленный шкафами, стульями и столом… а за столом сидел обычный мужчина, хотя я ожидал какого-то старика с бородой, в неудобной мантии и с колпаком.

- Эум… Здрасте, что ли, вы и есть «маг» - Опешивши спросил я.

- Да… а что? Ожидал меня увидеть другим? – Усмехнувшись произнёс маг и представился – Я Кумагору, а тебя как зовут?

- А я Николай… Ой Курт Вагнар – Произнёс я, слегка поклонившись.

- Он хороший маг, но ему нужно учиться – Произнёс Зольф и рассказал тот момент, когда я сжег химер.

- Ну ладно… значит буду учить… и не беспокойся, время в этом мире и в другом идёт по-разному. – Произнёс маг, просто проведя рукой над столом, открыл маленький портал над столом и я увидел, что те часы, которые находятся на администрации города, они показывали ту же дату и то же время, когда я попал сюда, только всё движется, а точнее не движется. Как потом сказал, в этом мире один день прошел, а в том, моём, только секунда. – Ну всё, иди и обустраивайся… Зольф тебя проводит.

Меня мечник провёл в какой-то подвал, но комната была хорошая, тёплая, но без окон.

Так прошли три месяца обучения.

Научился многому и даже не задумываться, об плетении заклинаний, главное было иметь хорошую фантазию и вовремя спланировать «последствия».

При окончании обучения, маг меня позвал в какую-то комнату и показал последний секрет, это было умение вдохновлять людей.

- Ну что? Пора на «войну»? – Спросил меня Кумагору.

- А для чего вообще «воевать»? Не уж-то никак нельзя без «смертоубийства»? – Я просто недоумевал, я просто всегда был, есть и буду пацифистом.

- Если бы можно было бы, то уже давно сам сделал, но в их армии тоже есть хороший маг и по моему, тоже из твоего мира. – Я не верил словам мага, как такое может быть? Наверно возможно.

- Ну… тогда нам пора – Произнёс и мы вышли из замка.

Выйдя из замка, мы увидели, что в дали уже идёт маршем армия.

- Оставайся здесь, раз не можешь сам справиться – Сказал я, думая, что просто забочусь об маге, а скорее всего я его обидел.

- ТААК!!! Если это называется «благодарность», то я полный осёл! – Ответил мне Кумагору и взмахом руки, просто отбросил меня в стену. – Неблагодарный мальчишка! Я то думал, что из тебя получится хороший маг, а ты!..

- Ты не так понял! – Чуть ли не сквозь слёзы прокричал я ему.

- ЗАТКНИСЬ! – И в меня полетели несколько молний

- «Зеркалис» - В ответ я выкрикнул свою разработанную защиту и молнии обратились на создателя, а меня окутал контур «зеркала»… А мага вырубило. – Прости меня, но это для твоей же пользы. – И я отправился на встречу с армией.

Я заступил дорогу армии, находясь в открытом поле, а армия находилась на возвышенности, что обычно давало лучникам преимущество, да и обычным конникам тоже… Но армия была не обычная, а состояла, примерно, из 500 лучников, 600 арбалетчиков, 300 конников и 800 пехотинцев. Главного моего врага я не видел.

- Убирайся с нашей дороги, если хочешь жить – Прокричали мне, но я никуда не ушел. – Тогда пеняй на себя! В атаку!!! – Услышал я, и в меня полетела туча стрел.

- «Степс» - Сказал я, и все стрелы, недолетая до меня, падали оземь. Затем на меня помчалась конница с пехотой. Но стоило мне произнести простое заклинание «хапугтан», так все войны просто уснули… но к сожаленью на нескольких упали лошади, тем самым, сломав им шею.

- Ты меня поразил – Услышал я знакомый мне давно голос – Я то думал, я буду сражаться с тем глупым стариком, а тут ты.

- Кумагору не старик! – В ответ прокричал я, пытаясь понять, где этот собеседник.

- Да ты что? А ты знаешь, что ему всего-то пятьсот восемьдесят девять лет? – На это я уже ничего не мог ответить. - Нуу… тогда защищайся! «Дохлериус» - И в меня полетели несколько тёмных пучков. Их приняло моё зеркало на себя и отправило обратно, а в догонку я послал слепящие пучки. После тёмного и светлого взрыва, я побежал вперёд, и моя догадка оказалась верна. Это был мой лучший друг Хилл.

- Вот дьявол… это ж надо было ещё тебе быть здесь? – Я спросил, но знал, что ответа не дождусь. – Ладно … нам нужно в наш мир, а то мы разрушим этот.

Вспомнив, как именно действовал Кумагору, при создании портала, я повторил его действия и мы перенеслись ко мне в комнату.

- Надеюсь я туда ещё вернусь – Проговорил я, и похоже я пророчествовал. Но тут мой лучший друг очнулся. – Ну как ты? Не сильно ударился головой, когда падал? – Спросил я и молился, чтоб он это всё принял за сон.

- Ты… да я тебя… а где я? – Он недоумевал – Какое сегодня число? – Я назвал вместе со временем, благо, что в этом мире всего прошло две минуты. – Ясно… значит я был тут и лежал в отключке? Но я же шел к тебе, а затем провалился сквозь люк в параллельный мир.

- Параллельный мир? Ха-хаха, да ты что? Я тебя нашел на люке и принёс сюда. – Надеюсь он всё же мне поверил – Ладно, нам пора на встречу.

Мы отправились на тематическую встречу и у нас обоих были самые правдоподобные костюмы. Там Хилл поведал о том, что ему «привиделось», а все сказали, что ему нужно писать книги.

Ну, как я говорил, не мне решать… было это или не было… но вот вы и прочли мой рассказ… но если вы меня спросите, то я отвечу так:
Быть может да...
Быть может нет...
Быть может всё, полночный бред.

«Здравствуй мой милый, забери меня из этого ужасного места… Я больше не выдержу, или ты меня перенесёшь из этого мира, в другой… или я покончу с собой»
Часть букв были слегка расплывшимися, от слёз.
На записке, которую положил мужчина, было написано всего пара строк
«Прости милая… я пытаюсь, но не могу…
Пожалуйста, держись»

За два дня до этого
Обычное летнее утро, обычного дня, у необычного человека начинается так:
С восходом солнца, нужно закрыть портал в мир снов и открыть портал в мир «иллюзий».
Затем утреннее кофе с халвой, наблюдение за очередным путешественником по параллельным мирам. Вот так проходит утро у «ключа» по имени Никита.

Жизнь у него только начала налаживаться. В деньгах, он, не нуждался… просто если, вдруг, срочно понадобятся деньги, то просто открывает портал в мир «Акацы» и подбирает первый попавшийся камень. Хоть мир и мёртвый, но основа всей планеты там – золото.

- «Проверь сектор 12, там несанкционированное проникновение» – пронеслось в голове у ключа. К такому привыкаешь быстро… это был совет магов, ограждающий этот мир от магии.

Никита быстро засобирался в путь, ведь от его дома, до парка… два часа, пешим ходом.
Выходя из подъезда, ключ налетел на, ничем неприметную, девушку.

- Я дико извиняюсь, не зашиб? – спросил, слегка смущаясь. Похоже, она чем-то приглянулась Никите.

- Да нет, ничего… - ответила девушка, поправив волосы так, что мужчина увидел небесно-голубые глаза.

- Тогда, позвольте откланяться, мне нужно спешить – и ключ оставил девушку сидеть возле подъезда, а сам побежал ловить такси, итак уже задержался.

Уже в машине, Никита задумался, о незнакомке, с небесно-голубыми глазами… и в сердце что-то ёкнуло.

«Так… мне нужно, сначала, разобраться с заданием, а затем уже и сердечными делами» - думал мужчина.

Такси подъехало ко входу в парк. Расплатившись с таксистом большой купюрой и бросив через плечё: «Не глушите мотор, я скоро» побежал по аллее.

- Ну сколько можно! – возмутился Никита, когда добрался, до места назначения. – Правильно говорят: «Граждане, закрывайте за собой порталы в параллельные миры»… а здесь – укоризненно глянул по сторонам, но никого не было, только портал из которого сочился сизый туман и запах миндаля. На скорую руку, залатав, портал, ключ направился обратно, к такси.

Начинался дождь, когда Никита подъезжал к своему дому и отправлял отчёт магам. В отчёте было, всего 4 слова: «Портал закрыт, нарушитель ушел».

Выйдя из машины, мужчина снова увидел ту самую незнакомку, она сидела на скамейке под дождём.

- Простите, а почему вы здесь сидите? – спросил, подойдя, Никита.

- Не беспокойтесь зря… я потеряла документы… и мне некуда идти – произнесла, будничным голосом, она, будто это обычное дело.

- Знаете, давайте пройдём ко мне в квартиру, а то ненароком простудитесь, а через два дня будет «Ивана купала»… не хотите же, вы, пропустить гулянье? – поинтересовался мужчина и взял её за руку.

- Ну… не стоило беспокоиться… если вы настаиваете… - и девушка побрела за Никитой, в его квартиру.

Уже в квартире, после того, как был поставлен чайник, девушка утёрлась полотенцем и переоделась в халат, любезно предоставленный хозяином, они всё же познакомились.

Оказалось, что девушку зовут Сирин, приехала она из далека. Они рассказали друг другу, чуть ли не всю свою жизнь. А солнце уже клонилось ко сну.

- Сирин – произнёс Никита – Уже поздно… наверно вы устали за день.

- Да, конечно… но разве я тебя не тесню? – Девушка тоже влюбилась, хотела никогда не расставаться, даже если её вернут.

- Нет… иди, ложись у меня в спальне, а я в зале, на кресле нормально высплюсь – ответил и проводил в большую комнату с мягкой кроватью.

Стоило Сирин лечь в постель, как почти сразу провалилась в сон.

Сам же Никита, присел на край кровати и рассматривал девушку, будто чувствовал, что им придётся расстаться, и именно поэтому нужно запомнить каждый изгиб лица, каждый волос и каждую секунду, проведённую рядом с ней.

Так мужчина, не сомкнул всю ночь, глаз. Но стоило приподняться из-за горизонта солнцу, как к нему поступил вызов:

«Срочно! В отдел магии, на совет! Без отлагательств»

Никите ничего не оставалось, как подчиниться приказу. Но перед тем, как открыть портал в совет, он всё же улучил момент, и поцеловал в лоб Сирин.

Стоило мужчине появиться в совете, как сразу взяли под стражу, причём без всяких объяснений и повели под конвоем, в соседний зал, где обычно «ключи» представали перед судом.

- Заседание, по делу ключа Никиты, считается открытым – услышал, но не верил своим ушам, мужчина. Он стоял перед всем советом, а это значило, что он сделал что-то очень страшное – Мы закрывали глаза, когда ты незаконно присваивал себе золото, мы закрывали глаза на твои «развлечения» с порталами в иные миры, мы даже закрыли глаза на то, что ты не первый раз упускал «нарушителя границ» - Никита не мог поверить в это… если всё выше перечисленное, не заслуживало такого внимания, то что тогда заслужило? – Но ты приютил «разрушителя миров» и мы предоставляем тебе выбор… или мы заточим её… здесь выбора нет, или мы её заточим в этом мире, или мы её заточим в параллельном мире. Но ты, в любом случае, лишаешься права быть ключом.

- Но… это не справедливо, я люблю её! А она меня! – вскричал мужчина, но его крик остался просто сотрясать воздух.

- Твоё решение? – вновь спросил совет.

- Лучше в параллели, но я вас прошу, не лишайте меня полностью права быть «ключом», хотя б оставьте мне возможность общаться с ней.

Совет молчал, и через некоторое время телепортировался, вместе с Никитой, к нему в спальню. Девушка всё ещё спала… Маги не долго думая произнесли заклинание и девушка, вместе с кроватью, провалилась в другой мир, в мир огня и камня.

Мужчина долго рыдал. Совет сжалился над бывшим ключом и показали место, где в ночь на «Ивана Купалу», можно будет ему переписываться с Сирин.

-И тебе не хворать, – сказал я, глядя на него с интересом: ко мне давно не захаживали молодые люди. – Хочешь куда-то отправиться?

-Да, если возможно, я хотел бы попасть на планету под названием Ламаз.

Парень смог меня удивить - этот забытый мирок при мне давненько никто не упоминал.

-Кхм... Послушай, а ты не ошибся? Туда уже пару тысяч лет никто не заглядывал. Последним идиотом, который совершил такую глупость, был я. Уж поверь, об этом чахлом, душном месте у меня не осталось ничего, кроме самых плохих воспоминаний. Позволь спросить, зачем тебе нужно туда? Мои услуги стоят немало.

-Видите ли, я узнал, что в этом мире нет магии. Точнее, у тамошних жителей. А меня, увы, не одарил Создатель большими способностями. Да что там, - воскликнул он запальчиво, – я был самым слабым во всей школе! Представляете, кем я смогу стать среди этих «слепцов»?!

Тут я не смог удержать улыбку – кто-кто, а я-то представлял. Мальчишка еще не понимает, что его ждёт. Создатель, давно мне не было так весело! Тем временем он всё более эмоционально продолжал:

-Да и вообще, интересно, как это - жить без магии!

-Ну что же, парень, я вижу тебя не переубедить.

Честно говоря, мне не очень-то и хотелось, пусть малый погуляет. В последнее время я всё чаще улыбаюсь...

Всё же мои слова не прозвучали впустую. Поколебавшись, мой визитёр попросил:

-А не могли бы вы рассказать о том, как попали на Ламаз, и почему такого дурного мнения о нём?

Что ж, со здравым смыслом у паренька не совсем плохо. А почему бы, собственно, и не рассказать...

-Занесло меня туда совсем случайно... Вот что значит «хороший» проводник! Я оказался в неглубокой реке, у берега, передо мной стоял бородатый человек с изможденным лицом. Так и не понял толком, что за ритуал он надо мной проводил... Знаешь, в конечном итоге дело обернулось скверно: мои наивные мысли окружающие восприняли как откровения. Это не понравилось местным правителям, меня схватили и за компанию с двумя разбойниками жестоко казнили. Но мой дар, хоть и не был сильным, всё же помог мне вернуться, хотя перед этим мне пришлось вынести немало испытаний. Как тебя, кстати, звать?

- Крис. А вас?

-Иис, - несколько запоздало представился я.

-Хоть ваша история и заставила меня призадуматься, - признался Крис, - я всё же не откажусь от своего намерения. Быть может, мне повезёт больше.

-Это смотря чего ты хочешь добиться.

-Я просто хочу жить, как они!

Ну, что же, попробуй...

-Тогда готовься, - я поднялся из-за стола, - завтра отправляемся.

Мы с чувством пожали друг другу руки.

...............

Давненько я тут не бывал, здесь многое изменилось. И не в лучшую сторону: дышать совсем стало нечем, народу прибавилось... что ж, технический прогресс всегда сказывается на экологии хуже, чем чистое волшебство. Я снял нелепые стекляшки, оказавшиеся у меня на носу, спрятал их в нагрудный карман – они еще пригодятся владельцу, когда я вернусь.

Крис опрометчиво вдохнул полной грудью и закашлялся – воздуха не хватало, большой зал был полон людьми. От громкой музыки звенело в ушах, глаза слепил яркий свет. Мы, к счастью, стояли не в самой гуще толпы, а чуть в стороне – впрочем, от этого нам было не намного легче.

Перед Крисом размахивал руками подросток – он упорно пытался что-то ему доказать. Я прислушался:

-Па, черт возьми, сколько раз я тебе говорил: эту шлюху я никогда мамой не назову! Неужели ты не понимаешь, её интересуют только твои деньги?!

И Крис ответил:

-Сын, разве я тебе не говорил, что нечистого упоминать недопустимо?

..............

Я вернулся. Опять идёт дождь. Надеюсь, Крису повезёт больше чем мне. Хотя, я на это не очень рассчитываю – нельзя войти в одну и ту же реку дважды. И всё же... Вторая попытка?

Я порылся в верхнем ящике стола и, достав оттуда пластинку с таблетками, отделил одну и пододвинул ему.

-После еды.

-А...

Я поднял руку, останавливая собеседника.

-Не начинайте снова. Немного помолчав, продолжил.

-Когда это произойдет, я окажусь рядом. Вы почувствуете. Доведу вас до входа. Дальше вы пойдете один. Я не знаю, в каком мире вы окажитесь, и в каком теле. Чтобы максимально точно учесть все предпочтения и выбрать направление, мне нужно знать о вас как можно больше. Расскажите о себе. Представьте, что я ваш психоаналитик, рассказывайте все.

За дверью что-то рухнуло.

Наши взгляды метнулись к двери. Там, в довольно большом холле, в компании со старой банкеткой и одинокой пальмой в огромной кадке, остались скучать два бугая-телохранителя клиента.

-Банкетка.

Я перевел взгляд обратно.

-Я слушаю. Постарайтесь понять, что это не праздное любопытство. Все, вами сказанное, дальше меня не уйдет.

Клиент обвел взглядом полки с разнокалиберными папками, оставленными предыдущими обитателями офиса, помял лицо крепкой ладонью и, устремив взгляд на что-то мне невидимое, начал рассказ.

-Я родился в бедной семье…

Спустя три часа, выпив почти литр минеральной воды, Глеб Кольцов завершил свой монолог.

- … сделать уже не успею. Мне осталось меньше полугода. Рак. Неоперабельный.

Он устало вздохнул и замолчал. Всего им рассказанного, мне было более чем достаточно. Сильная, волевая и целеустремленная личность. Начав с маленького магазинчика, он создал крупную торговую сеть книжных магазинов, раскинувшуюся почти на всю страну.

Я немного помолчал, давая ему время собраться с мыслями, и начал заполнять кассовый ордер.

-Десять тысяч. Стандартная такса.

Глеб положил на стол дипломат, открыл его и повернул ко мне. Свободного места не было. Все пространство заполняли плотные ряды, запечатанных в банковскую упаковку, крупных купюр.

- Мои наследники не обеднеют. Вы не мошенник. Я знаю.

Люди такого уровня никогда не берут в руки газет бесплатных объявлений, где, рядом с шарлатанами, и я размещаю свою рекламу: «Услуги проводника в другие миры». Он правильно понял вопрос в моем взгляде.

-Гастон Роже. Его книги продаются в моих магазинах, но знакомы мы с нищих студенческих времен. Не волнуйтесь, рассказал он только мне.

С этими словами Кольцов встал и направился к выходу. Тихо тренькнувший в углу компьютер, на мгновение привлек его внимание и в следующий момент дверь за ним закрылась.

Гастон Роже… Псевдоним ныне очень популярного писателя. Это был мой прокол. Писатель-неудачник, обладающий великолепным слогом и полным отсутствием воображения. Он появился у меня как-то поздним вечером, когда я уже собирался уходить с работы. Сильно пьяный, он принес мне деньги, оставшиеся после кутежа с приятелями. Обмывали первый рассказ, наконец-то пристроенный им в издательство. Исповедь произвела на меня впечатление, и контракт был заключен.

Спустя несколько месяцев, он попал под машину. Несчастный случай. Реаниматологи сделали невозможное и он выжил. Через год после выписки из больницы, его роман «Осенний листопад в Аю-Горе» произвел фурор, взяв дубль, «Хьюго» и «Небьюлу» вместе. Критики захлебывались от восторга, предрекая ему славу Толкиена и Ле Гуин.

На мою беду, у него оказалась великолепная память. Двадцать пять лет, прожитые в другом мире, запомнились накрепко и мир Аю-Гора буквально дышал со страниц книги. Последующие романы оказались менее удачными, но фанаты исправно раскупали все тиражи. Мастерское описание этой планеты, ее природы, жителей и их жизни, списывало все огрехи.

Хорошо, что он оказался не болтлив. Мне пришлось бы менять и имя, и место жительства. Да и способ заработка тоже. А это было бы хуже всего. Мне нравится моя работа.

Повторный звук компьютера вывел меня из задумчивости. Выглянув за дверь и убедившись в отсутствии посетителей, я сел за отдельно стоящий столик и включил экран. Сопровождение пришедшего файла сообщало: Леонид Иванович Сорокин,47 лет, обеспеченный холостяк без вредных привычек, бухгалтер. Щелкнув по клавише, раскрыл крохотный файл.

Чуть полноватая, миловидная женщина держала на руках грудничка, и устало выговаривала:

-Леня. Ну нельзя же так. Второй раз за месяц.

Сам Леонид Иванович в потертой, но чистой спецовке, сидел на кухонной табуретке и улыбался немного пьяной счастливой улыбкой.

Бывает и так.

***

На следующий день у меня был записан только один клиент, точнее клиентка. До ее прихода оставалось немного времени, и я хотел поработать за компьютером. Но действительность внесла свои грубые изменения. Не успел я повесить на вешалку шляпу и пальто, как ко мне в кабинет ворвался посетитель. Ко мне очень редко приходят повторно. Этот клиент у меня уже был. Два дня назад мы пришли к соглашению, и он унес с собой мой маленький презент. Талантливый химик, был вынужден работать в лаборатории химического анализа на частном предприятии ради хлеба насущного. Тяготясь рутинным занятием, он увидел в моем предложении последний шанс. На его счастье, я как раз заинтересовался возможностями патентного законодательства. За несколько лет, у меня накопилось множество файлов, и часть из них имела уклоны технического характера. Расширение бизнеса сулило хорошие перспективы.

Кинув на стол таблетку в маленьком целлофановом пакете, он гневно произнес:

- Вы мошенник. Вы грязный мошенник! Я провел анализ. Это простая глюкоза. Продается на каждом углу и стоит копейки. Теперь понятно, почему вы обещаете другой мир только после смерти!

Он был абсолютно прав. Я купил упаковку с таблетками в ближайшей аптеке на углу квартала. Без слов смахнув пакетик в мусорную корзину, я порылся в портмоне и протянул ему его деньги. Грошей, заплаченных клиентами, хватало только на аренду помещения и небольшие налоги. Я был не очень в них заинтересован.

Еще немного посверлив меня злобным взглядом, он выхватил деньги из моей руки и вышел, громко хлопнув дверью. Какая разница, он все равно уносил с собой мою метку. Таблетка была не нужна. Обыкновенное плацебо.

Сев за компьютерный стол, я активировал экран. За ночь пришел только один новый файл. В сопровождении было указано: Иван Осипович Небоженко, 62 года, пенсионер, бывший военный, ветеран нескольких «горячих точек», женат, двое детей, имеются внуки. Сам файл «весил» порядочно. Не менее нескольких десятков лет. Я щелкнул по нему указателем. На экране проявилась пыльная грунтовая дорога, огибая полуразрушенный замок с сохранившимся высоким донжоном, она скрывалась в густом лесу. А вот это уже может быть интересно! Я с сожалением посмотрел на часы. Времени до прихода клиентки оставалось мало.

Мой компьютер заслуживает отдельного рассказа. Совершенно обычная с виду машинка, была сделана в одном из высокотехнологичных миров по представленному мною образцу. Сотрудники частной мастерской не могли понять, зачем мне нужна стилизованная под антиквариат аппаратура. Я не стал ничего объяснять, просто настояв на точной имитации всех узлов и деталей. Они встроили еще и искусственный интеллект, но я его отключил впоследствии. Замучили постоянные жалобы на убогость местной информационной сети. Несколько усовершенствованный магически, он мог дать любую фору хваленым пентагоновским монстрам. Игрушка и рабочий инструмент, он стал мне незаменимым помощником.

Конечно, может возникнуть вопрос: «Как я расплатился за столь необычный заказ?». Ну как вам сказать… Искусство магии имеет много граней и мне неплохо удается магия иллюзий. А я не ханжа, и обман не входит для меня в перечень смертных грехов. Еще раз взглянув на экран, я с сожалением выключил картинку и направился за свой рабочий стол, чтобы подготовиться к встрече.

Она села на самый краешек массивного гостевого кресла и выпрямив спину, спросила:

-Скажите. Что Вы имели в виду, говоря об услугах проводника в другие миры?

Передо мной сидела, строго и неброско одетая, женщина средних лет с усталыми глазами. Недорогие туфли-лодочки. Простая прическа. Глядя на нее, я проговаривал давно уже не меняющийся текст.

-Я – Проводник. Точнее будет – Привратник. После вашей смерти, неважно, когда и при каких обстоятельствах, она произойдет, я вас встречу. Доведу вас до входа в другой мир. Дальше вы пойдете одна. Я не смогу вас сопровождать. Мне не дано самому путешествовать по другим мирам. Я не знаю, и никогда не узнаю, в каком мире вы окажитесь, и в каком теле…

Я лгал ей прямо в глаза, но она никогда не узнает об этом.

-… ваш психоаналитик, расскажите мне о себе все.

Надо отдать ей должное, раздумывала она не долго.

-Я согласна, господин Харон.

На входной двери висит табличка. Точно такая же, стоит на краю стола. На них написано совсем другое имя. Двое из троих называют меня Хароном. Я уже давно не гадаю, юмор это или бравада. Привык. Настоящий знаток греческой и латинской мифологии мне попался всего один раз, давным-давно. Он назвал меня господином Янусом. Файл от него еще не пришел, и я терпеливо жду. Он обещает быть уникальным.

Рассказ не был чем-то выдающимся. Обычная история. Неудачное замужество, двое детей-погодков. Расторгнуть брак она посчитала для себя непозволительным из-за детей. Нелюбимая работа. Вечное безденежье. Муж, самоустранившийся от воспитания отпрысков, и тяжелые сумки с продуктами. Она не жаловалась на судьбу. Стойко все принимая, она хотела лишь иметь хоть какую надежду на лучшее.

Ко мне не приходят счастливые люди. Мой контингент – неудачники. Люди не сумевшие устроится в этом мире. Те – кому не повезло. Все они хотят другой судьбы, хотят иметь на это надежду, хотя бы частичку, хотя бы намек. Почти все посетители считают меня шарлатаном, оставляют небольшие деньги и уносят с собой мою метку и таблетку в кармане. Но некоторые уносят искру надежды в глазах. Моя посетительница оказалась из вторых. Я проводил ее до выхода. Закрыл дверь на ключ и сел за компьютер. Сегодня я вряд ли вернусь домой рано. Меня ждала самая любимая часть работы. Вновь открыл файл с картинкой замка. Удобно устроился в кресле, закрыл глаза и щелкнул пальцами.

Теплый летний ветерок дунул мне в лицо. Скрипнуло потертое седло, а старая фамильная шпага с привычной тяжестью устроилась на левом боку. Шевельнув поводьями, я заставил двигаться вперед лошадку неопределенной масти и возраста. Приключения ждали меня.

Как же я люблю свою работу!

***

Ну и напоследок, хочу признаться. Я не проводник, я – обманщик. В одном из миров, я освоил пару фокусов из арсенала тамошних магов. Делалось все очень просто и легко. Достаточно было небольшого магического усилия. В человека закладывалась метка, направляющая предсмертные сновидения в нужное русло, а дополнение к ней снимало эту информацию и отправляло мне на компьютер. Такая смесь магии и технологии позволила мне неплохо устроиться в своем мире. Деньги за услуги проводника – это мизер, по сравнению с тем, что я получаю от издательств, публикуя под разными псевдонимами впечатления «путешественников». Выдуманные миры гораздо интереснее настоящих.

Вы можете считать меня негодяем и мерзавцем, но я отвечу вам так. Мои клиенты (среди которых попался даже самый настоящий мазохист) остались довольны.
Я это точно знаю!

Я кивнул: слежу, мол.

– Помести этот ящик сразу в несколько полей: в магнитное, в, скажем так – древесное, и, конечно же, в песочное. Каждое поле будет определяющим для сформированного им мира, а на прочие миры его влияние окажется ничтожным или вовсе нулевым. И мы получим в ящике три независимые вселенные, живущие по свои законам каждая, и совершенно не касающиеся двух остальных – вселенная магнитная, вселенная древесная и вселенная песочная, – Ромка доел виноград и уколол меня неуютным вопросом: – Пиво есть? Тащи! И рыбу, рыбу давай!
Некоторое время он колдовал молча, точнее, священнодействовал, наслаждаясь пенным напитком и солёной – аж губы пекло – рыбой. Так уж повелось в наших с ним отношениях, что Ромка предпочитал рассуждать о мировых проблемах, потягивая именно моё пиво с моей же воблой, таранью или иным к пиву угощением. Когда-то я охотно на это шёл, поскольку рассуждения у Ромки случались и интересные, и довольно неожиданные. Правда, в этот раз наша беседа проходила немного напряжённо.

Признаюсь – я давно отвык от этих нахальных набегов на мои припасы. Пиво – что! Пиво я покупал в ближайшем киоске, и пива мне жалко не было. Что же касается рыбы, то здесь история получалась иная – рыбу я ловил сам, засаливал сам и, после засолки, вялил тоже сам. И по своему вкусу. С плодами собственного труда всегда тяжело расставаться, если их отбирают. Хотя бы и друзья… Поэтому лёгкий налёт досады окутывал все мои мысли, слова и поступки, направленные на гостя – Ромку. Чего он упорно не замечал, поглощая лещей, бычков и щучек из моего не слишком большого запаса.

– …Мы живём в паутине, – заявил гость, утолив первую жажду и первый рыбий голод. В смысле, голод на насоленную к пиву рыбу. В городе её так легко не возьмёшь, как в моей хибарке – протянул руку к связке, ухватил, на что упал взгляд, дёрг – и ты уже с добычей.

– Мы всегда жили в паутине, – давил на психику мой гость, отрывая голову очередному лещу, раздирая тушку и вышелушивая из чешуи вяленное рыбье мясо – волоконце за волоконцем, волоконце за волоконцем...

– …Мы всегда будем жить в паутине, – отхлебнув пива, продолжал Ромка. – Потому что мы – суть амёбы этого бренного мира, тесно связанного с бессчётным количеством миров, в которых водятся хищники покрупнее и поопаснее нас. Некие всеядные инфузории… И их тоже кто-то жрёт – ещё более крупный и ещё более жадный, чем они…

Я с Ромкой не был согласен, потому что на амёбу не походил. Костистый и жилистый – ни одного мягкого места на всём теле. Даже сидел я на двух жгутах мышц, в которые медсестричка, делавшая мне когда-то уколы, с неимоверным трудом втыкала иголку. Ничего общего с бесформенной амёбой. Но, не соглашаясь, я с Ромкой и не спорил – заведётся пуще прежнего, не остановить потом. А так была надежда, что насосавшись, пересохшим от долгой болтовни и разъедаемым солью, ртом, моего покупного пива, Ромка отвалится, наконец, и от изрядно прореженной рыбной связки. И завтра я, в одиночестве, смогу посмаковать её остатками, вспоминая несусветный Ромкин бред о паутине…

– …Всё, что есть вокруг нас, за что не возьмись – всё паутина. Или отдельная, или часть всеобщей… Дороги грунтовые, асфальтовые, железные – огромная сеть паутины, раскинутой от океана до океана по всем материкам планеты. И мы, амёбы, бьёмся в этой паутине, изображая жизнь. На самом же деле – в ожидании, пока нас кто-нибудь не схарчит…

Ромка победно посмотрел на безмолвного оппонента, то есть – на меня, и смачно отрыгнул пивом.

– Загибай пальцы, – скомандовал он мне и, не встретив понимания, начал загибать свои. Не выпуская, впрочем, уже очищенного щучьего хвоста. – Дороги – р-раз! Р-раз – дор-роги! Сюда же прибавь улицы городов и прочих селений – самая, что ни на есть, паутина. Бр-р-р! Дороги – раз! Видимая внешне, то бишь, снаружи, паутина. А есть паутина скрытая – все подземные коммуникации городов. Целые лабиринты из паутины ходов, коридоров, трубопроводов и кабелей. Подземные сети – два! А паутина из радиоволн! – Ромка уже почти кричал. – Радиостанции да сотовые телефоны! Три! А паутина из наших сознаний, всего человечества сознаний, которые переплетены между собой самым хитрым образом и касаются друг друга, даже если нет контакта между нашими телами! И расстояния при этом не имеют никакого значения… Я здесь, с тобой, а на другом конце планеты моё сознание выкидывает чёрти какие фортели, о которых я – ни сном, ни духом… Четыр-ре! Четыр-ре! Или возьми Интернет – сеть из сетей, паутина из паутин! А самое главное, что все эти паутины, все эти сети могут резонировать! Понимаешь меня? Резонировать!

Я насторожился – слово, дважды произнесенное Ромкой, не показалось мне случайным – и не сумел своей настороженности скрыть. Ромка вдруг перестал сотрясать пространство заурядными сентенциями, а принялся разъяснять мне осенившую его гениальную идею, всё так же тщательно упрощая предложения. Для лучшего моего понимания – как-никак, а учёным из нас двоих был, всё же, он.
– Паутины – это не исключительное свойство только нашего мира. Все миры опутаны паутинами. Множественность опутанных паутинами миров! И все паутины во всех мирах, случается, резонируют! Ты видел, как вибрирует от малейшего дыхания обычная круглая паутина у наших, земных, пауков? Точно так же колеблется и любая другая паутина. И совершенно не важно, из чего она соткана. И соткана ли вообще. Каждая паутина имеет свою амплитуду колебаний. Одновременно, в мириадах миров, колеблются мириады паутин! А разделяют миры тонкие мембраны времени или пустяковых отличий в физических законах. И нет ничего удивительного, что некоторые части вибрирующих паутин попадают в резонанс друг с другом. И в точке резонанса паутины разных миров соединяются, разрывая преграды между мирами. Где на короткое время – на миг, на мгновение. Где – на более долгий срок. И тогда можно легко перейти из одного мира в другой… И переходят! Это случается постоянно. Чаще всего пропадают люди, но и объекты более крупные запросто переносятся из мира в мир. Корабли, самолёты, даже города… Вспомни, например, Китеж…

2. Просьба

Да, Ромкина оговорка не была случайной. Как и его появление на озере. Как и его нежданный визит ко мне. В нашем возрасте уже не дружат искренней детской дружбой. Взять Ромку, который сегодня есть не кто иной, как действительный академик и доктор почти десятка наук, среди которых математика и физика (с разными прибамбасами, типа квази-тр-тр-излучение, в названиях) занимают далеко не последнее место… И взять меня – обычного сторожа на лодочной станции пансионата «Холодный ключ»… Нет между нами равенства. Как, наверное, нет и былой дружбы – той, что была двадцать лет назад… Двадцать лет, это вам не хухры-мухры… Двадцать лет… двадцать лет…

Я и не заметил, как они пролетели. И, хотя местные зовут меня Дедом, я не чувствовал возраста, пока не увидел Ромку. А Ромка сильно постарел. Брюшко, залысины, зачёсанная с боков плешь… И лицо… Обрюзгшее лицо заезженного жизнью человека… Единственное, что сохранилось с прежних времён – это высокий рост. Но мне, всё же, показалось, что он теперь ниже меня. Из-за опущенных вялых плеч и потерявшей упругость грудной клетки – словно выпустили из человека весь воздух, оставив одну пустую оболочку. Ну, и болезненно-бледная, синюшного цвета кожа никак не радовала, особенно в сравнении с моим загаром. Нипочём не узнал бы его при встрече, если бы Ромка не назвал меня студенческим прозвищем… Странно, как я это прозвище не забыл – за двадцать-то лет, что ношу другое. Дед, подай это, Дед, сделай то… Дед я теперь, Ромка, просто седой загорелый Дед… Кое в чём мне, наверное, перепало больше, чем тебе, оттого я и седой… Ну, да всё это пустяки, мелочи…

Размышления, навеянные прошлым, несколько отвлекли меня от резонансов мировых паутин, и я упустил какую-то часть Ромкиной болтовни. Собственно, похоже – всю упустил, поскольку академик и многоразовый доктор наук перешёл от повествования к вопросам:

– Ты же поможешь мне?

Бывают вопросы, на которые не знаешь, что отвечать. Занять тебе денег, Ромка? Из моей нищенской зарплаты сторожа? Так я не накопил ничего – на пиво, сколько ты его пьёшь, дней за пять потратится всё, что наскребу по своим карманам. Что ещё у меня есть? Эта хибарка, да старая лодка, да три ореховых удилища. Вот и весь мой багаж, но вряд ли он тебе нужен, дорогой издёрганный старый друг…

– Ты поможешь мне? – сколько надежды в коротком вопросе.

– Чем же я помогу? Хочешь, живи у меня, недолго.

– Нет, не это!

– Ну, живи, сколько надо…

– Да, нет же, нет! Свези меня на Остров!

– Ромка, ты приехал днём?

– Да.

– Ты на озеро смотрел, когда приехал?

– Да.

– Ты видел на озере остров? Или хоть что-то на него похожее? Блюдце воды размером с носовой платок – от берега до берега доплюнуть можно… если хорошо постараться, конечно… Я живу здесь двадцать лет – никакого острова в глаза не видел…

– Резонанс паутин… Ты не слушал меня? Остров не здесь, не на этом озере. Он появляется, когда резонанс достигает максимума… У меня все расчёты с собой, – Ромка кивнул на пухлый портфель, с которым заявился ко мне. – Относительно стабильный резонанс, с выходом в наш мир только в точке максимума… Перекрёсток миров… время от времени открывающаяся для нас дверь… Отвези меня туда…

– Ромка, я не видел никакого острова…

– Пять лет назад ты подобрал с Острова двух потерявшихся рыбаков – я всё про тебя знаю!

– Я снял их с мостков, Ромка! С мостков, которых так потом и не нашли…

– Потому что мостки – на Острове!

– Да не было там никакого острова!

– Рыбаки пропадали где-то целых две недели! Где?

– Не знаю, Ромка, и никто не знает – оба, насколько мне известно, до сих пор в беспамятстве. Тёмное это дело, не совался бы ты в него. А? Как друга прошу, Ромка!

– Это я тебя, как друга прошу! Посмотри на меня внимательно: полгода – самое большее, на что я могу надеяться. Я умираю, и ничего нельзя сделать! Помоги мне, свези на Остров!

– Попытка найти лечение? – брякнул я сдуру и тут же пожалел об этом – в линялых глазах Ромки мелькнули искорки гнева, напомнив о его буйном нраве в молодые годы. Жаль, преображение длилось недолго – голос Ромки потерял всякие интонации, будто умер. Голос и – умер!? Бред! Чушь!

– Я хочу увидеть… Я имею право… Я к этому стремился всю жизнь… Уйти, не узнав, какое оно – иномирье…

Беседа наша заглохла, и мы вернулись к пиву и рыбе.

3. В путь!

Ближе к полуночи почти одновременно произошли два события. Первое – Ромка заснул, оккупировав мой диван, и сладко посапывал, по-детски подсунув под щеку кулачок… кулак… кулачище… Второе – над озером начал собираться туман: зрелище удивительное и непонятное.

О туманах я мало что знаю, кроме обычных для них причин – охлаждение водяных паров воздуха до температуры конденсации либо испарение с больших водных поверхностей. Были над озером и такие туманы. Вернее, в основном такие и были. Но иногда ложился на озеро туман необычный – от него не оставалось мокрых следов даже на чувствительном к влаге асфальте. Сам убедился, разглядывая дорожку, идущую от моей хибарки до причала лодочной станции.

Был этот туман плотный и вязкий – от резкого взмаха рукой появлялся хорошо видимый пустой след, который неспешно снова заполнялся туманом, словно сгущённым молоком. Но дышалось в нём легко и приятно, потому что туман обладал едва слышным цветочным ароматом. И все, вдохнувшие его впервые, называли разные цветы – не помню случая, чтобы мнения о природе запаха совпадали.

Начинался туман всегда в центре озера, клубами расползаясь во все стороны. Создавалось впечатление, что там работает, надрываясь, скрытый под поверхностью воды генератор декоративных туманов. Но замеры глубин середины озера упорно давали отметку в двести десять метров, а пробы грунта приносили лишь донный ил. Ещё одной странностью было то, что во время ЭТИХ туманов никто не сумел добраться до центра озера, чтобы замерять и брать пробы. А сам туман не поддавался анализу, поскольку давал обычный для здешних мест состав воздуха. Никаких примесей, совершенно никаких.

Следует, правда, отметить, что изучением необычного тумана занимались местные энтузиасты – сотрудники краеведческого музея и учитель физики с кружком любознательных школьников. Поэтому результаты нельзя было считать достоверными с научной точки зрения – оборудование самодельное, неэталонное, и точность замеров получалась в соответствии со старой студенческой шуткой – «плюс, минус трамвайная остановка».

Бесспорно было установлено: компас в тумане не действовал, часы ходили только механические, но по разному – я как-то одел две пары, и разница в их показаниях составила три часа. А с будильником, оставленным дома – соответственно, пять и восемь. Ещё туман, при всей его текучести, никогда не переступал, если можно так выразиться, порога моей хибарки. Обтекая со всех сторон домишко, он избегал открытых дверей и окон. Очень удобно – сиди и жди, пока заполнится туманом проём входной двери. Что я и делал до без четверти два.

Ещё около часа ушло на подготовку лодки и сборы – нарезал бутербродов, наполнил анкерок свежей водой, перенёс в лодку удочки и банку с червями, вставил в уключины вёсла и уложил их вдоль бортов. После этого начал будить гостя:

– Ромка, вставай, поехали! Тш-ш, да не шуми ты так. Приспичит говорить – не громче, чем в полголоса. А лучше вообще не болтай…

– А!? Что!? Ага…

– Портфель с расчётами возьми!

– Оставь себе – там не сложно, ты разберёшься… Четыре курса физмата – не мог же ты всё забыть… Ещё успеешь в Академии наук действительным членом сесть…

– Скорее – в тюрьму, за твоё убийство. И всю оставшуюся жизнь буду на допросах отвечать, куда девал светило нашей науки… Кто-нибудь знает, что ты поехал ко мне?

– Н-нет, никто… не должен…

– Вспомни, это важно. Мне неприятности не нужны.

– Нет, никто! Точно – никто! Я и добирался попутным транспортом, чтобы именных билетов не брать – я же понимаю, что это след…

– Ладно, пошли – поспешим, пока туман не закончился.

До лодки добрались без особого труда – я-то дорогу знал хорошо, не оступался даже в тумане, а Ромка старательно держался рядом со мной. Робкую попытку академика сесть на вёсла я пресёк негромким вопросом:

– И куда ты будешь грести?

Отчалили. Туман сразу же пленил нас, скрыв все ориентиры за белой пеленой. Мне был смутно виден неподвижный Ромкин силуэт на корме, немного чётче – мои ноги на упоре и борта лодки по бокам. Лучше всего я различал свои руки на рукоятях вёсел, когда совершал гребок. Больше ничего вокруг не существовало. Только однажды где-то глухо, словно через слой ваты, застучал подвесной мотор. Звук вскоре отдалился, потом и вовсе затих. Ромка на корме шевельнулся – молчание тяготило его, а звук мотора был хорошим поводом начать разговор.

– Краеведы – туман изучают, – тихо пояснил я Ромке.

Туман исказил тембр моего голоса, и силуэт на корме нервно дёрнулся – знаю, каким неприятным становится человеческий голос в тумане. И чем громче речь – тем неприятней. Режет слух, а от крика боль в ушах и вовсе становится нестерпимой. Говорить Ромке уже расхотелось, и я мерно грёб, размышляя в тишине…

У тумана были и другие особенности, известные только мне. Как бы я ни грёб и откуда бы я не пускался в путь – я всегда приплывал к мосткам. Но рассмотреть, что находится возле них, и где они берут начало – не получалось. Лодка либо стояла на месте, либо уплывала от мостков и – прочь из тумана. Все мои подобные попытки завершались у берега озера. При этом ни от мостков, ни от тумана не оставалось и следа.

И ещё – я в тумане иногда слышал других, как это было с моторкой, но никогда ни с кем не встречался. Кроме случая с рыбаками, о котором напомнил мне Ромка. И я до сих пор не знаю, как рыбаки оказались на мостках, почему без лодки, и почему в таком состоянии.

Сегодня я впервые плыл к мосткам с пассажиром, и мне было интересно знать – доберусь до них или нет? Если не доберусь – можно быть уверенным, что Ромке здесь попасть в иномирье уже не удастся. А если доберусь? Считать это разрешением для него? Или он разделит судьбу двух рыбаков – полная утрата памяти, и начинай жить заново? Вот под какие мысли я орудовал вёслами…
Ромке повезло – до мостков мы добрались. Повезло ему и ещё раз – высадка десанта из академика и многоразового доктора наук (в одном лице) прошла без заминки. Даже буднично до тошноты.

– Это здесь? – спросил нервным шепотом академик, ступая на дощатый настил.

– Здесь, – таким же шепотом ответил я…

4. Каждому – своё

– Последний раз спрашиваю – возьмёшь бумаги? Открытие, достойное Нобелевки… Моя лучшая работа… – Ромка заволновался, что я неправильно пойму: – Тебя не обвинят в присвоении – я ни с кем эту тему не обсуждал… А сделать расчёты самостоятельно… В общем, этих формул никто не видел… Отличный подарок человечеству…

– Я не стану осчастливливать человечество, Ромка. Тебе придётся взять портфель с собой, – я положил в портфель бутерброды и протянул его своему другу. – Мне не нужны неприятности, помнишь? Так что, не оставляй его даже на мостках – мало ли как сложится…. Будет лишним – выкинешь там где-то… где можно… Вот, и воду возьми – пригодится, наверное…

– Что меня ждёт?.. Там?

– Понятия не имею – никогда не вылезал из лодки…

– Пойдём со мной, а? – всё-таки Ромке было страшно, и я понимал его страх.

– Нет, – ответил я. – Не могу…

– Не каждому, видно, дано, – буркнул Ромка и зашагал по мосткам, исчезающим в тумане. Академики тоже, бывает, говорят глупости.

– Если что – возвращайся, я подожду… – но мои слова остались без ответа. И туман проглотил сначала Ромку – с портфелем в одной руке и анкерком – в другой… А немного спустя – и звук его шагов...

Я сказал Ромке неправду – из лодки я вылезал. Один раз, двадцать лет назад. Это тогда я стал седым… Не думал, что от боли можно поседеть… Помню – привязал лодку к мосткам и шагнул, подобно Ромке, на деревянный настил. А дальше воспоминания отрывочны и нечётки.

…Я лежу, скорчившись, на краю мостков. Корма лодки совсем рядом – только руку протянуть. Мне бы двинуться как-нибудь и скатиться в неё, и боль сразу отпустит. Я знаю это наверняка, но откуда – не имею понятия… А тело сведено судорогой, и ощущение такое, будто меня разрывает напряжением мышц на части. Чувствую, что из носа течёт кровь… Из ушей течёт кровь… Ещё немного, и кровь хлынет изо рта. И всё – мне конец…

Провал в памяти… или сознание потерял…

…Меня приподнимают… обтирают лицо… заставляют что-то пить…

Провал в памяти…

…Голоса, несколько голосов… Слышу не ушами – голоса гудят внутри головы… В общем гаме даже различаю отдельные слова, но ни одного не понимаю…

Провал в памяти…

…Меня переносят, укладывают на зыбкое… Оставляют одного… Мне страшно…

Провал памяти…

Слышу, как оживает тело – судорога постепенно отпускает, вместе с ней слабеет и боль. Могу вздохнуть, и с наслаждением дышу… Долго дышу… Шевелюсь – понемногу, потихоньку… Сажусь… открываю глаза – я в лодке, сижу на дне, в луже воды – никогда не видел сухих деревянных лодок… Туман вокруг… Туман в голове…

Провал в памяти…

...Боль отпустила! Боли нет! Пытаюсь сообразить, что происходило на самом деле, а что – привиделось. Вспоминаю о голосах… вспоминаю голоса… вспоминаю отдельные слова, сказанные ими… Смысла в них как не было, так и нет, но откуда-то приходит знание…

Ты был прав, Ромка – резонансы миров существуют. Существуют и Перекрёстки миров – точки перехода между мирами. Резонансы иногда предсказуемы, но управлять ими нельзя. За редким исключением – когда колебания резонанса совпадают с собственным колебанием живого существа. Ты, Ромка, упустил из виду одну из сетей-паутин – нервную систему человека. Она тоже колеблется с определённой амплитудой и вступает в резонансы, в том числе, и с колебаниями миров. Связь тут взаимная, как взаимно и их влияние.

Здоровый человеческий организм способен стабилизировать резонанс, и смягчить напряжение в зоне взаимодействия миров. Стабильный резонанс, в свою очередь, обеспечивает здоровье, и долголетие резонатора. В то же время болезнь или смерть такого человека может спровоцировать разрушение Перекрёстка миров. А это связано и с катаклизмами в самих мирах. Я сразу подумал тогда о критском Лабиринте, убийстве Тесеем Минотавра и страшном землетрясении, разрушившем целую цивилизацию…

Индивидуальность человека накладывает определённые ограничения на его взаимоотношения с точкой резонанса. В моём случае их оказалось два – я не могу приближаться вплотную к Перекрёстку и, тем более, пересекать его. Моя боль была реакцией на изменения характеристик резонанса из-за того, что я оказался слишком близко. А вмешательство кого-то (кого?) в опасную ситуацию и их помощь мне – реакцией на мою боль и вызванное ею нарушение стабильности Перекрёстка. Потому я и не пошёл с Ромкой. В самом деле – не каждому дано.

Второе ограничение – я не могу далеко уезжать от места резонанса. Мне не удалось преодолеть даже половины расстояния до ближайшего города – чуть не кончился по дороге. Что же тогда говорить о возвращении в столицу? Пришлось бросить физмат, хотя способностей я имел не меньше Ромки.

Мой мир теперь ограничен размерами озера. Я – резонатор! Хочешь – гордись, хочешь – плачь, что не дано посетить иные миры, и нельзя покидать мою часть Перекрёстка. Я навсегда привязан и к озеру, и к туману – незавидная, казалось бы, доля. Но я стараюсь не роптать – от судьбы не уйдёшь – и учусь довольствоваться тем, что мне доступно. Например, здесь, у мостков, ведущих в Неведомое, прекрасный клёв, а это само по себе уже немало... И зачем же время попусту терять?

Я отобрал из банки самых крупных червей, нанизал их на крючки и забросил, одну за другой, все три удочки. Тут же начались поклёвки: раз… второй… третий… только успевай подсекать да снимать рыбу с крючков…

Удачи мне в рыбной ловле…

И тебе удачи, попаданец Ромка…

Всё кругом
Страшное, грубое, липкое, грязное,
Жёстко тупое, всегда безобразное,
Медленно рвущее, мелко нечестное,
Скользкое, стыдное, низкое, тесное,
Явно довольное, тайно блудливое,
Плоско смешное и тайно трусливое,
Вязко, болотно и тинно застойное,
Жизни и смерти равно недостойное,
Рабское, хамское, гнойное, чёрное,
Изредка серое, в сером упорное,
Вечно лежачее, дьявольски косное,
Глупое, сохлое, сонное, злостное,
Трупно холодное, жалко ничтожное,
Непереносное, ложное, ложное!
Но жалоб не надо; что радости в плаче?
Мы знаем, мы знаем, всё будет иначе.
З. Гиппиус

И вдруг он ощутил что-то тёплое. Тёплое и мокрое. Оно разливались у него под ногами. Он подтянул ноги к туловищу, стремясь отодвинуться и от мертвецких прикосновений, и от тёплой лужи одновременно. Ноги запутались, что-то обмоталось вокруг них, не позволяя двигаться. Какая-то материя. Он дёрнул её на себя. Раздался треск. Сотканное из драгоценного мармедийского шёлка покрывало треснуло, возвращая его к реальности. Он лежал на своей огромной кровати под балдахином, который поддерживался четырьмя колонноподобными столбами. Полупрозрачный воздушный занавес отделял мир под балдахином от остальной части королевской опочивальни. Его опочивальни. Опочивальни короля Твингода, который только что замочил собственную кровать из-за мерзопакостного ночного кошмара, ставшего вполне достойным продолжением кошмара реального, что мучил короля уже долгое время. Последние полтора суток королева Корвинда, его супруга, пыталась разрешиться от бремени. А для короля, да, наверное, и для всех его подданных эти бесконечные часы казались годами мучительного ожидания, как, впрочем, и все предыдущие месяцы, прошедшие после определения беременности, в течение которых вся страна без единого исключения пребывала в смятённом, истерически нервозном состоянии.

Врачи же, в количестве нескольких десятков круглосуточно дежурящие у постели владычицы, и вовсе трепетали как листья на ветру. Ведь если и пятый подряд сын короля Твингода Милосердного родится мёртвым, им всем не сносить головы. И хорошо, если всё ограничиться только этим…

С трудом выбравшись из пут мокрого шёлка постели и собственных длиннополых одежд, король Твингод, сполз с кровати и принялся шарить рукой по полу под ней в поиска королевского ночного горшка.

Через несколько минут, дёрнув за специальный шнурок, он вызвал слуг, и потребовал принести парадную выходную одежду и помочь переодеться.

Спустя полчаса одетый в праздничный шёлковый наряд, который украшали россыпи драгоценных камней и яркие узоры, сотканные из почти столь же драгоценных нитей, обутый в мягкие туфли из кожи самой дорогой выделки с теми же камнями, покрывавшими всю их верхнюю часть, сопровождаемый ближайшими слугами и полудюжиной воинов личной охраны в блистающих доспехах, король Твингод вступил в приёмную королевы Корвинды.

И увидел их. Черные и седые, русые и рыжие, покрытые волнистыми, курчавыми и прямыми волосами, сверкающие лысиной, и только начинающие просвечивать сквозь волосы. Затылки и темечки, выстроившихся в несколько рядов людей, почти бездыханно замерших на коленях вдоль всего зала.

Твингод остановился, лицо его превратилось в безжизненную маску, и только в глазах светился странный интерес к открывшейся картине.

- Мёртв? - наконец, произнёс он совершенно нейтральным, ничего не выражающим голосом.
Несколько седых голов в первом ряду дёрнулись, пытаясь изобразить утвердительный кивок.
Жестом остановив сопровождающих, король прошёл между рядов ещё живущих, но уже не живых людей к дверям, ведшим в родильные покои королевы. Минуту постояв возле них неподвижно, он, всё же решился приоткрыть правую дверь. Затем снова помедлил и, наконец, заглянул внутрь. Там, на широкой просторной кровати под белыми простынями лицом почти такая же белая, как её постель, лежала его супруга, королева Корвинда. На мгновение у короля родилась внезапная надежда. Впрочем, он тут же погасил её лучик. Рассчитывать на такую удачу всерьёз он не мог. И всё-таки, отойдя на шаг от дверей опочивальни и не поворачиваясь к скопищу обречённых, он тихо произнёс:

- Она?

Из переднего ряда послышался шуршащий, надтреснутый, такой знакомый стариковский фальцет главного личного лекаря королевы:

- Их Королевское Величество живы… - произнёс он, и голос его был полон нескрываемой скорби и жалости к самому себе.

- Да-да, жива и чувствует себя прекрасно, она совершенно здор… - скороговоркой произнёс какой-то тупоголовый придурок из ряда обречённых, возле которого остановился сейчас король. Он не закончил свою бессмысленную речь из-за резкого удара локтем в живот, который ему нанес его сосед справа.

Нда, конечно, жива, а как же иначе. Какими бы тяжёлыми и невероятно долгими ни были четверо предыдущих родов, королева каждый раз оказывалась жива и здорова.
А, значит, король Твингод не мог найти себе новую жену. Он уже дважды готов был отравить свою супругу, чтобы заняться поисками нового, более жизнетворного чрева. Однако каждый раз его останавливала перспектива обязательной отправки тела королевы на родину – в Туркандию. Все представители туркандийского правящего дома в обязательном порядке должны находить последний покой исключительно на своей родине – после особого ритуала, чьё содержание является одной из главных туркандийских государственных тайн. Если сородичи получат тело Корвинды, а их лекари обнаружат яд, – война Мелиграндии и её безнаследному королю Твингоду будет обеспечена. Как и поражение. По причине явного превосходства туркандийцев как в численности, так и в силе духа. Ведь после появления четырёх мертворождённых принцев в обществе Мелиграндии нарастают похоронные настроения, совсем не способствующие консолидации, необходимой в случае войны.

Подстроить несчастный случай, учитывая, что королева при её везении запросто могла выжить, да ещё и обзавестись доказательствами заговора, король тоже не решался.
О разводе с Корвиндой нечего было и думать – Твингод в таком случае потерял бы контроль над двумя третями своей страны – из-за крайне запутанных династических связей и взаимных вассальных присяг, принесённых в прошлом его недальновидными предками из разных родов.
Значит, выход был только один. И воспользоваться им следовало немедленно. Приняв решение, Твингод ринулся к выходу из зала. Протянув в сторону коленопреклонённых лекарей левую руку, он щёлкнул щепоткой пальцев, и по приёмной разнёсся единый вздох изумления, облегчения и радости. Король приказал страже придушить всех провинившихся, а они, между тем, уже и не надеялись на смерть без пролития крови. Поистине, не зря короля Твингода прозвали Милосердным!

Сам властитель Мелиграндии, выйдя из комнаты, полной только что приговорённых смертников, на ходу бросил: «Карету мне, карету!» и заспешил обратно в свои покои. Один из слуг бросился со всех ног исполнять указание повелителя, а другой заспешил следом за королём, восклицая:

- Ваше Величество! Ваше Величество! Ну, хоть позавтракать-то соизвольте, а то, что же получается…

Ему удалось уговорить короля Твингода отложить поездку, а потому кортеж королевской конной гвардии, окруживший монаршую карету с двух сторон, появился из ворот королевского замка лишь около полудня. В самой карете, забившись в левый угол просторного помещения, в полном одиночестве сидел властитель Мелиграндии. Он завернулся в прочный чёрный плащ с кроваво-красной подкладкой и капюшоном, полностью закрывшим лицо Его Величества. Под плащом он был одет в самую простую дорожную одежду, которую его слугам удалось раскопать в огромном королевском гардеробе, на что понадобилось три часа времени. За это утро король Твингод успел совсем известись от страха и почти уже отказался от своей затеи, к реализации которой он так решительно стремился после посещения покоев супруги.
Настроение у короля было просто отвратительное. Очередной наследник родился мертвым, королева была опять жива и здорова, погода на дворе стояла мерзейшая. Серое, затянутое мрачными тучами небо уже несколько дней орошало землю то стихающими, то вновь нарастающими потоками влаги. Под ногами даже во дворе королевского замка хлюпали глубокие лужи портя драгоценную кожу туфель Его Величества… чёрт, он забыл одеть обувь попроще!.. а впрочем, понадобится ли ему обувь там, что там вообще с ним будет… о, нет, нет, не ехать, не предпринимать ничего… но тогда здесь всё закончится очень плохо…
Кортеж промчался по улицам торговых кварталов, миновал церковный район столицы и въехал в старый город – скопище древних обветшалых зданий, в которых ныне ютилось отребье и промышляли в поисках приработка самые малоуважаемые из госслужащих королевства – тюремщики. Сама главная королевская тюрьма располагалась в дальнем конце старого города.
Серые осыпающиеся каменные стены старого королевского замка ныне были переданы в пользование схваченным и приговорённым представителям преступного мира мелиграндийской столицы и её окрестностей. Во дворике были установлены три постоянных эшафота. Лужи в выщербленной земле вокруг них могли поглощать человека почти по колено, а потому после того, как карета Твингода, окружённая гвардией, вкатилась в распахнутые врата главной секции мелиграндийского государственного ада, движение её резко замедлилось, и Твингод изъёрзал все своё сиденье в ожидании остановки, прежде чем кучер сумел-таки подкатить карету к парадному входу в административную пристройку. Ещё до того как соскочившие с запяток лакеи успели распахнуть дверцы экипажа, на крыльцо пристройки высыпало всё тюремное начальство, поспешившее немедленно преклонить колени перед монаршей особой.
Король вылез из кареты и, сделав повелительный знак главному из встречающих – пожилому невысокому седому мужчине в синем камзоле с отличительными знаками, быстрым шагом поднялся по крыльцу. Даже не взглянув на прочих верноподданных, Твингод вошёл в услужливо распахнутую самим начальником тюрьмы дверь пристройки и двинулся быстрым шагом по едва освещённому несколькими свечками коридору. Он по-прежнему убегал от самого себя и своей затеи. Наконец, коридор закончился и Его Величество влетел в кабинет шефа столичной тюрьмы.

- Изволите кого-нибудь на особый допрос вызвать? Или на приватный? – изо всех старческих сил лебезя и заискивая, и мимикой лица, и движениями тела выражая безмерное подобострастие, пролепетал начальник тюрьмы.

Твингод повернулся к нему, но так и не снял капюшона.

- Мне понадобится просторная камера в подземелье, рубильный станок и самый могучий силач, к тому же отпетый мерзавец, из местного сборища преступного дерьма. Охранять вход в камеру будут мои гвардейцы. Исполняйте!

- Сию секунду, Ваше Величество! Сию секунду! - старичок опрометью бросился обратно по коридору.

И вот, наконец, все приготовления позади. Король Твингод расположился в мягком удобном кресле тюремного начальника, поставленном возле одной из четырёх шершавых, покрытых тёмными мерзкими потёками стен подземного каменного мешка. Два чадящих факела освещали не слишком-то привлекательную картину. Посреди помещения уже установлен станок для быстрого разделения головы и тела – пятигранный точеный камень с полукруглой выемкой на верхних сторонах, предназначенной для шеи. Избранный по королевскому повелению преступник, связанный по рукам и ногам широкоплечий мускулистый бугай - тоже тут, как и палач, как и два гвардейца, невозмутимо вставшие у входной двери. Ещё полдюжины их товарищей сторожат внешний коридор, тот самый через который Твингоду пришлось так долго идти, мучаясь страхом и отмахиваясь от нелепой болтовни начальника этого чудного учреждения. Который, кстати, только что был вытолкан из камеры взашей королевскими лакеями, коим поручено препроводить старика наверх и развлекать беседой в его личном кабинете вплоть до появления короля. Все остальные служащие тюрьмы тоже заперты на своих рабочих местах, как и вся тюрьма в целом, усиленно охраняемая по периметру разъездами конной гвардии.
Палач, воспользовавшись профессиональной привилегией, и тут не преминул скрыть своё лицо под глубоким широким колпаком с прорезями для глаз. Он взялся за положенный в сторонке топор и посмотрел на короля. Нда, преступника ещё надо было положить на рубильный станок, а это вовсе не дело палача. Для гвардейцев такое занятие, конечно, тоже будет не из приятных, но…

Твингод сделал знак охранникам, показав рукой в сторону казнимого и рубильного станка. Оба, мгновение поколебавшись, направились к лежащей на каменном полу ещё живой горе мышц. Преступник был связан крепко, но всё же несколько раз дёрнулся, пока его тащили к камню. У него были завязаны глаза и заткнут кляпом рот, однако нос его был свободен, а мозги, видимо, работали исправно, так что он, наверняка, без проблем сообразил, куда его притащили и ради чего.

Взгромоздив ещё живое тело на рубильный камень в стандартной позе – лицом вниз, гвардейцы, хотели отойти к дверям, но король опять жестом велел им остаться. У Твингода пересохло во рту, сердце бухало в груди со страшной силой, так что он просто не смог бы произнести ни слова, даже если бы очень захотел.

Палач поднял топор, гвардейцы по очередному безмолвному указанию Его Величества обнажили клинки, оставаясь стоять по обе стороны рубильного станка. Впрочем, одному из них пришлось попятиться, чтобы освободить место для палача.

Король Твингод встал с кресла и тоже подошёл к рубильному камню. Он присел на корточки возле головы своей жертвы и резким движением выдернул у него изо рта кляп. Вообще-то ещё секунду назад он собирался начать с повязки на глазах, но почему-то сначала выдернул тугой толстый свёрток ткани, залитый дурно пахнущей слюной и кровью. Твингод с отвращением отбросил его в сторону и сдёрнул повязку с глаз. Один из гвардейцев, кажется, присвистнул, а из-под палаческого колпака раздался звук, смахивающий на цокание языком. Впрочем, в голове у Его Величества раздавался такой шум от неистово ускоряющей свой бег по жилам крови, что это ему могло и послышаться. Да и вообще его сейчас совсем не волновала реакция подданных. Он должен был это сделать!

Твингод взялся за красные из-за сжатия повязкой уши преступника и тихо пробормотал:

- Руби, только осторожно!

Один взмах топора, чавкающий звук, переходящий во вжикание стали по камню - и шея преступника отделена от изрыгающего кровь туловища.

В следующее мгновение Твингод, дернув голову за уши, развернул её к себе лицом. Глаза его вперились в угасающий последний взгляд, а рот впился в губы покойника, ловя последний выдох.

Ведь всем известно, что последний взгляд казнимого с кровопролитием преступника, есть одновременно его первый взгляд, обращённый в иной мир, тот, куда ему предстоит попасть после смерти по повелению всех богов, коим поклоняются в человеческом мире. И последний выдох, слетающий с уже мертвых губ, направляется туда же - в мир проклятых кровососов-упырей, в кого по любым религиозным верованиям обращаются души умерщвлённых с кровопролитием. И кто вдохнёт этот последний выдох и увидит в глазах мертвеца отражение потустороннего мира - тот сможет отправить свою сущность в виде тени погулять в мире проклятых. И будет она там пребывать в связке с новым обитателем потустороннего мира до тех пор, пока не прольёт он в упырьем мире крови его обитателя. А всем известно, что обитатели сего адского измерения заняты в своём мире лишь поединками за более высокое место в его иерархии. Каковое, в свою очередь, даёт больше возможностей и времени в Ночной Охоте.

А тот человек, на тень чьей сущности ляжет кровь обитателей упырьего мира, вернувшись обратно, получит новые силы и способности. Он превзойдёт прочих людей в талантах, долголетии и удаче, вот только дети его будут рождаться кровососущими упырями, возможно, даже не переносящими солнца!

Но для короля, потерявшего всякую надежду обзавестись наследником вполне человеческого природы, и такой наследник сгодится!

Твингод вдохнул мёртвый воздух и увидел отражённые в глазах мертвеца серые камни и такое же серое небо. Через мгновение он оказался внутри всего этого – на каменистом холме посреди безжизненного ландшафта мёртвого мира, образованного неровной столь же каменистой равниной, пузырящейся холмами и изборождённой оврагами с кое-где встречающимися скелетами мёртвых деревьев. Всё это непонятно как освещал мертвенный свет, идущий с серого бессолнечного неба. Легчайшие порывы сухого, не несущего в себя ни крупицы жизни ветерка пронизывали существо мелиграндийского короля насквозь, и он понял, что действительно стал иным существом, пребывающим в ином мире. Когда же рядом задвигался сопроводитель, известный по тюремным документам под прозвищем «Аррхун», король Твингод, осознал, что и впрямь стал тенью, ибо был принуждён повторять все движения казнённого. А тот, довольно быстро очухавшись и оглядевшись, присвистнул и произнёс:

- Так вот ты какой, упырий мир! Что ж, мы кантовались и не в таких местах, попробуем обжиться и здесь.

Возможно, новоявленный абориген подсознательно чувствовал, что не один явился в это измерение.

Встав и отряхнувшись от мертвой пыли, он зашагал вниз по склону холма. Тень его двинулась следом.

Мысли Твингода, после того как он убедился, что непосредственно в данный момент никакой угрозы ни для него, ни для Аррхуна поблизости не наблюдается, быстро унеслись прочь – в полутьму подземной камеры королевской тюрьмы, где сейчас лежало покинутое душой его бренное тело, и кто угодно мог проделать с ним что угодно. Вся надежда на сохранность его зиждилась на вере в преданность королевских гвардейцев, но сохранят ли ребята в красно-золотых доспехах эту самую преданность после того, что их властитель проделал у них на глазах? Вдруг они дрогнут, вдруг усомнятся в его намерениях (которые, если уж на то пошло им совершенно неизвестны, как неизвестны они вообще ни единому человеку в Мелиграндии)? Вдруг от взгляда на неподвижное тело короля, залитое кровью преступника, в их головах заведутся крамольные идеи и желания? Что тогда ожидает его тело? И что ожидает тогда его душу, ныне перемещённую в иной мир?

***

Серая пелена, вечно застилающая небо слегка потемнела, намекая на приближение ночи в мире людей. Орфаст сменил позу – чуть-чуть подвинулся, слегка развернулся и опёрся левой рукой на каменный подлокотник королевского трона. Тело его в упырьем мире, конечно, было мёртвым, но даже в безжизненном состоянии оно уставало от целодневного сидения на жёстком плоском камне, - престоле местных королей. Кстати, сегодня «в гости» являлись два претендента на этот самый трон, коих он проучил, как следует, так что они поумерили свои амбиции и пошли сражаться за места в иерархии кроволюбов рангом пониже. Оба самонадеянных придурка поднимались на вершину королевского холма ещё в первой половине дня. А он с тех пор вынужден, не привставая даже на мгновение, торчать на этом дурацком лобном месте, отглаживая задницу плоским холодным камнем. Хорошо ещё, что внутри ничто уже никогда не простудиться – а то позору-то было бы, ооо! А как смеялись бы втихомолку все десять его наложниц, если б он не смог возлечь с ними… впрочем, все эти страхи в далёком-предалёком прошлом. Уже несколько сотен лет, насытившись за ночь людской кровью до отвала (в королевском-то статусе по иному никак нельзя!) всё утро он проводил в «постелях» возлюбленных. Точнее, будет сказать, они валялись в ворохах сухой мертвой травы, которую верноподданные натаскали в королевские «покои под открытым небом» со всей страны мертвых. И ведь не зря же они её таскали! Какими бы мертвыми ни были все собранные тут по воле богов экс-люди, а, однако же, ублажать друг дружку они предпочитали не на голых камнях…
Нда… послал бы он всех этих возлюбленных… к своим ближайшим по упырьей иерархии сподвижникам (конечно, лишь к тем, кого женский пол вообще интересует в сексуальном смысле, иные могли бы обидеться, и вызвать на бой, а этого ему совершенно не нужно, не такой уж он фанат поединков за власть!), если бы не бросила его десять лет назад Годеара и не умчалась неизвестно как в неизвестном направлении… то есть «как» - оно, конечно, известно, только об этом – молчок! Даже в мыслях попусту эту тему мусолить не нужно!

***

Твингоду показалось, что серое небо начало темнеть, когда на пути беспечно шагающего вперёд и вперёд Аррхуна появился холм, заметно превосходящий величиной другие возвышения, которые встречались неразлучным «переселенцам» на всём протяжении их уже долгого и непрерывного пути. Сопроводитель шагал по мертвой равнине без малейшего намёка на усталость. Твингоду начало казаться, что с их появления в мире мертвых прошла вечность, но дело, скорее всего, заключалось лишь в том, что время здесь шло иначе, чем в мире живых, а тени человеческой сущности приспособиться к этому было непросто. Тем более, когда она только-только попала в этот мир.

Несколько раз на пути им попадались местные обитатели, которые при виде Аррхуна, сразу же хватались за оружие – мечи, топоры, сабли, копья, но невольный королевский сопроводитель, не останавливаясь ни на секунду, лишь спрашивал, в какой стороне резиденция местного верховного правителя, и шёл дальше, параллельно выслушивая ответ, сообщаемый неизменно облегченным тоном. Впрочем, когда Аррхун, задал свой вопрос в последний раз, в голосе отвечающего Твингоду послышалось не столько удовлетворение или облегчение, сколько нескрываемый интерес к исходу явно намечающегося поединка за корону.

Ничего удивительного в такой реакции, конечно же, не было. Аррхун и в человеческой жизни бывший могучим верзилой, теперь превратился в сущего монстра: его руки, ноги и туловище, покрытые красно-чёрными полосами теперь бугрились мускулами чудовищной силы. Общие размеры при этом увеличились вдвое, если не больше. Из огромных челюстей росли гигантские блестящие клыки, на голове образовался костный гребень, наверняка с весьма острым краем. А уж про кулаки на руках и говорить нечего – они превратились в огромные молоты.
Всю эту трансформацию Твингод, заметил лишь через час после междумирного скачка. Однако, возможно, такая внешность Аррхуна сформировалась не сразу в момент его появления в мире мёртвых, а чуть погодя, когда он сам осознал свою цель в новой нежизни. А цель эта была проста и элементарна: стать королём. (Как и наделся, если уж на то пошло, Твингод, когда потребовал у начальника тюрьмы доставить ему именно такого субъекта.)

И вот, похоже, конец их с Аррхуном общего пути уже близок, а значит – близко возращение Твингода в мир людей. Только бы Аррхун не достиг победы над нынешним правителем упырей нокаутом, например, вогнав его ударом кулака в камень королевского холма по самую макушку – ведь в этом случае он победит без пролития крови, а сколько тогда придётся ждать Твингоду поединщика, способного ранить нового короля или подставиться под пролитие крови совершенно неизвестно. Впрочем, Твингод изначально знал, на что идёт и чем рискует… в конце концов – уже если пятнать себя мерзкой упырьей кровью, так пусть она будет хлестать из королевских жил, а не из какого-нибудь заморыша, возможно, и умершего с кровопролитием по ошибке!

***

Орфаст заметил его издалека. Красно-черная гора мускулов, приближающаяся по равнине меж холмов и оврагов, просто не могла не привлечь к себе внимания любого обитателя окрестных мест. А, учитывая, что все персоны подобного размера, давно обитавшие в Сером Мире, были своим невольным соплеменникам хорошо знакомы, и король, и всё его окружение (целая толпа любителей посмотреть на хорошую драку, вечно ошивавшаяся вокруг трона и расположенной перед ним относительно ровной площадки дуэльного ринга) сразу сообразили, что перед ними новичок, причем, что называется, «с пылу, с жару».

Спустя краткий промежуток местного времени претендент на трон и его несобственная тень поднялись на вершину холма и встали с противоположной трону стороны ринга. Красно-чёрный монстр, остановился, уперев руки в боки и широко расставив ноги. Взгляд его вперился в существо, засевшее на его троне. Ноздри широченного полосатого носа презрительно расширились, с шумом выпуская мёртвый воздух. Мертвый ветер, дувший на королевской вершине чуть сильнее обычного для этих мест, слегка шевелил шкуру неизвестной твари, обмотавшуюся вокруг полосатого туловища. Костный гребень остро топорщился вверх.
На другом конце ринга с трона медленно поднялась низенькая тонковатая узкоплечая фигура существа, покрытого змеиной кожей. Одежду королевской особы составляли набедренная повязка и красная мантия крайне поношенного вида. Ноги, покрытые как и всё остальное тело чешуёй, были босы. Тонкая рука плавно поднялась ко лбу и коснулась едва ли не вросшего в чешуи металлического обруча.

- Ты пришёл за этим? - на удивление мелодично прозвучал его голос, в котором не было и намёка на шипение.

- Если это - корона, то да, - прорычал Аррхун.

Позади него в толпе раздались два или три тут же оборвавшихся смешка.

- Ты вызываешь меня, короля Орфаста, на бой за корону?

- Да!

- Твое имя?

- Аррхард!

- Что ж, ты ведь новичок? - продолжал вполне доброжелательным тоном выяснение формальностей пока ещё король упырей.

- Так и есть!

- Нас тут всех нельзя убить. Никаким способом. Ты, конечно, должен это знать, но я на всякий случай напоминаю.

- Да знаю я… все люди эти знают, - рык претендента стал чуть больше похож на человеческий голос.

- Отлично. Таким образом, мне остаётся лишь сообщить, что переход власти и права на открытие дороги в мир людей для Ночной Охоты произойдёт, если эта, ха… корона целиком отделиться от моей головы и окажется в твоих руках!

Если бы Твингод мог, он бы, наверное, заплясал от радости, но он вынужден был стоять руки в боки, ноги на ширине плеч и радоваться сугубо внутренне. Ведь такую задачу без кровопролития не решить! А значит, для него теперь самое главное - быть начеку и вовремя подставиться под брызги крови. Для этого нужно будет держаться как можно ближе за спиной у… Аррхарда… так вот как его по настоящему-то зовут! Впрочем, последнее для Твингода не имело ни малейшего значения.

- Я понял тебя, Орфаст! – рыкнул претендент.

Змеечеловек, обвел взором собравшуюся толпу.

- Все слышали, что я, король Орфаст, сказал то, что должен был, а претендент Аррхард всё услышал и всё понял?

- Да! – радостно воскликнула толпа, предвкушая поединок.

- Тогда перейдём непосредственно к делу. Чем ты намерен драться, Аррхард?

- Вот этим, - монстр показал кулаки, - и этим – он похлопал себя по ногам, - и этим, - он указал на гребень.

- А я воспользуюсь, пожалуй, мечом! - сказала змея, отстегивая крепление мантии на узком плече и берясь за рукоять приставленного к трону сбоку и почти незаметного до сих пор клинка.

Обветшалая ткань с шелестом легла к его ногам.

Видя, что правитель кровососов сохраняет абсолютное спокойствие и уверенно держит своё наверняка непростое оружие, Твингод, подумал, что от такого клинка, да ещё в руке короля страны, где корону добывают только на дуэлях, на него может пролиться и кровь сопроводителя…

«Ну, что ж, придётся обойтись этой гадостью, - подумал король Мелиграндии.»
Ему тут же вспомнилась вонь, шедшая от кляпа, который он вытащил изо рта ещё живого Аррх…хрена с два как его зовут!

Король и претендент вступили на площадку для боя и начали медленно сближаться. Тень короля Твингода придвинулась к спине красно-черного верзилы, настолько, насколько позволяла их общая поза – кулаки обоих были направлены в сторону противника, а руки напряжены в готовности нанести молниеносный разящий удар.

***

Орфаст изначально решил не затягивать противостояние с новеньким монстром: меч в его ловких руках за очень короткое время мог открыть в этой горе мышц достаточно глубоких ран, чтобы противник пал от истощения и не поднялся очень долго, пропустив множество Ночных Охот и навсегда попав в низшее упырье сословие. Однако когда нынешний король мёртвых прошёл почти половину пути до центра ринга, где и должен был начаться поединок, ему показалось, что под рукой у Аррхарда что-то мелькнуло. Орфаст стал двигаться ещё медленнее, вглядываясь в пространство за спиной монстра. И вскоре ясно различил очертание тени.

Это была одна из величайших тайн, которые тщательно хранили обитатели мертвого мира. Некоторые из них (примерно каждый десятый, в основном из высших упырей) могли видеть тени живых людей, которые изредка решались пробраться в чужое измерение за кровью его проклятых аборигенов. Много раз уже за спиной являвшихся на королевскую дуэль в правление короля Орфаста маячили размытые очертания живущих в человеческом мире. Дважды он совершал исход – и оба раза вскоре (по местным меркам) возвращался в Серый Мир – потому что люди, в которых он переселялся, болтались в самых низах человечьего сообщества и всё время подвергались опасности кровопролитной смерти, а попытки подняться повыше умножали эту опасность многократно. После второго случая он стал осторожен – на этот раз на восстановление репутации и положения среди мёртвых ему пришлось потратить слишком много сил и времени. А, кроме того, он понял: да, упыри могут вновь стать людьми в прежде родном сине-зелёном мире, и это есть вторая величайшая тайна проклятых, но только это – ещё полдела. Надо знать, кем возвращаться! Он решил подождать гостя повысокороднее. Например, короля или герцога. Вся беда состояла в том, что последние, даже если и решались проникнуть в Серый Мир, как правило, не забредали далеко: они обходились кровью, пролитой в мелких стычках на периферии. Потому что осторожничали и слишком любили своё человеческое существование, чтобы надолго задерживаться в мёртвых землях. Из грязи да в князи стремилось прыгнуть только законченное отребье, или же истинные искатели приключений. У последних был слишком развит инстинкт самосохранения, они не теряли бдительности, и в тех случаях (примерно дюжине дуэлей), когда Орфаст пытался исполнить исходный трюк с их участием, у него ничего не получалось.

Но он не терял надежды и потому сейчас вновь и вновь вглядывался в неясные контуры тени. И, наконец, увидел. Увидел очертания мантии, облегающей красноватый силуэт и нечто, сильно смахивающее на корону сверху силуэта.

Это шанс, и упустить его нельзя ни в коем случае! – понял Орфаст.

Новый план боя созрел мгновенно. Красно-чёрная туша, стоящая между ним и тенистыми вратами живого мира должна помочь ему, - и она поможет! Надо только её раздразнить. И Орфаст ринулся в атаку. С острым, но тоненьким клинком против могучих лап Аррхарда. Он совершил несколько стремительных и ловких, но бестолковых наскоков, которые не причинили претенденту никакого вреда, а лишь развеселили его. От ответных махов полосатых кувалд чешуекожий венценосец спасался несколько раз просто чудом. И вдруг Орфаст запнулся во время очередного манёвра и, не сумев его закончить, подпустил к себе Аррхарда на расстояние, удобное для молотобойного удара правого кулака громилы прямо по ещё коронованному черепу. Орфаст присел и весь сжался, выставив вверх и в сторону клинок. Без двух секунд новый король загоготал во всю мощь своих лёгких и с грохотом опустил правый кулак на… то место, где только что находился его предполагаемый предшественник. Однако тот, кувыркнувшись в воздухе, ушёл из-под удара и приземлился прямо на правую руку Аррхарда. Полосатая гора ошеломлённо воззрилась на трюкача в короне, который уже начал проворно карабкаться по правой руке вверх – к плечу.

Аррхард автоматически поднял правую руку, но этим только помог Орфасту - теперь «дорога» его стала почти горизонтальной. Одним прыжком он достиг широкого бугристого плеча претендента. Впрочем, тяжеленный шлагбаум в виде левой руки противника с очередным кулаком-молотом уже приближалась к нему сзади. Король упырей бросил в неё бесполезный теперь меч. Он лишь в самый последний момент заметил свою главную цель - маленькое голубоватое пятнышко, спрятавшееся чуть ниже шеи красноватой тени, которая в ожидании вожделенных брызг упырьей крови приподнялась над землёй, но по-прежнему повторяла все действия монструозного сопроводителя.

***

Твингод напряжённо наблюдал за развитием схватки. Он не мог предпринять что-либо самостоятельно, но ещё на пути к королевской резиденции понял, что может отодвигаться или придвигаться к Аррхуну на некоторое расстояние, причём, находясь на разной высоте! А поскольку змеёныш в дурацком обруче был мелковат, то для того, чтобы брызги его крови гарантированно попали на тень иномирного владыки, ей почти сразу после начала схватки пришлось взлететь и повиснуть над правым плечом претендента.

Твингод видел дурацкие наскоки чешуекожего упыря и удивлялся, как тому вообще удалось заполучить королевский венец, а уж когда праворучный молот Аррхарда пошёл вниз на голову противника, собираясь разбить её, король людей решил, что до возвращения домой остаются считанные мгновения. Но ловкий уродец как-то ушёл из-под удара, вскочил на правую руку претендента и бросился по ней вверх. Сначала Твингод решил, что его коллега хочет нанести удар в мозг полосатому сопернику через его корявое перепончатое ухо. Однако, вскочив на плечо врагу, тот бросил меч себе за спину, куда-то влево, а потом прыгнул – и прыгнул прямо в Твингода, точнее в его тень.

Король Мелиграндии так никогда и не понял, что произошло потом.

ЭПИЛОГ

В главной опочивальне нового Королевского замка, возвышающего над столицей Мелиграндии посреди огромной кровати в куче мятых и рваных простыней и покрывал, сшитых искуснейшими мастерицами из тканей умопомрачительной цены лежали король Твингод и королева Корвинда. Совершенно нагие, потные и усталые.

- Ну, вот, Годи … теперь ты веришь, что это я? – медленно произнёс король.

- А ты веришь, что это я, Орфи? - погладив мужа по щеке, произнесла королева.

- Да, уж… в любовных утехах ты по-прежнему – Тигрица! – после некоторого молчания выговорил безмерно усталым голосом король.

- Это я после десятка лет с рыхлым уродцем Твингодом так разошлась! – заявила Корвинда-Годеара, хлопнув супруга по жирному животику.

- Да, мне теперь предстоит худеть… как-то непривычно чувствовать себя таким толстым после столетий худосочного змееподобия!

- Я помогу тебе, милый, – промурлыкала королева.

- Ах, ты, моя кошечка! Как я по тебе соскучился… подумать только, мы могли вообще никогда не увидеть друг друга! Я ведь едва не промахнулся мимо цели. Представляешь?! Я уже лечу прямо в него! Ещё чуть-чуть – и вопьюсь, как бывало во время Ночной Охоты, в горло и высосу оттуда волшебный глоток воздуха из живого мира – и тут мне в спину врезается кулак полосатого чудовища - и я уже лечу совсем в другую сторону, прочь от иномирной тени!

- Ужас! – воскликнула королева.

- Ты даже не представляешь себе, какой ужас! Только змеиный язык меня и спас!.. Он был у меня такой длинный!

- Мне ли не знать, милый!

- А… ну, да, конечно… в общем, я ухватился самым краешком языка за шарик воздуха и… меня взорвало! Дважды со мной было такое, но, видимо, уже слишком давно, так что я успел подзабыть эти невероятные ощущения!

Откинувшись на спину и глядя потолок, беглец из мира мертвых продолжал:

- Сначала тебя нет! Просто нет! - от удивления Твингод-Орфаст даже всплеснул руками. А потом – уже лежишь в этом мире, в теле, тяжёлом как скала!

- У меня также было, когда я прыгнула на эту дуру Корвинду и вырвала ей горло вместе с живым воздухом! Хоп – и я лежу посреди королевской спальни – вся в крови, в правой руке ещё зажата окровавленная туркандийская струна смерти, а рядом валяется тело убитой служанки!

Бывший упырий король только махнул рукой:

- Ну, что ты сравниваешь, Годи! Ты оказалась прямиком в королевской спальне с кучей времени в запасе в лёгеньком теле, которым после твоего полутигриного состояния наверняка и управлять-то было легче лёгкого! А я – лежу едва ли не в кромешной тьме, в помещении, мягко говоря, не вселяющем оптимизма, и совсем не понимаю, что происходит, и куда я попал, да к тому же не могу двинуть ни рукой, ни ногой! Я уж было подумал, что каким-то невероятным образом ошибся, и тень была вовсе не королевской! Лежу. Жду, что будет дальше. Вокруг ничего не происходит. Но до меня доносится едва слышный звук дыхания нескольких человек – со слухом его я тоже не сразу свыкся, как и со зрением. Начал дышать. Рассмотрел, что вместо мантии на мне чёрный плащ. Ну, думаю, точно ошибся! Однако другие люди в комнате всё ещё неподвижны. Странно! Начал осторожно шевелить конечностями, через несколько минут овладел ими. Начал вставать. С первого раза не получилось! Тут кто-то сзади подходит и осторожно говорит: «Помочь, Ваше Величество?» Вот тут я прямо так и сел на полу. И выдохнул.

Королева звонко рассмеялась:

- Понял, что не промахнулся?

- Ага. Так всё сразу стало легко и просто! Встал, отряхнулся. Потом взял – да и сбросил к упырьей матери на пол запачканный кровью Аррхарда плащ и выскочил в коридор. Гвардейцы без единого слова вывели меня из подземелья прямиком к карете. Из деревянной пристройки тут же выскочил лакей и спросил, что им теперь делать с начальником тюрьмы. Я решил на всякий случай оставить двух гвардейцев его сторожить. Кто его знает, что он знает! Сел в карету и велел вести меня во дворец. По дороге составил кучу планов, как я буду тебя искать. Приезжаю. Оказывается тут вместо дворца – целый замок. Флаги приспущены, все ходят с унылым видом, навстречу возле самых ворот попались повозки – явно с трупами. В общем, я догадался, что этот толстяк отправился за упырьей кровью не от хорошей жизни. Захожу в замок, подлетает ко мне какой-то слуга и говорит, что королева Корвинда желает немедленно видеть мужа, чтобы вместе оплакать наследника…

- Я хотела его прощупать насчёт возможных дальнейших действий в отношении меня. После третьего и четвёртого… я несколько раз замечала, что взгляд у него становится какой-то опасный… так что, на сей раз, я решила попытаться всё выведать сразу, не откладывая!

- Ну и выведала! - разразился смехом король.

- Да, уж! Как ты вошёл – я сразу почуяла, что что-то не так!

- И поэтому затащила меня в постель?

- Так ведь это был самый простой и эффективный способ! – с многозначительным намёком в голосе ответила королева.

- Да, способ оказался и впрямь эффективным! И очень приятным!

- И что мы теперь будем делать? – после некоторой паузы почти серьёзно спросила Годеара.

- Хм, ну, я думаю… будем жить – долго и счастливо… и трахаться… как кролики!

- Почему как кролики? – удивилась королева.

- А тебе ещё не надоело быть хищником?

Постскриптум.

«Ни один человек, принимая в нутро своё мертвый воздух, извергнутый умерщвлённым с кровопролитием сомирником, не может попасть в землю мёртвых, если только не вдохнёт заодно и толику живого воздуха из своего мира. Ибо только благодаря этому воздуху может существовать тень его сущности среди нас. И если ты, проклятый, жаждешь вернуться в мир живых – прими в себя глоток живого воздуха, заключённый в иномирной тени – и перенесёшься ты в тело, занимаемое ранее сущностным воплощением этой тени.

Но помни! Возвращённый к жизни, сам ты не сможешь дать начало новой жизни, ибо истинное твоё тело по-прежнему мертво, а чужое – лишь вместилище твоего по-прежнему проклятого остатка, лишённое собственной сущности, которая разрушается, как только её тень, потерявшая живой воздух, растает и превратится в призрак, обречённый вечно скитаться в нашем проклятом мире!»

Так начертано на единственной странице Книги Величайших Тайн Серого Мира.

Помнишь, как в твою юность постучались другие миры? Помнишь в скольких из них тебе удалось побывать? С какими восторженными глазами ты брался за путешествие в очередной из них. Стоило взять в руки новую книгу и вот – ты уже там. Я помогал тебе окунаться в эти зовущие страницы, надевать на себя броню героя, вскакивать на скакуна и мчаться туда, где должно было победить Добро … или Зло. Ты возвращался в мир своей реальности ненадолго, чтобы прерваться на какую-то незначительную, на твой взгляд, мелочь, и вновь углублялся в чтение.

А как часто ты видел то, чего не видели остальные, помнишь? Помнишь, как вдруг посреди улицы своего шумного города наткнулся на лежащего единорога. Он умирал, его бока тяжко вздымались, тебе даже был слышен хрип зверя, и рог… Помнишь его волшебный рог? Ты отметил каждую спираль костяных волокон этого чуда. Все ближе и ближе подходил ты к прощающемуся с жизнью животному, борясь с желанием коснуться невозможного. Но, увы, единорог оказался лишь кучей старых листьев да разодранных пакетов. Знал ли ты, что это я веду тебя к нему, что стоило дотронуться до того чудного рога, невидимого остальными, и ты был бы в тех краях, о которых грезил каждую минуту? Но в последнюю минуту ты вернулся в свою реальность.

А тот меч, что на деле оказался кем-то брошенной на потрескавшийся асфальт веткой? Ведь ты голову бы отдал на отсечение этим самым мечом, который привиделся тебе, что он реален. Ты отчетливо помнил длинное лезвие, не лишенное изящества, аккуратную гарду, что так и просилась лечь в твою ладонь. И вновь помешало лишь мгновение, я уверенно вел тебя к мечу. Но ты неосторожно моргнул и увидел лишь толстую ветку, которую ветер пытался безуспешно сдвинуть с места.

А мелькнувший плащ, скрывшийся за трамваями? Тогда они будто с цепи сорвались – бежали один за одним, весело позвякивая. Ты пытался рассмотреть плащ и его хозяина, но цепь негодяев-трамваев, казалось, никогда не закончится – и вот, бульвар оказался безлюдным и чудесного пришельца на нем не оказалось. А всего-то и надо было – следовать за ним, а не сомневаться в своих зрительных способностях. Я всегда был рядом с тобой, был внутри тебя. Но тебе никогда не хватало смелости. Миниатюрная капля сомнения безжалостно возвращала тебя «с небес на землю» - так любила приговаривать твоя матушка?

А ночью ты проваливался в сны. И вновь я вел тебя. Именно здесь ты мог осуществить все то, о чем мечтал в своей реальности. Здесь у тебя были и верный меч, и меткий лук, и покорный лишь тебе вороной жеребец, иногда у него вырастали крылья – стоило лишь захотеть, а еще – она… Ты спешил к ней. Помнишь ее? Уже, видимо, успел забыть. А она никогда не выкинет из головы молодого дерзкого наглеца. Того, который умел и насмешить, и удивить. Вы встречались с ней довольно часто. Как ты называл ее? Уже неважно. Тебе нравилось ее называть именно так, ей это тоже нравилось. Просыпаясь утром, ты ждал вечера, чтобы вернуться в ее мир, в свой мир. А она ждала тебя. Но теперь ей тебя не дождаться … больше никогда. Но своего героя она никогда не предаст. Вот только герой предал ее.

Тебе больше не снятся те сны, правда? Пусть я и вел тебя в них. но теперь я не могу. Ведь ты заверил себя, что больше не нуждаешься во мне. Ты больше не веришь в миры, которые есть. Но ты говоришь: «Их нет». Ты выгоняешь их из себя, отрекаешься от них. Отрекаешься от меня. Ты никогда не называл меня по имени, хоть и разговаривал со мной временами. Как теперь ты нарек меня? Ах да – «всего лишь внутренний голос», «всего лишь глупые мечты», «всего лишь разыгравшееся воображение», «всего лишь глупость». Теперь ты называешь меня глупостью. И мне, ты знаешь, не обидно.

Наверно, ты прав – всему свое время. Теперь мне придется уйти. Уйти навсегда и уступить место «разумному реализму» - его ты так часто упоминаешь в последнее время. Я пожимаю его лапу с тонкими аккуратными коготочками, он весь такой холеный этот разумный реализм. Я передаю вахту – «Пост сдал – Пост принял».

Ты решил меня оставить? – отрицательно качаю головой. – Это я–решил-тебя- оставить.

Впрочем, Светку я знаю, ей-то как раз подливать ничего не надо – сама справится. И здесь другой случай: она самостоятельно начала осаждать мои бастионы пару месяцев назад. А сегодня, похоже, решила пойти на приступ. Даже весь отдел пригласила…
Не пойду.

Объектом пристального внимания прекрасной половины человечества, неотягощенной брачными узами, я стал полгода назад. И когда-то, пожалуй, мне такое внимание грело бы душу…
Пусть другие говорят, что в смерти Оли нет моей вины – мол, пьяный водитель грузовика, предрассветные сумерки и тому подобное… я-то знаю, что мог бы избежать той проклятой аварии. Ведь мысли мои тогда были заняты очередным миром, в котором я провёл всю предыдущую ночь. С тех пор не решаюсь в него вернуться...

Почти каждый вечер я попадаю в новые миры. Иногда доходит до того, что задерживаюсь там до утра. Иногда мир никак не хочет меня отпускать: он увлекает, затягивает в себя. Я поражаюсь его красотам и чудесам, знакомлюсь с новыми людьми, с их обычаями, их судьбами и непростыми проблемами. В новых мирах я нахожу новых друзей и подруг, они всегда помогают мне в трудную минуту. У каждого из миров свой Творец. Своё волшебство! Бывает, оказываюсь там, где всё пронизывают магические силы, а местные жители и не представляют, что может быть иначе.

А иной раз меня заносит в такие измерения, где магия – она, как у нас, - нечто непонятное и невозможное. Там людей в тяжелых, малоприятных работах заменили роботы, там технологии протянули для людей мосты в небо. Говорят, и наш мир идёт тем же путём, и подобное будущее уже не за горами… Не знаю. Быть может. Не уверен, что доживу до такого.
Видел я и совсем другие миры, где человек полностью слился с природой и не нуждается ни в технологичных костылях, ни в магическом могуществе. Некоторые измерения для меня слишком сложны, некоторые – опасны. Но я не могу удержаться, и каждый раз, как наркоман, испытываю судьбу, отправляясь туда снова и снова.

Когда имеешь дело с множеством миров, главная проблема – это проблема выбора. Ведь хоть и существуют их краткие официальные описания, чаще всего они оказываются бесполезны. А то и попросту неверны. Не пойму, кто их пишет – те, кто сам нигде не бывает, кроме собственного дома? Приходится больше полагаться на собственную интуицию, а иногда и на опыт знакомых путешественников. В последнее время то ли Творцы измельчали, то ли я изменился… а может, просто в стольких мирах успел побывать, что поразить меня становится всё труднее и труднее. И я возвращаюсь домой – к семье и друзьям – не пройдя весь путь до конца. Часто беру в руки старые Ключи-порталы, которые бережно хранятся у меня в кабинете, отправляюсь в уже знакомые миры, смотрю на них другими глазами – сквозь опыт прожитых лет.

Ключи – давняя выдумка нашего мира, принципиально не менявшаяся уже несколько сотен лет. Ими может воспользоваться любой. Штука в том, что они срабатывают не в каждых руках – требуется определенная ментальная, интеллектуальная и эмоциональная схожесть между Творцом мира и странником. Если такой схожести нет, проход не открывается, мир остаётся недоступным.

Сегодня у меня ответственный день – впрочем, после ухода Оли все дни стали такими. Утром я предупредил сына о том, что время пришло. Интересно, понравится ли ему путешествовать... Раньше мы посещали другие миры вместе, но теперь он вырос и должен научится делать это без меня.

Наконец я дома. Не раздеваясь, прошел к сыну в комнату. Мой оболтус, как и ожидалось, сидел за компьютером. Очередная игра, конечно. Не, ну я и сам частенько поигрываю в шахматы, но у меня никогда не было желания сидеть перед монитором целыми днями.
Подошёл, взглянул на экран: там крошили друг друга «хорошие» и «плохие» монстры.
Сын, наконец, понял, что он в комнате уже не один и обратил на меня внимание.

- Вик, ты что-нибудь поел сегодня?

- Нет, ждал тебя.

Ждал меня...

----

- Мальчики, пора ужинать!

- Уже идём, мама! Папа почти сдаётся!

- Всё, всё, сдаюсь! Вставай, нас ждёт салат из омаров.

- Мам, давай быстрей! Стальным крысам нужно горючее!

- Ну, не знаю что там кушают стальные крысы... А у нас сегодня борщ.

- А омары?

- Омаров крысы не едят. Поймать не могут.

----

- Заканчивай тут, пошли на кухню.

- Ну папа, можно я еще чуть-чуть поиграю? Мне осталось совсем немножко, я поубивал почти всех борлингов!

- Ладно Вик, даю тебе пять минут. У нас сегодня важное дело… и не смотри на меня такими глазами, мы ведь договорились.

Поужинав, наконец-то выбрались из дома и направились в центр города. Пятнадцать минут пешком, потом метро – ехать неблизко. В шумном и тряском вагоне подземки я всё думал о том, какой мир сыну больше подойдёт… Нет, бесполезное это дело – черт знает, что нужно современным детям, пусть Хорхе решает, он-то не ошибётся.

С этим въедливым старикашкой я знаком уже много лет. До сих пор не понимаю, как ему удаётся оставаться на плаву в наше время, ведь весь его товар давно не пользуется спросом. К нему заходят лишь ненормальные любители вроде меня, а нас становится всё меньше. Дедок этот довольно колоритный – я не устаю удивляться, как он ухитряется постоянно поддерживать на лице состояние трёхдневной небритости. А ещё при мысли о Хорхе сразу вспоминаются живые глаза за мутными очками и засаленный балахон непонятного происхождения.

«Торговый зал» Хорхе выглядел под стать владельцу – такие же мутные витрины, тусклое освещение и тяжелый воздух – казалось, здесь не убирались уже лет двести. Но несмотря на это товар содержался в идеальном порядке – каждый Ключ имел своё место. Особо ценные экземпляры хранились под стеклом, в ожидании знатоков. Меня Хорхе к знатокам не относил.

- Добрый вечер!

- А-а, опять ты... – старик сделал вид, что не рад нашему появлению, хотя я был почти уверен: сегодня мы здесь первые визитёры. – Это кто там с тобой?

- Вик, мой сынишка, я вам про него рассказывал.

- А, что-то припоминаю... Молодому человеку тоже не сидится дома?

- Ему-то как раз сидится, особенно если перед ним монитор...

- Ну-у, в наше время этому нельзя удивляться. Дети не уважают родителей, потому что родители не делают ничего такого, за что бы их следовало уважать. Они это не умеют.
Та-а-ак, Хорхе в своём репертуаре… надо что-то делать иначе мы рискуем застрять здесь на пару часов.

- Мы, собственно, пришли к вам по делу. Хорошо бы подобрать какой-нибудь мир для новичка. Не очень сложный.

- Пора, пора. Ему ведь уже... – Хорхе смерил сына взглядом поверх очков. – Вик, тебе сколько лет?

- Десять, – сказал сын робко.

- Ладно подождите, сейчас поищу... Вот. Думаю, подойдёт.

Старичок-торговец на удивление ловко и шустро упаковал Ключ в серую обёрточную бумагу. И протянул свёрток не мне, а сыну.

- Спасибо, – сказал я, расплачиваясь. Я полностью доверял выбору Хорхе – если не ему, то кому же ещё доверять? Мы попрощались и направились к выходу. Следом донеслось:

- Удачи, малыш. Надеюсь, твой первый мир тебе запомнится.

А помню ли я свой первый мир? Увы, нет, ведь это было так давно... Он затерялся в череде других, и боюсь Ключ к нему давно потерян. Зато я отлично помню мир, ставший виновником аварии...

Этот мир и человек – несовместимые вещи. Это совсем не гуманоидный мир. Сила тяжести вдвое больше нормальной. Температура за день колеблется от арктической до тропической. Атмосфера может быть ядовитой для кислородного организма, а в остальном не опаснее разбавленного пива. Вообразите какие организмы в ней обитают... Сомневаюсь, чтобы в других мирах нашелся хотя бы один вид, который проживет там больше минуты. Бронированные, ядовитые, сплошные когти и щупальца. Это относится ко всему, что ходит, летает или просто сидит на месте. Борьба за существование заставляет организмы непрерывно конкурировать и изменяться. Умереть в этой борьбе куда как просто, а вот способов убить столько, что всех и не перечислишь.

Я так и не успел разобраться в нём...

Из задумчивости я вышел, когда поезд уже начал тормозить. Мы с Виком прошли знакомыми дворами, вошли домой.

- Ну, что же, Виктор… Поздравляю тебя с новой игрушкой, надеюсь, она сможет заменить эту электронную коробку с монитором. А однажды ты поймёшь, что это и не игрушка вовсе… да, однажды поймёшь…

- Пап, а что если мне не понравится Там?

- Может случиться и такое. Правда я надеюсь, этого не будет. Первое время тебе придется трудно – с непривычки. Но думаю, ты справишься. Пойми, жить только в одном мире слишком скучно. Но и жить во многих мирах способны не все. После каждого путешествия ты будешь меняться, становиться чуть-чуть другим: добрее, смелее, умнее. Для начала я тебе дал очень простой Ключ, специально для таких малышей, как ты.

- Я не малыш! Я у тебя последний раз в шахматы выиграл, забыл да?!

- Да-да в шахматы выиграл, не спорю. Посмотрим, как ты справишься с этим миром. Если пройдёшь путь и расскажешь, как и что там было, то я обещаю: перестану звать тебя малышом.

- Обещаешь?

- Даю слово стальной крысы.

- Хорошо! – он встал и побежал в свою комнату, по дороге захватив Ключ. Я заинтересованно пошел за ним – хотел посмотреть что он сделает. В своей комнате Вик в нерешительности остановился – игра была всё еще включена. Я затаил дыхание… А через мгновение сын подошел к компьютеру и выдернул из розетки шнур. Уже хотел сказать ему, что так делать нельзя, но потом передумал. Вик повернулся, посмотрел на меня, усмехнулся как-то совсем по-взрослому - жаль нашей Оли не было рядом - сел на диван. И я с радостью увидел, как он разворачивает свёрток Хорхе, открывает «Приключения Карика и Вали» и начинает читать.

На другом конце стола ждала книга серии «Звездный лабиринт» с закладкой примерно посередине. Он с сожалением посмотрел на глянцевую обложку, потом - на документы, снова на обложку и, поморщившись, снял скрепку с пачки заполненных бланков.

Документы последнего клиента, вроде, были оформлены правильно, все подписи и штампы на месте, цена соответствует действующему прейскуранту. Ну и отлично, теперь остается только ждать. Процесс перехода мог занять до ста двадцати минут, но это по максимуму – этот-то вряд ли будет перемещаться дольше часа. Вот если бы он сам: весом около ста кило, тип телосложения «шкафчик» - совсем другое было бы дело. А самое тяжелое, что было в клиенте - худощавом тридцатилетнем весьма перспективном финансовом директоре некоего ОАО - его амбиции и «Гелендваген», который он с собой захватить при всем желании не смог бы. Не положено. И чего ему, спрашивается, здесь не сиделось? Контора, квартира, небось, в центре, жена-блондинка… Все туда засобирались, вон, каждый день какой список длинный. Наобещали некоторые им там, видишь ли, чистый воздух, прозрачную воду и всяческое благорастворение. Ну-ну.

Он раскрыл книгу. Ему нравился «Спектр», особенно ключники. И сама идея, и эта их фраза «Мне грустно и одиноко, путник…» Жаль, что написана книга была с точки зрения клиента, вот если бы взгляд изнутри! Впрочем, Саныч, который и дал почитать эту книжку, сказал, что у Лукьяненко есть еще, про таможенников, которые пропускали путешественников в иномирье. Но там, кажется, не требовалось рассказать историю в качестве платы за переход. А это уже не то.

Время от времени, поднимая взгляд от страницы, он контролировал по приборам процесс, протекавший в штатном режиме. Через положенные сорок-сорок пять минут встал и заглянул в смотровое окошко. Все в порядке, переход проходил нормально, в его помощи клиент не нуждался. Вообще, в процессе перехода они все вели себя спокойно и на удивление тихо, даже если были большими шишками, привыкшими к тому, что с ними носятся, как с писаной торбой, наперебой желая исполнить их малейшие прихоти. Все это словно оставалось за порогом перед лицом другой реальности. Каждый человек, приходя сюда, настраивался на приподнятый, торжественный лад.

Конечно, это было не его дело, но иногда он задавался вопросом: куда они все отправляются - каждый в свой мир или все в какой-то один? Да нет, если в один, то, какие бы там ни были райские кущи, там уже давно должны были начаться те же проблемы, что и здесь. От квартирного вопроса, который, как известно, всех испортил, до очередного обещанного через пару лет апокалипсиса, в преддверии которого, кстати, поток клиентов только усилился.

А мне и здесь неплохо. Жизнь, кажется, начала налаживаться, ипотеку, вон, взял. Когда еще выплачу, эх… кабала кабалой, а все-таки своя, пусть маленькая, пусть в непрестижном спальном районе, квартира-студия грела душу. В этом была сладость стабильности и легкая гордость - не в шарашкиной конторе ведь работал, а на государственном предприятии. И работу свою он временами даже любил. Без фанатизма, конечно, ну так на то она и работа. Чай, не хобби.

Вслед за сигналом об окончании цикла он полностью отключил с пульта управления подачу газа, вынул регистрационную карточку из кармашка кремационной печи и закрепил на зольнике. Оставалось только отправить зольник с прахом в кремуляторную и доложить мастеру. Ну и, разумеется, последняя запись в журнале: «Кремация произведена». Дата и время.

«Моего, моего!» Это я всё от гордости преувеличиваю: предприниматель, понимаешь! Магазин мой на самом деле три на четыре метра. Это торговый зал. Какая-то лавка, а не магазин, честно говоря! Да ещё столько же – мой и бухгалтера рабочий кабинет. Только Лидочка как всегда сидит с больным ребёнком и в кабинете я один. Я, Сергей Шустов, владелец, директор и по совместительству экономист, грузчик и шофёр-экспедитор этого недоразумения под гордым названием «Сотовые телефоны и радиостанции».

Но это я отвлёкся. А тогда нажал на кнопку селектора и сказал встрепенувшемуся Володе:

- Там под дверями потенциальный клиент менжуется. Давай, заводи его, а то он стесняется, что ли?

- Да, Сергей Иванович! – исполнительно ответил Володя и ринулся к двери.

Соскучился по работе!

Я не стал выключать все эти причиндалы: любопытно бывает наблюдать за людьми, да и Володе иногда требуется совет, а то и помощь. Вот на прошлой неделе… Впрочем, я опять отвлекаюсь!
Клиент вошёл довольно робко, посматривая по сторонам, долго тёр свою обувку о брошенную у двери тряпку и, наконец, сняв свою шляпу, придвинулся к занявшему рабочее место Володе.

- Что Вас интересует, уважаемый? – произнёс Володя вступительную фразу стандартного диалога Продавец – Покупатель.

- Мне… это… мне сказали, что у вас можно купить…

- Всё, что угодно, для вас! Только конкретнее, телефон, рацию…

- Мне, чтобы говорить… далеко говорить, в общем.

Странно он разговаривал этот клиент. Не сказать, чтобы с акцентом, нет. Только слова, как будто подбирал, что ли? Будто не был полностью уверен в их значении.

Завязалось общение, в ходе которого Володя вытянул из мужика, что тому нужны, судя по всему, всё же радиостанции. «Для охоты? Да, да! Для охоты!» Потом у меня забибикал телефон и я отвлёкся на разговор с Майкой, а когда положил трубку, оказалось, что Володя уже объясняет непонятливому клиенту, как ставить рации на зарядку. В конце концов, оказалось, что у того в «городе нет электричества» (!) и зарядка ему ни к чему. Володя привычно посетовал на гадского Чубайса и предложил клиенту несколько упаковок самых долговечных, но, правда и дорогих батареек, подробно пояснив, когда и как их менять. В итоге, всё удовольствие обошлось покупателю в три тысячи рублей.

- А мили на две будет слышно? – в очередной раз спросил он.

И получив категорические уверения, что «будет», полез за пазуху за деньгами…

- Этого хватит?

- Опа! – ответил Володя. – Что это за хрень?

- Это большой голид! Золото! – сообщил в ответ потенциальный покупатель.

- Э-э… вы постойте пока. Я с шефом проконсультируюсь! – благоразумно решил Володя и юркнул ко мне в кабинет. Благо, дверь была у него за спиной.

Войдя, он собрался, было, поведать мне всю историю, но я, прервав его словами: «Я всё слышал!» взял протянутую мне монету.

Несомненное золото! Это так же верно, как и то, что у меня мама – потомственный ювелир. Конечно, тут не было под рукой пробного камня, но я и так, ни на секунду не засомневался: золото, причём, высокой пробы. Сама монета размером с двухрублёвик. На одной стороне какой-то невнятный герб, на другой – профиль бородатого горбоносого мужика и надписи. Язык и даже буквы мне не знакомы. Иврит, что ли? Похоже, какой-то новодел: монета не матовая и почти не поцарапанная. Да и блестит, как зеркало на прорвавшемся в кабинет весеннем солнышке.

Прикинув, сколько может стоить эта, якобы монета, по максимуму и по минимуму, я полез в кошелёк и выложил на стол три тысячные бумажки: «Положишь в кассу». Затем ещё пошелестел содержимым кошелька и выудил оттуда шесть тысяч:

- А это сдача! Отдашь клиенту. Да скажи ему, чтобы галоши себе купил в магазине напротив, а то ноги уже промочил!

Володя шаркнул ножкой, кивнул в знак согласия и вышел. Оказалось, клиент чрезвычайно рад такому исходу дела. Наверно он думал, что одной золотой монеты будет недостаточно для покупки такого чуда, как пара китайских радиостанций. Да ещё и сдачу дали! Он, правда, с сомнением осмотрел «тысячные» бумажки, аккуратно сложил их и полез под одежду, чтобы бережно схоронить во внутреннем кармане. Сквозь щель неприкрытой Володей двери я узрел, что у мужика под его армяком надето что-то вроде зелёного бархатного жилета или куртки с блестящими пуговицами. Да, не так прост оказался колхозник! Но, не моё дело! Каждый сходит с ума по-своему.

Упаковав покупку в сидор, мужик раскланялся и уже степенно, как регулярный и добропорядочный клиент вышел из магазина. К моему удивлению он и направился через дорогу, куда его направил по моему совету Володя. И скоро вышел из магазина «Всё для сада и огорода» уже в новеньких, блестящих галошах. Протестировав их, как ребёнок, в ближайшей луже и оставшись явно доволен, он взвалил на спину свой мешок и покинул поле моего зрения.
Покачав головой, – «каких только чудиков не встретишь!» – я со стоном придвинул к себе груду бумажек, с тем, чтобы заняться бухгалтерией. Но тут позвонила долгожданная Лидочка и сообщила, что её девчонка выздоровела, и в понедельник, она Лидочка, как штык… и так далее. С трудом удержавшись от бурных проявлений радости, я скучным голосом ответил ей нечто, вроде: «Да-да, хорошо!» попрощался и с чувством глубокого удовлетворения возвратил кипу документов обратно на её стол. Пускай поработает! Я ей деньги за это плачу!
А затем, почувствовав себя вольной птицей, испросил и тут же получил разрешение по случаю пятницы, уйти сегодня пораньше. У себя самого, конечно испросил!

Обесточив кабинет и попрощавшись с Володей, – «Всё закрою и сдам на сигнализацию, Сергей Иванович!» – я вышел из магазина и направился по солнечной, весенней улице за два квартала в гости к маме.

Она сидела в будке за своим окошечком в глубине супермаркета. И конечно, будет сидеть там, несмотря на отсутствие клиентов ровно до шести. Ибо – старая закалка!

- Привет, мам!

На мамином лице расцвела улыбка:

- Здравствуй, сынок! Ну, показывай, что принёс!

- Мам, ты прямо Шерлок Холмс! Откуда ты догадалась?

- Просто я тебя хорошо знаю. Неужели ты придёшь к своей маме просто так, просто спросить, как она себя чувствует?

- Чо ты врёшь? – машинально возмутился я, хотя чувствовал в её словах правоту, – Мы с Майкой к тебе чуть ли не каждые выходные «просто так» приходим! И в воскресенье собирались…

- Ладно, ладно! – примирительно ответила мама. – Доживёшь до моих лет…. Давай, что принёс!

- Вот! – я выложил монету на прилавок.

В общем, мама квалифицированно подтвердила мои дилетантские предположения относительно химического состава артефакта. И добавила, что проба золота примерно 940-я. И я отправился домой, напутствуемый её увещеваниями, что «Вам с Майкой твоей нужно поскорее вместе поселиться. Может, у вас от этого дети заведутся, наконец!» И она, мама, «на старости лет успеет внуков понянчить!»

Ничего она у меня не старая! Мама, то есть. Ещё недавно запугала меня до смерти сообщением: «Я замуж, наверно, выйду скоро!» Но, не случилось. Второго такого, как папа было найти не просто!

Ещё раз я увидел своего покупателя, когда уже подходил к дому. Он торчал около газетного киоска и с любопытством разглядывал выставленные для обозрения журналы со слегка одетыми красавицами и надменными качками. Проходившая мимо пара милиционеров увидела это чудо и, сменив курс, направились прямо к нему. Я тоже притормозил у подъезда в приступе любопытства.

Мужик, однако, повёл себя странно. Вдруг обернувшись и заметив, что стал объектом внимания представителей закона, он небрежно ткнул в их сторону рукой в каком-то жесте отталкивания или отрицания. После чего, как будто потеряв интерес к происходящему, поправил мешок и неспешно побрёл по своим делам. Менты же закрутили головами, явно дезориентированные. Но тут же успокоились, подошли к киоску и тоже принялись рассматривать цветные, лакированные картинки. Я же покачал головой: «Похоже, он ещё и гипнотизёр!» – и вошёл в парадное.

***

В субботу всё не заладилось. Утром позвонила Майка и сообщила, что у них срочный заказ, что-то предвыборное будут снимать. И она никак, ну, никак не сможет со мной поехать. Мы в лес договаривались, весну встречать. «Езжай один, не обижайся, мысленно я с тобой!» Поехал один, что делать! Взял с неё слово, что на будущие выходные, хоть какой, хоть самый «жирный кот» прибежит к ним сниматься, она его нафик пошлёт!

На электричке шесть остановок, потом пешком до Скал. Скалы, это наша местная достопримечательность. Горожане любят тут отдыхать. А местные альпинисты и экстрималы любят по ним лазить. Сегодня, конечно, никого не было: ещё не сезон. Палатку я брать не стал, поэтому хлюпал себе по тропинке почти налегке: в рюкзаке только еда, полуфабрикаты для шашлыка и самое необходимое. Тропинка петляла между голых кустов с набухшими почками и золотых на солнце сосен. Редкие холмики ещё не растаявшего снега белели по обочинам.
Вот и «мой» поворот. Я свернул с трассы, прошёл ещё несколько шагов и присел на «свой» пенёк покурить. Обычай у меня такой. Сигарета закончилась, я старательно затоптал в грязь окурок и тут услышал, что кто-то шлёпает по тропе, где я только что прошёл. Присмотревшись, увидел мелькающую сквозь кусты знакомую шляпу. Конечно, это был он, мой вчерашний клиент. Наверно мы с ним на одной электричке приехали. А может, он и пешком пришёл, с него станется!

Меня взяло любопытство: что ему тут нужно? Тоже на пеньке коньячка попить? Короче, мужик прошёл мимо по тропе к Скалам, а я подхватил рюкзак и поспешил за ним. Только не следом, а верхом, другой тропкой. Ему деться некуда, скоро я его увижу. И точно, осторожно выйдя на гребень холма, я узрел клиента подошедшего уже к «Баюну» – скале крупной и знаменитой всякими фольклорными историями. Кто-то там с неё падал, но до земли так и не долетел – испарился! Кого-то у неё расстреливали в гражданскую. Не то белые красного, не то красные белого. «Целься, огонь!» А стрелять-то и не в кого, пропал расстреливаемый!

Байки, в общем, которых хватает везде! Да, а «Баюн» скала называется потому, что она иногда «бает» – издаёт какие-то звуки. Я лёг аккуратно на отцовскую плащ-палатку, достал из рюкзака лежащий там ещё с прошлой осени бинокль. До скалы метров сто, а в оптике совсем рядом. Смотрю – точно: мужик, вроде, прислушивается к скале. Постоит, потом пройдёт пару шагов – снова постоит. Наконец, кивнул головой удовлетворённо, и осматриваться начал. Может, пописать хочет, кто его знает?

Я, как завзятый шпион тут же уткнул лицо в палатку и бинокль опустил: вдруг он зайчик от объективов увидит. А когда осторожно приподнялся, клиент уже стоял ко мне спиной, успокоился, видно. На спине так его сидор и висит, а на ногах порядочно забрызганные галоши. В бинокль я их хорошо рассмотрел.

А вот, что было дальше. Этот «ходок» вдруг поднял руки на высоту плеч, что-то неразборчивое выкрикнул, сделал шаг вперёд к «Баюну» и прислонился к нему всем телом. Перед ним на поверхности скалы появилась какая-то чернота, он сделал ещё один шаг – куда? – и пропал. Я вскочил, не отрывая глаз от окуляров бинокля и, конечно, сразу же потерял «Баюн» из поля зрения. Но сразу же нашёл снова и принялся осматривать его сверху донизу, и окрестности, конечно. Мужика не было. Убежать он никуда бы не смог. Он явно исчез, причём, прямо на моих глазах.

Опустив бинокль, я машинально протёр глаза, что никакого эффекта не возымело. Естественное любопытство человека воспитанного на фантастике и, чего греха таить! – и фэнтези тоже, подвигло меня осмотреть место происшествия вблизи. Подобрав рюкзак и плащ-палатку, я спустился по довольно крутому, каменистому склону, местами, просто съезжая на пятой точке. И подошёл к подножию скалы. Тут было грязно и следы широких галош моего полу-знакомца отлично прослеживались. Вот цепочка, ведущая от тропинки, вот он подошёл к почти вертикальной стене скалы. Вот натоптанная им тропинка вдоль этой стены – ходил туда-сюда, прислушивался. А вот…

Боюсь и бывалого криминалиста, хотя бы и легендарного Шерлока Холмса, увиденное мною ввело бы в ступор: несколько галошных отпечатков ведущих к стене, причём последний обрезан пополам. На грязи только след пятки, всё остальное… внутри скалы? Человек прошёл внутрь?

В нескольких шагах лежала подсохшая на солнце коряга. Я буквально упал на неё и полез за сигаретами. Первую сигарету даже не почувствовал – воздух и воздух! Только вторая дала во рту горьковатый привкус и слегка настроила мозги на деловой лад. Для улучшения мозгового кровообращения извлёк из бокового кармана рюкзака флягу с коньяком и сделал пару глотков. Коньяк почти моментально усвоился, и я почувствовал себя в силах осмыслить ситуацию.
Конечно, я не какой-то там замшелый торгаш. Хотя, и торгаш тоже. Интернет имеется, и книжки почитываю. Одно время подсел на одну фэнтезийную серию, продолжений ждал, всю полку продолжениями уставил. Потом охладел, правда: и приключения героя повторяются и рассуждения автора. Короче, не стал я дожидаться, пока он там в своём мире богом станет. А сначала оно забойно было!

В общем, если верить этим книжкам в пёстрых обложках, я стал невольным свидетелем перехода моего клиента через портал, ведущий в другой мир. Вариант, что он взят живым на небо, я рассматривать не стал.

Выпитый ли коньяк так на меня подействовал, но не раздумывая особо, вознамерился я последовать за моим невольным проводником. «Полупроводником», как выразился один армейский сержант, когда объяснял нашей роте собравшейся на техучёбу и мне тоже, радиолюбителю с юных лет, принцип действия диода: «Сюда он ток проводит, а обратно – нет! Значит – полупроводник. Все записывают, конспекты буду проверять!»

Я поднялся с коряги и подошёл к «Баюну». Он действительно сегодня издавал какие-то звуки. То ли потрескивание, то ли бормотание. Баял, одним словом! Раньше, с высоты своего рационализма я объяснил бы это явление попросту неравномерным прогревом камня на солнце. Но теперь, когда буквально только что… Наверно, этот звук означает, что портал активирован. Проверить можно только одним способом – шаг вперёд… Правда, он ещё, кажется, какое-то заклинание произнёс, прокричал, точнее. Но, ничего страшного, просто портал не сработает и всё. Я просто проверю…

Успокаивая себя этим соображением, я подхватил свои пожитки и упихал плащ-палатку в рюкзак. За спину его, и вот я уже стою на том же самом месте, откуда стартовал ушелец. Подняв руки по его примеру и матюкнувшись, за незнанием заклинания, я сделал шаг вперёд и буквально лёг всем телом на нагретую весенним солнышком, слегка покатую поверхность скалы. Пару секунд я стоял, прижавшись, и уже готов был разразиться здоровым смехом, как что-то случилось. Меня повлекло внутрь камня, я вынужденно сделал шаг, и наступила темнота. Чувство страшного холода пронзило от пяток до макушки, внутренности сжала или скрутила непонятная сила. Я хотел крикнуть и не смог. Но всё это продолжалось мгновения. Ощутив мощный толчок сзади, я вылетел на свет, споткнулся и растянулся во весь рост на куче мокрых, прелых листьев.

«Как Алиса!» – подумалось мне. Портал явно сработал, на моей стороне никаких листьев у скалы не наблюдалось. Приподнявшись, сперва на локтях, я первым делом поправил наехавший на голову рюкзак. А затем принял позу, более приличествующую двуногому разумному: встал на ноги. Потроха и голова ныли после только что перенесённого издевательства. Но ничего фатального с моим здоровьем, вроде, не произошло.

Тут шёл мелкий дождь. Сосен почти не было, лишённые листьев деревья из которых я стопроцентно опознал только берёзы, кучно толпились вокруг. Настоящая лесная чаща. Обернувшись, я увидел «Баюна», точно такого же, как и в моём мире, только мокрого.
«Вошёл в него лицом вперёд, лицом вперёд и вылетел!» – подумалось мне. – «Как же он меня развернул?»

В размышлении всё тут исследовать, я отряхнулся и вообще, принялся приводить себя в порядок. В этот момент сотовик запиликал: три точки – два тире – три точки: «СМС», почти «СОС»! Кто же мне тут может смс-ку послать? Или я вовсе никуда не перемещался?
Оказалось, сообщение от Майки: она там «работает и мне завидует». Мда… Внимательно посмотрев на экранчик телефона, я обнаружил, что «сеть» на грани исчезновения: столбик колышется между одним и двумя делениями. Стоило мне сделать пару шагов к скале, как связь стала надёжней. Я даже натыкал в ответ на клавиатуре нечто приободряющее и отправил.
Отойдя же для опыта в сторону, убедился, что в этом мире по телефону особенно не пообщаешься. Связь пропала, и «Нокия» принялась за поиск сети. Я её выключил, чтобы не мучилась и батарейку не сажала. Значит, чтобы позвонить придётся сюда возвращаться. Но, потом! А сейчас…

Осмотревшись в свете пасмурного дня, отягощённого сумраком лесной чащи, я сразу же обнаружил знакомые следы галош моего невольного проводника. Они начинались там, где заканчивался лиственный ковёр. Не он ли сюда его и нагрёб, чтобы вылетать из портала помягче было?

Вообще, места тут, видно, глухие, далеко ли до беды? Я проинспектировал всё, что могло послужить оружием самозащиты: туристический топорик, нож в кожаных ножнах и главное травматик. Я его уже давно с собой ношу, здорово он мне пригодился, когда… неважно! Ножик на пояс, «Удар» во внутренний карман куртки. Топорик взял в руку и пошёл по чёткому следу. Вряд ли клиент ушёл слишком далеко. Пройдя с полкилометра по еле видной тропке, я убедился, что мои подозрения насчёт опасности этих мест имели под собой основания: впереди послышались яростные вопли.

Я машинально пригнулся и, ориентируясь на громкость криков, которые стали торжествующими, осторожно двинулся дальше. Скоро моему взору открылась небольшая полянка, на которой метрах в пятидесяти от меня суетилось человека четыре-пять, низкорослых, плюгавых, одетых разнообразно, но одинаково бедно. Они уже не орали, а только обменивались репликами, перемежая их громким хохотом. Я лёг на мокрую землю, вовсе не желая обнаружить этим оборванцам своё присутствие и ещё немного продвинулся вперёд. К счастью, мой туристический, «болотного» цвета камуфляж хорошо сливался с местными предметами. Отведя в сторону еловую ветку, обнаружил причину радости бандитов. Именно, бандитов, поскольку они находились в процессе грабежа моего знакомца. Или, судя по торчавшей из спины стреле, его ещё тёплого трупа. Они уже освободили его от бесформенного армяка, и один, буйно заросший чёрной бородой, пытался сорвать с тела зелёный камзол. Другой же деловито примерял галоши. Остальные бродили по периметру прогалины и стаскивали к центру хворост. Для костра, видимо.

«Пожалуй, мне тут делать нечего! Домой, скорее, домой» – подумал я, сопроводив эту сентенцию словами, за которые моя мама вряд ли похвалила бы своего сына. – «Меня их разборки не касаются, и вообще – может, он сам виноват?»

Успокоив себя этими трусливыми соображениями, я приготовился к ретираде, но тут бородатый, отчаявшись сдёрнуть с трупа камзол, чему мешала стрела, ухватил её за оперение и выдернул. Тело издало явственный стон, и я был вынужден переквалифицировать его из трупа в ещё живого человека. Услышали стон и грабители, поскольку разразились комментариями, непонятными, но явно оскорбительными. Новый владелец галош ещё и пнул полуживого. Бородач же, махнул рукой, в которой всё ещё была зажата окровавленная стрела, и что-то приказал подельникам.

«Явный главарь!» – подумал я, поскольку те послушно подхватили тело и поволокли его к растущей на поляне берёзке, где принялись подвязывать его к стволу в рост, видимо, для придуманной только что потехи. Главарь же поднял с земли оружие, на которое я раньше не обратил внимание. Это оказалось что-то вроде арбалета.

«Значит, не стрела, а болт!» – услужливо подсказала мне память, но я уже думал о другом:
«Не наигрались, суки!» – взревела вдруг во мне ярость, а может, совесть. – «Я, значит, домой поползу, как червяк, а вы его тем временем достреливать будете?»

Конечно, дальше я поступил вопреки всякой логике. Мне вспомнилось почему-то, какой мужик был вежливый… и, главное он же был моим клиентом! А ещё почему-то галоши, которые я посоветовал ему купить, и которые только что присвоил этот люмпен… Можно же оттащить мужика к скале, переправить в мой мир и вызвать «Скорую». Станция рядом, приедут быстро…
Короче, я приподнялся, скинул рюкзак и встал в полный рост. Моего появления на сцене никто сначала не заметил. Все они, угодливо хихикая, смотрели на бородатого, с прибаутками заряжавшего своё оружие. И я, воспользовавшись их невниманием, пробежал как можно тише большую часть разделявшего нас расстояния. Когда же мой топот был услышан, все повернули ко мне свои физиономии с ещё не сошедшим выражением некого зверского предвкушения… Но тут же схватились за ножи, а главарь нацелил мне в живот свой самострел. Болт был красный от крови, тот самый.

Я грозно заорал нечто угрожающе-матерное и, воздев свой жалкий топорик, метнул его, целясь, естественно, в вожака. Но не попал: тот споро метнулся в сторону, одновременно выправляя прицел и нащупывая спусковой крючок. Но я заметил, что и мой бросок не пропал даром: топорик всё-таки попал топорищем в лоб одного из сгрудившихся нерасторопных бандитов.

Тут бы мне и конец, висеть мне на соседней берёзке с болтом в брюхе в ожидании ещё целой их серии. Но на моё счастье, бородач, как выразилась бы моя любимая украинская бабушка, «перечепывся» о торчащий из земли пенёк или корень. Падая на спину, он вскрикнул и нажал крючок. Болт вжикнул прямо в пасмурное небо. Подонок хотел вскочить, но вместо этого завыл и забился в судорогах. Остальные трое, впрочем, не дрогнули. Они попытались меня окружить, поигрывая зловещего вида ножиками. Но, впрочем, и опасливо отпрыгивая при каждом моём движении. Может быть, они считали своё оружие грозными мечами, но по мне, так просто большие кухонные ножи. Вытащив из кармана «Удар», некстати зацепившийся за подкладку, я успел в последнюю секунду уложить ближайшего урода, как раз решившегося атаковать. Резиновая пуля попала ему в лицо, и он рухнул без звука, оглушённый. Впрочем, грохота было достаточно, травматик бьёт очень звучно.

Кажется, именно этот выстрел внушил оставшимся на ногах здравую мысль, что охотники и дичь, кажется, поменялись местами. Тут же побросав свои ножи, они ринулись наутёк, оглашая лес воплями. Что-то вроде «тарабон!» они орали, но я не прислушивался. Влепив вслед одному второй заряд и промахнувшись, я осмотрелся. Больше активных противников не наблюдалось. Сбежавшие с треском ломились через чащу, но эти звуки уже затихали вдали. Главарь лежал на спине уже без движения, уставившись в небо погасшими глазами. Под ухом у него торчал его собственный болт. Остальные, из заплечной сумки – колчана, что ли? – лежали тут же, в опасной близости. Грубо оструганные, увенчанные коваными четырёхгранными наконечниками. Судя по всему, стрелок при падении неудачно напоролся и…. Меня позорно стошнило…

Отплевавшись, я направился к жертве бандитов. Оказалось, что мой покупатель ещё жив. Я обрезал верёвки и уложил его на живот, на его же армяк. Подстреленный застонал, открыл глаза и, сфокусировав их на мне, что-то пробормотал. Вся его белая когда-то нательная рубаха была со спины залита кровью, под лопаткой зияла страшная, кровоточащая рана от болта. Но на губах крови не было. Хороший признак, значит лёгкое не задето! Имею шанс дотащить до цивилизации.

- Не понимаю! – ответил я честно на его невнятную речь. – Ты полежи, я сейчас за рюкзаком схожу. У меня там бинты, йод…

- Нет, – прошептал пострадавший уже по-русски. – Синий пузырёк, в мешке… и костёр сделай…

Ну, было бы предложено! Тем более, я в медицине разбираюсь более чем поверхностно. А в местной, и вовсе – никак. Где только найти этот пузырёк? Я прошёлся по полянке усеянной телами поверженных бандюков и набрёл на знакомый, распотрошённый сидор. Рядом валялся разорванный полотняный мешочек, вытряхнутое на землю содержимое которого и представляло собой, видимо, походную аптечку. Тем более, что среди россыпи разнокалиберных её пузырьков и мешочков меньшего размера фигурировал и довольно крупный, искомый.

- Половину содержимого… – пробормотал раненый, увидев его в моих руках.

Зелье оказалось ядовито-оранжевого цвета. Попав на рану, оно запузырилось и зашипело. Но не растеклось, мне даже показалось, что оно даже само собой втягивается в отверстие. Врачуемый же задёргался и хрипло застонал.

Брррр…! Я не смог на всё это смотреть и занялся костром, благо разбойники натаскали достаточно влажных веток и сучьев. Скоро костёр, подкреплённый горючей смесью, специально и предназначенной для таких случаев, уже пылал. Мужик перестал дрожать, а лежал, постанывая с закрытыми глазами. На месте раны возник коричневый струп с полкулака размером. Фу! Ну, не могу я смотреть на чужие раны! Мутит меня. Свои, хоть какие, не вызывают такого чувства.

Я выстрогал рогульки и повесил над костром котелок. Воду пришлось налить из канистры: где тут ручьи и реки я не знал. Впрочем, и в окрестностях «Скал» их тоже нет, поэтому воду я всегда беру с собой. К этому времени клиент пришёл в себя, а может ему просто стало получше. Заваривая чай, я ощутил на себе взгляд его внимательных глаз. Он уже сидел на своём скорбном ложе, неловко двигая плечами: рана, видимо, всё ещё болела.

- Чай будете?

- Буду! – ответил он. – А у вас еда… ничего нет?

Хороший признак! Умирающие, насколько я знаю, едой не интересуются! Рыбные консервы и слегка подогретую прямо в банке тушёнку проглотил мигом. Запив эту сухомятку чаем он, кажется, пришёл в норму. Конечно, насколько это возможно для человека ещё час назад истекающего кровью. Струп на его спине отвалился, обнажив безобразный четырёхугольный шрам на уже целой, к моему удивлению, коже. Я с уважением посмотрел на синий пузырёк с остатками жидкости. Вот это медикамент!

Затем налил придвинувшемуся к костру выздоравливающему коньяка на дно кружки. Он сперва с сомнением понюхал спиртное, затем пригубил, закашлялся…. Но всё, же выпил. Я поддержал в свою очередь: посуда у нас была одна. А потом вывалил в костёр пакет углей, и когда они разгорелись, занялся шашлыком. Вскоре мы уже сидели у этой пышущей жаром груды и наслаждались жареным мясом, замаринованным по моему рецепту. И периодически подкреплялись из фляги.

И, наконец, познакомились. Его звали примерно Арос’ксашам, но он согласился и на «Сашу», поскольку мой язык оказался неспособен свернуться в такую трубочку, чтобы произнести это имя без ошибок. Завязался разговор, Саша сначала иногда перескакивал на свой язык, в котором оказалось довольно много знакомо звучащих слов. Серебро, например, называлось «сибер». Но, буквально на глазах его речь становилась правильнее, а словарный запас расширялся. Мои слова он схватывал моментально и тут же пускал в употребление.

Я рассказывал ему о своём мире, а он мне о своём. Это было покруче чтения книжек-фэнтези. Выяснилось, что миров, представляющих собой частичные двойники знакомой мне Земли великое множество. Что порталы, соединяющие эти миры, иногда покоятся на месте, особенно в тех случаях, когда в обоих мирах на этом месте имеется скала или дерево. А иногда они, неощутимые и невидимые, блуждают. И тогда бывает, что человек идущий спокойно по улице по своим делам вдруг пропадает и переносится в другой мир. Притом, что миллионы людей до него и миллионы после пройдут через это место совершенно свободно. Суть в том, что для переноса необходимо его пожелать. И мне стало ясно, куда пропал тот, расстреливаемый. Думаю, стоя у «Баюна», он очень страстно пожелал пропасть с прицелов своих палачей!
Оказалось, что эти «земли» очень разные. На некоторых водились животные, но не было людей. На некоторых были и люди, иногда даже нескольких различных пород. Наверно, пресловутые эльфы, гоблины и гномы. И тролли, конечно.

В некоторых мирах, вроде бы тех же «землях» даже дышать было нечем: замешкавшийся исследователь рисковал задохнуться и лечь у входа в портал нетленной мумией. Особо меня заинтересовали миры, где Землёй правили негуманы. Их цивилизации были ни на что не похожи. Впрочем, и сведений об этих мирах было мало: направленные туда экспедиции чаще всего пропадали.

Были миры непонятные: попавший туда мгновенно возвращался со стойким убеждением, что больше сюда ходить не нужно. И правильно: если у него не получалось донести эту свою мысль до соратников, то те в свою очередь возвращались уже в вывернутом наизнанку виде, причём ещё живые.

«Какой кошмар!» Я налил себе внеочередную дозу и выпил.

Саша рассказал мне, что в его мире знают о существовании иных миров. Но известные порталы контролируются и путешествия запрещены. Считается, что можно занести из иномирья опасную заразу. Он же, дипломированный маг, на свой страх и риск ищет новые проходы. И вот, натолкнулся на мир, нигде ещё не описанный. Его поразил у нас высокий уровень того, что он назвал «техномагией», хотя я никакой техномагии в моём мире не замечаю. Выяснилось, что этим термином он называет просто непонятно для него действующие приборы и механизмы. Например, повозки без лошадей есть и у них, но каждый её проезд – настоящая сенсация для обывателей. У нас же полно автомобилей и никто не обращает на них никакого внимания.
Воодушевлённый очередной дозой коньяка, я принялся объяснять ему принцип действия автомобильного мотора. И, кажется, преуспел, поскольку вопросы Саша задавал вполне дельные.

Он рассказал мне, что заметив пацанов с радиостанциями, пожелал купить такие и себе для изучения. Это и привело его в мою «лавку».

Между тем, день уже клонился к вечеру. Саша сообщил мне, что после захода солнца портал работает не долго, и если я хочу вернуться сейчас…. А если завтра будет пасмурно и у нас и тут, то моё пребывание может затянуться. Я в свою очередь засомневался в его способности добраться до места назначения после перенесённого ранения. Он поспешил уверить меня, что с ним уже всё в порядке. И если бы не его некий упадок способностей после визита к нам, то разбойники, на которых он бездарно натолкнулся нос к носу на полянке, даже его бы и не заметили. А заметив, тут же и забыли. Я вспомнил эпизод с ментами и согласился.

Тут наш диалог был прерван раздавшимся невдалеке стоном. Оказалось, один из бандитов ещё жив. Не помню какой: тот ли, которому топором прилетело, или другой, которому резинкой… Саша, кряхтя и хватаясь за спину, поднялся и удалился к россыпи своих пузырьков. Там он позвенел ими и, выбрав нужные, опорожнил их последовательно в щербатую пасть еле очухавшегося. После чего, тот снова затих.

- Теперь он заснул, – ответил маг на мой немой вопрос, – а когда проснётся дня через два, его интеллект будет на уровне пятилетнего ребёнка. Может быть, какой-нибудь крестьянин подберёт его и приспособит для несложной работы. Если звери не сожрут! Вообще, лучше бы его убить, да на беспомощного рука не поднимается.

- А тут есть звери? – поёжился я.

- Конечно! Да вот, например! – он указал в сторону.

В наступивших сумерках было видно, что в кустах посвёркивают глаза явно не травоядных животных.

- Сидят, наблюдают! – рассмеялся Саша. У нас тут вкусно пахнет. Ну, давай ещё по шампуру?

- А… не опасно?

- По шампуру? А, звери…. Нет, не нападут. Костра боятся и меня. Да, смотри!

Саша махнул в сторону хищников рукой и глаза моментально пропали. Только лёгкий шум свидетельствовал, что звери очень поспешно нас покинули.

- Могу и тебя научить. Простейшая магия!

- Да, это было бы ценно! Слушай, а те… не вернутся?

- Нет! – Саша хохотнул. – «Тарабон!» Они приняли тебя за боевого мага: ты высокий, неуязвимый и мечешь громы и молнии! Можно посмотреть твоё оружие?

- Конечно!

Я продемонстрировал «Удар», сопроводив этот показ лекцией о принципах его работы и общим обзором практикуемого на Земле огнестрельного оружия.

- Интересное решение! – резюмировал Саша, отдавая мне травматик. – говоришь, другие огнестрелы убивают врага насмерть?

- Убивают…

- Интересно вы живёте, вместо магии – техника…. Нет, техника есть и у нас. Но чтобы такое развитие…. Это же можно вместо боевых магов, которые учатся своему искусству десяток лет, вооружить хоть тысячу человек вашими ружьями?

- Можно! Даже больше!

Мы помолчали, затем прикончили коньяк, – «такое крепкое вино делают и у нас, но оно дорогое и на вкус отвратительно!»

- Что это там светится? – спросил я после визита к ближайшим кустикам. Это были уже не глаза, а что-то побольше. Оно лежало в дальнем углу поляны и светилось фиолетовым.

- А? Раковина, наверно… – Саша встал, уже легко и без покряхтываний, по-молодецки смотался в указанном мною направлении и вернулся, действительно, с витой раковиной в руках. Размером с большое яблоко, она светилась ровным светом, как будто внутри у неё была лампочка.

- Это наше… средство связи. Вроде твоих раций. Только лучше: на пятьдесят миль можно разговаривать! Пять голидов пара!

- Подумаешь, пятьдесят миль! – ответил я. – Вот по этому сотику можно разговаривать с любым человеком в любой точке Земли! Только бы у него был подобный!

Конечно, я немного преувеличил, ещё нужно, чтобы и станция была неподалёку. Но Саша, кажется, не обратил на мою речь внимания:

- ……….! – эмоционально выразился он на своём языке. И добавил по-русски:

- Сломали гады! Видишь, уголок откололся!

- А приклеить?

- Бесполезно! Целостность нарушена, работать не будет. Только выкинуть осталось!

- Так она же светится!

- Это побочный эффект…

- Ты не выкидывай, лучше мне отдай. Я жене подарю!

- Да забирай, пожалуйста!

Раковина полетела в мою сторону, я её поймал и, полюбовавшись, сунул в рюкзак. Лишившийся связи посетовал, что из-за этой неприятности ему придётся добираться своим ходом лишних пятьдесят миль. Затем разговор зашёл о ближайшем будущем. Саша сразу предложил мне показать его мир, обещая всякие чудеса и неизгладимые впечатления. Я соглашался, но только теоретически: если я сейчас пропаду, мама и Майка сойдут с ума от беспокойства. Да ещё и бизнес, будь он неладен!

Договорились встретиться примерно через пятьдесят дней, – тут были какие-то особенные месяцы, в которых я не разобрался – когда он устроит свои дела, а я – свои. Для связи я выдал ему свой запасной сотик с «секретным» номером. Ношу его на всякий случай. Объяснил, как им пользоваться, откуда звонить. И заповедал попусту не включать, батарейка, хоть и заряженная, но не вечная. В том, что он всё усвоил, у меня сомнений не было: маги, кажется, всё запоминают с первого раза.

Уже было совсем темно, тучи разошлись, похолодало, и на небе появились звёзды. Вроде бы, те же самые, что и на Земле. Мы решили ложиться спать, подкинули в костёр веток, я высыпал остатки углей. И занялся пенкой и плащ-палаткой.

- Да, я совсем забыл! – сказал вдруг Саша, подходя ко мне. – Запоминай: руку протянуть в направлении объекта…

Хорошо спится на свежем воздухе…

***

Утро было солнечное, и Саша уверил меня, что портал непременно работает. Тем не менее, он вызвался проводить меня к нему. Собрав разбросанные грабителями вещи в его мешок, мы, с приятным разговором дошли до скал. Я подарил Саше на прощанье ещё и свои туристические часы, показав, как их заводить. Цифры у них, правда, были другие, но сутки тоже делились на 24 часа.

Саша в свою очередь принялся навязывать мне половину своего «золотого запаса», изъятого у главаря, а именно пятнадцать «голидов». «За спасение», так сказать. Конечно, я отказался. Он не стал настаивать. Мы обнялись, похлопали друг друга по спине, и я подошёл к двойнику «Баюна» в этом мире. Скала невнятно бормотала свои речи…

- Лучше немного правее! – сказал за спиной Саша.

Я сделал шаг в сторону, обернулся. Он стоял в своём драном одеянии, впрочем, это была маскировка, как выяснилось. В блестящих галошах, которые он вернул себе утром в первую очередь. Саша улыбнулся, кивнул и помахал рукой на прощанье. Я повторил его жест и сделал шаг вперёд…

***

- Мужик, ты чо, с неба упал?

Морщась от боли, открыл глаза. Светило солнце. Я лежал на брюхе на подсохшей уже земле, а передо мной на знакомой коряге восседала компания тинов с пивными бутылками и банками в руках: девчонки и пацаны, вперемешку. И они таращились на меня.

- Он с дуба рухнул! – сострил кто-то, и недоросли заржали.

Чего это я молодых недолюбливаю? Ведь недавно сам таким был! Поднявшись на ноги под взрывы хохота, я вдруг вспомнил вчерашний сашин урок. Протянул в направлении ухохатывающейся молодёжи руку и …. Впрочем, объяснить это невозможно, если только показать? Короче, молодёжь замолчала, как по команде и принялась потерянно осматриваться.

- Эт чо, «Скалы»? – спросил кто-то. – Вроде, много не пил…

- Тебе только для запаха нужно, а дури и своей хватит! – прозвучало в ответ и гогот возобновился.

На меня, впрочем, уже никто не обращал внимания. Я включил телефон, сразу же разразившийся напоминаниями о пропущенных звонках, и пошёл к станции. Электричка через сорок минут.

***

Дома, когда я снимал куртку, она выскользнула из рук и что-то глухо звякнуло. Во внутреннем кармане оказалась завёрнутая в лоскут «колбаска» из пятнадцати голидов. Когда мне её Саша подсунул, ума не приложу? Ладно, пригодится на подготовку к экспедиции.
Уже прошло два месяца, а мой новый знакомец всё не звонит. На ночном столике у Майки обосновалась фиолетовая раковина. Она светится и еле слышно, успокаивающе шумит по ночам. Почти, как далёкий прибой. Ни Майка, ни мама в мой рассказ не поверили. Не помогли ни раковина, ни золотые монеты. А друзьям я и вовсе не стал ничего рассказывать. Во избежание…

Думаю, Сашу просто задержали дела и через день-два он непременно позвонит. Я уже купил для него подходящую для нашего мира одежду…

Так, и кто это стоит перед витриной, улыбается и делает мне знаки? Не мог позвонить что ли, маг хренов?

- Лидочка, на сегодня рабочий день закончен!

- Ой, спасибо, Сергей Иванович! Я побежала!

Ну, он у меня сейчас получит!

Ой, ну как он не любил, когда она произносила его имя вот так, с оттяжкой на «и»! Когда она так говорит, значит, ее не переубедить.

Хотя пахнет с кухни соблазнительно.

– Ладно, ладно… - он поставил кроссовки на пол («Павлик, ты уже взрослый, должен понимать, что лишних денег у нас нет, поэтому вещами не разбрасывайся»), и пошлепал на кухню.

– Руки помой.

Еще и руки! Вообще уже!

А-а, ладно, быстренько сполоснем.

Ой, а суп-то вкусняцкий! Любимый гороховый, с копчеными колбасками! Пожалуй, не зря задержался.

– А лук есть?

– Есть, есть, - мама улыбнулась. – Вон, возьми из пиалки, чищеный уже. Хлеб – в хлебнице.

– «Бородинский»?

– Конечно.

– Умм!

Гороховый суп особенно хорош с луком вприкуску и черным хлебом, ну и сметаны, конечно, побольше. Лук-то, лук-то какой едкий, красота! – Павлика аж в жар бросило, когда он вгрызся в присыпанную солью четвертинку сочной луковицы. Потом откусил хлеба, тут же сунул в рот ложку супа – горячо, горячо, горячо! – втянул сквозь сжатые зубы воздух, так что во рту смешно забулькало.

Вкуснотища!

Скоро ложка уже шкрябала по дну тарелки.

– Спасибо!

– А чай? Пирог с яблоками есть…

– Ну, мам! Лопну! Потом!

– Хорошо, беги… Вот, возьми мелочь, мороженого себе купишь.

Ого, даже на два хватит. Здорово! Надо будет мороженое под самый вечер купить, и второе маме принести.

– Спасибо!

Через минуту Павлик уже мчался вниз по лестнице. На старой квартире пришлось бы ждать лифта, потому что жили на двенадцатом этаже, а тут этаж всего третий – р-раз! – и уже на улице. Только надо на первом этаже не пнуть – хотя здорово хочется! – банку с окурками, что оставляют вечно собирающиеся у Клементьевых гости, весь подъезд уже прокурили. Зато через эту банку можно – оп-па! – прыгнуть с шестой ступеньки, оттолкнуться от ядовито-зеленой стены, развернуться – и уже пулей вылететь во двор, так что бабульки, которые на скамейке сидят едва ли не круглые сутки, подпрыгнут от неожиданности.
По ступенькам – топ-топ! Дверь – шарах! Бабульки подпрыгивают – ага! – и ходу, ходу быстрее, пока баба Лена из третьей квартиры сложенной газеткой не вытянула! Ох, и скорая она на расправу, они еще и двух недель тут не живут, а от соседки попало уже трижды – «для вразумления», как она говорит.

Толку от этого вразумления, правда, чуть.

Ну а сейчас бегом к соседнему подъезду, маленьким камушком в Мишкино окно – пуль!

Можно было по сотовому позвонить, но простенькую Павликову «нокию» дура-кошка уже неделю как грохнула с серванта, и запас прочности прежде совершенно неубиваемого аппаратика иссяк: телефон набором деталек весело разлетелся по полу. Кошку выдрали, но что толку? Словом, до маминой зарплаты Павлик остался без телефона. Ну или пока отец алименты не пришлет. Хотя уж что-что это случится не раньше, наверное, чем рак на горе свистнет. Ну, мама так говорит.

Камушек сухо щелкнул по стеклу – этот «канал связи» Павлик и Мишка использовали с тех пор, как Павлик лишился телефона. Главное – Мишкиной маме на глаза не попасться, а то опять начнет про свои стеклопакеты нудить. И чего у Мишки мама такая странная?

За окном показалась вихрастая голова, потом Мишка влез на подоконник, высунулся в форточку:

– Сегодня не выйду. Видал, какая рожа?

Лицо Мишки казалось усыпанным разнокалиберными зелеными веснушками.

– Ого… А чего это с тобой?

– Мамка говорит – ветрянка. Утром повылезло. Говорит, на неделю такое.

– Заразное?

– А то! И главное – везде.

– Чего, совсем-совсем везде?

­ Ага… Знаешь, как чешется!

– Почеши тогда.

– Нельзя… Мамка говорит, расчешешь – уродом останешься.

И Мишка вздохнул.

– Ну ладно тогда, - тоже вздохнул Павлик. – Здоровей.

– Угу… Пока, - Мишка сполз с подоконника.

Вот тебе и погулял. Как же теперь быть?

Кроме Мишки, друзей в новом дворе у Павлика еще не было. Мама говорит, пойдет в новую школу – быстро со всеми перезнакомится, а пока… Не с малышней же ему играть, хотя мальков-то полон двор. А может, на старую квартиру сгонять? Там Женька и Айдарик, и Васек, наверное, уже из лагеря приехал. Не, далеко, мама заругает. А здорово было бы со старыми друзьями в казаки-разбойники поиграть, или по гаражам побегать – грохоту на весь двор, а дядя Коля-стопарик орет с балкона всякое – или в футбол…

А тут и в футбол-то сыграть не с кем. Ну да, вон старшаки – Петяй, Жека, Витек, Сема, Фанис и еще двое, про которых Мишка пока не рассказывал – возле соседнего подъезда пинают мячик лениво, но они ж его с собой не возьмут. Да и побаивается их Павлик, там младше тринадцати никого нету, а Петяй-то хоть и в седьмом классе, но дважды второгодник. Куда там десятилетнему Павлику – он для них клоп-салабон, как для него те карапузы, что с совочками и ведерками вокруг песочницы ковыляют.

Павлик поджал губы, потянул себя за торчащий вихор – так ему лучше соображалось.

Как же быть? На площадь, побеситься в фонтане? Или в парк, к пруду? Не, куда ни ткнись, одному делать нечего. И что теперь, домой идти?

– Дай хлеба, - послышался из-за спины голос, и Павлик даже вздрогнул от неожиданности. Обернулся.

– Дай хлеба, - негромко повторил стоявший перед Павликом худенький мальчишка в мятой рубашке и до белизны вытертых шортах из обрезанных над коленками джинсов. – Хлеба. Просят.

Мальчишку звали Нытиком, а иногда еще Горбушечником, но редко – Нытик было короче и удобнее. То есть на самом-то деле, конечно, это было только прозвище, а как мальчишку зовут, Павлик не знал. Да и никто во дворе, наверное, не знал. За те две недели, что прошли после переезда, Павлик видел Нытика почти ежедневно, но только издали. Впрочем, он знал, что Нытик – не сиротка и не бомжик, живет с отцом в соседнем дворе, только отец здорово закладывает, и обычно ему плевать, где Нытик шарабанится целыми днями. А когда не плевать, то в такие дни Нытик от отца прячется, иначе небо с овчинку покажется, потому что отец его, когда не пьяный, делается совсем дурак, и может ушибить чем-нибудь тяжелым. Мишка говорил, что Нытик из-за отца тоже дурак и псих, только неопасный – ну, ходит, ну, просит хлеба, делов-то. Из помойки не берет, но некоторые жильцы выносят ему засохшие куски, и тогда у Нытика настоящий праздник – он набивает хлебом карманы, напихивает под рубашку или в майку. Мальчишку соседи пытались и просто подкармливать, но Нытик кроме хлеба ничего не берет. А вот куда Нытик этот хлеб девает, никто так толком и не знал: проследить за ним не хватало терпения даже у самой отчаянных мальчишек. Нытик мог долго-долго ходить по двору, баюкая собранные куски, словно понимая, что за ним следят, а потом вдруг неожиданно и неуловимо исчезал. Через некоторое время появлялся снова – уже без хлеба.

– Нету, - развел руками Павлик. – В другой раз, ладно?

Но Нытик, мгновенно потеряв к Павлику всякий интерес, уже отошел в сторону.

– Слышь, щегол! Да че ты с ним трешь, с психом! – крикнул от соседнего подъезда один из старшаков – кажется, Сема. – Нашел с кем базарить, ха!

– В футбол будешь? – ломким голосом сказал Петяй. – У нас человека не хватает. На школьном, четверо на четверо?

Ого! Старшаки его к себе приглашают!

– Ну че тормозишь-то? Зассал?

– Не… - Павлик от волнения даже дал петуха, но тут же выправился, - не зассал. Я с вами.

В футбол он играл неплохо.

– Ну погнали тогда, чего стоишь.

* * *

– Че, сделали мы вас! – Петяй рывком натянул Фанису бейсболку на нос. – Как салабонов сделали!

– Детский сад, на! – сплюнул Витек, и торжествующе ухмыльнулся. – Продули, дистрофики!

– Да ладно…, - отмахнулся Сема. – Тоже мне, рональды. Счет-то 5:4 всего. А если б не щегол этот, - ткнул он пальцем в сторону Павлика, - вообще б ничья была.

Павлик незаметно надулся от гордости – играли до пяти очков, и победный гол во вражеские ворота и в самом деле забил он. А еще голевая была, когда он Петяю мячик чуть ли не на носок положил, но это ему вряд ли кто-то засчитает.

– Ты на него не тяни! – Петяй – сам Петяй! – потрепал Павлика по плечу. – Он не щегол, а… Как тебя звать-то?

– Павлик, - ответил Павлик, и еще немного надулся: уже не только от гордости, но и для солидности.

– Во, не щегол, а Павлик. Не, не пойдет… Э-э… Во, Пашкец, нормально?

– Сойдет, - прищурился Павлик.

От осознания того, что старшаки говорят с ним как с равным – ну ладно, почти как с равным – было здорово.

– Во, молодчик, Пашкец! Мы завтра с пацанами из пятнадцатой школы играем – будешь у нас за нападающего… А то Сема сегодня чего-то жидко выступил, - и Петяй захохотал.

– Сдулся Сема-форвард, - поддакнул еще один из старшаков, имени которого Павлик до игры не знал, а потом узнал, что зовут его Гошей.

– Нога у меня болит, - хмуро сказал Сема, глядя в сторону. – Пятка. Да и чего тут надо мной глумиться? Вон Горбушечник топает, над ним и глумись…

По двору и в самом деле медленно шел Нытик, придерживая руками оттянутую на животе рубашку. Рубашка бугрилась, шла острыми уголками – похоже, Нытик насовал за пазуху немало кусков хлеба.

– Нытик, подь сюда! – крикнул Петяй.

Нытик остановился, и по-птичьи наклонил голову, разглядывая ребят. Потом также медленно подошел.

– Хлеба дайте, - сказал он. – Просят.

– Пацаны, зырьте, че сейчас будет, - шепнул Жека остальным. – Мы с Петяем уже так делали…

– Хлеба-а? А может, деньгами возьмешь?

– Хлеба надо, - ровно сказал Нытик.

Петяй протянул Нытику две руки – в одной была пара сушек, которые он вытянул из кармана, в другой сложенная пятидесятирублевка.

– Выбирай.

Нытик без колебаний и даже, как показалось Павлику, с облегчением взялся за сушки.

– Во дурак, - выдохнул Фанис. – От денег отказывается!

Остальные заржали. Кроме Павлика – у него было плохое предчувствие.

Петяй не выпускал сушки.

– А платить? За сушки-то?

Нытик посмотрел на него. Павлику показалось, что глаза Нытика были полны сожаления и досады на непонятливость Петяя: такое выражение он видел у Нины Ивановны, учительницы в старой школе, когда та отчаивалась объяснить ученику простейшие, как ей казалось, вещи.

– Я говорю, деньги есть?

Нытик покачал головой и снова попытался вытянуть из руки Петяя сушки.

Руки у Нытика, обратил внимание Павлик, были в мелких ссадинках – такие бывают, если насажать заноз, а потом неумело выковыривать.

– Хлеба, - сказал он. – Просят.

– Нет денег – нет сушек, - Петяй спрятал сушки в карман. А потом, словно ему было мало, схватил Нытика за плечи, развернул:

– Н-на!

Кроссовок Петяя врезался Нытику пониже спины, оставив на вытертых шортах пыльный отпечаток, и Нытик, обдирая коленки, хлопнулся на асфальт. Из-за пазухи вылетело несколько кусков черствого хлеба, кривая горбушка, качнувшись, замерла сиротливо.

– Не надо! – вскрикнул Павлик. – Зачем?

Петяй повернулся к нему, жидкие белесые бровки удивленно поползли на лоб, комкая над собой бледную кожу.

– Ты что, щегол, совсем оборзел? – протянул он. – За кого впрягаешься? За этого?

Он ткнул пальцем в Нытика, который, не вставая с асфальта, запихивал за пазуху горбушку. Остальные старшаки переглянулись:

– Во дает мелкий…Думаешь, гол забил – все можно? Щас и тебе навешаем!

Вся репутация, которую Павлик заслужил у старших на футбольном поле, пошла прахом, когда он, набычившись, разбежался и вытянутыми руками ударил Петяя в живот. Маневр удался только лишь потому, что никто не ожидал от «щегла» такой прыти, не говоря уж о невероятности самого факта: щегол решил померяться с Петяем силой!

Старший согнулся, густо выдохнув, и у Павлика стало холодно сзади под коленками, когда он встретил взгляд Петяя – изумленно-злобный, исподлобья. Белесые бровки медленно, словно волосатые гусенички, сползлись к переносице:

– Ну все, щегол, вилы тебе!

Павлик не стал ждать расправы, и подхватив за шиворот баюкающего собранные куски хлеба Нытика, толкнул его вперед:

– Бежим, дурак!

Странно взмякнув, мальчишка, подгоняемый Павликом, затрусил вперед. Павлик понимал, что далеко они не убегут: это он здесь новичок, а старшаки знают эти дворы как свои пять пальцев, не затеряешься, да и бегают быстрее… ну, может, не быстрее Павлика, на поле он всех обставлял, но уж точно быстрее Горбушечника. Его ж не бросишь.

– Стой, гад!

Топот за спиной становился все ближе.

Эх, сейчас всю рубашку угваздают…

А мама старалась, стирала.

– Вон туда, за угол давай! – Павлик толкнул Горбушечника к щетинившимся темными листиками кустам шиповника, буйно разросшегося за четвертым подъездом. Обдерешься, конечно, но, может быть, Петяй хотя бы в кусты не полезет.

Затылок обожгло жаркое дыхание, рука преследователя коснулась спины Павлика, он вскрикнул, толкнул Нытика вперед…

В глазах на мгновение потемнело, а еще через секунду Павлик поскользнулся, и шлепнулся на спину, тут же вскочил… что это, снег? Откуда тут снег, лето же! Хотя нет, рядом с Дворцом спорта иногда бывает огромная куча снега, внутри лед чистят и снег вывозят, даже можно в снежки поиграть. Нафиг, какой еще Дворец спорта? Это ж рядом со старой квартирой было, на другом конце города…

– Давай, беги, ну… - Павлик еще лихорадочно частил, подталкивая застывшего Нытика, но уже и сам понял, что здесь что-то не так, и остановился.

В полумраке – среди бела-то дня? – виднелись выкрашенные темно-зеленой масляной краской стены, и уходящая вверх, в темноту, лестница, скрипучая даже на вид. И как же холодно! Они с Нытиком стояли у самого входа в подъезд: на пол намело снега, за спиной, подталкиваемая ветром, поскрипывала дверь.

– Как это? – спросил Павлик. – А?

Вместо ответа Нытик, придерживая левой рукой оттопыренную рубашку, под которой проступали острые углы кусков хлеба, правой осторожно взял Павлика за руку. Шагнул к лестнице, потянул за собой. Идти в темноту не хотелось, но Нытик тянул за собой так уверенно, словно уже не раз здесь бывал. Но где это – здесь?

– Мы куда?

– Не бойся, - тихо сказал Нытик. Это были первые новые слова, которые услышал от него Павлик.

Нытик потянул сильнее.

И Павлик пошел.

Скрипнули под ногами ступеньки.

Они поднялись на третий этаж: лестница уходила выше, но Нытик шагнул в темный коридор, в дальнем конце которого серел прямоугольник разбитого окна. Из окна тянуло ледяным ветром, ощутимым даже здесь, в самом начале коридора, на полу намело приличных размеров сугробчик.

– Холодно, - сказал Павлик.

– Почти уже, - неясно отозвался Нытик.

По сравнению с тем, как Нытик говорил во дворе, здесь он был на удивление разговорчив.

В коридор выходили двери шести квартир – по три с каждой стороны. У пяти они были нараспашку, и за перекосившимися дверями Павлик видел брошенные вещи: лежащий на боку железный трехколесный велосипед, разбросанные по полу кастрюли и сковородки, и даже разбитую люстру, окруженную блестящим крошевом – наверное, разбились стеклянные подвески, а может, это были просто мелкие ледышки, а может, и то, и другое.

Нытик подошел к единственной плотно закрытой двери в самом конце коридора, возле наметенного ветром сугробчика, и с натугой толкнул. Дверь подалась, и Нытик, двигаясь несколько неуклюже из-за хлеба под рубашкой, протиснулся в образовавшуюся щель.

– Быстрее, - глухо сказал он уже изнутри. – Холод.

Павлику ничего не оставалось, как последовать за ним – он вошел, и тут же споткнулся обо что-то мягкое, едва не растянувшись.

– Тряпки, - шепнул Нытик. – Обратно.

Ах, вот что это такое на полу – тряпки! Понятно, чтобы из-под двери не поддувало.

Павлик поплотнее подсунул тряпки под дверь, и тянуть холодом по ногам перестало. Вообще в этой квартире – это же квартира, правда? Ничего не видно в темноте – было много теплее, чем в коридоре, но «гусиная кожа» не проходила, и волоски на руках так и стояли дыбиком.

Постепенно глаза привыкли в темноте, Павлик начал различать смутные контуры предметов, но Нытик уже снова тянул его за собой. Правда, они сделали всего несколько шагов, как Нытик сказал:

– Уже.

В комнате было светлее, чем в передней – свет пробивался по контуру занавешенного одеялом окна, а еще на стенах и предметах играли скупые отблески огня, который потрескивал в смешной круглой печке, от которой в окно тянулась коленчатая жестяная труба.

На трубе висело еще одно одеяло и какие-то одежки, на печке чуть слышно сипел большой чайник. От печки волнами расходилось тепло.

Рядом с печкой стояли два накрытых крышками ведра, и лежала кучка дров. Дрова были до странного правильной формы, и Павлик удивился, признав в них разломанные стулья.

Кроме печки, в комнате стояли тумбочка с посудой, две придвинутые друг к другу широких кровати и кресло, на кроватях лежала большая куча тряпья, еще несколько кучек располагались рядом с кроватями, на брошенных на пол матрасах.

А в кресле, закутавшись сразу в несколько одеял, сидел человек.

– Тоня, - негромко сказал Нытик. – Тоня…

С полминуты было тихо, а потом человек на кресле шевельнулся.

– Коленька… Коленька пришел, - сказал он, и только по мягкому голосу Павлик понял, что это девочка: изможденная, худенькая, с полупрозрачной кожей, закутанная в тряпки, одежки, одеяла. Хотя и довольно взрослая, наверное, не младше Петяя. – Ребята, Коленька пришел…

Кучи тряпья зашевелились – откидывались уголки одеял, из-под них поблескивали глаза, потом на свет показывались чумазые лица, и, наконец, завернувшиеся в тряпки дети поднимались на ноги. Один, два… Под большой кучей тряпья на кровати оказалось сразу трое малышей, а всего в комнате, не считая девочки в кресле, которая, похоже, была здесь за старшую, было семеро детей.

­ Коленька… - шептали они, и глаза на их исхудалых лицах светились радостью.

Так это Нытик – Коленька?

– Я пришел, - сказал Нытик. И начал вытаскивать куски хлеба – из-за пазухи, из карманов.

– По очереди берите, - сказала девочка, и малыши, тянущие к хлебу руки, отдернули их. – Как мы с вами условились? Девочки вперед, и сначала самые младшие. А кто у нас самый младший?

– Лиза, - нестройно протянули дети, не сводившие глаз с кусков хлеба в руках у Нытика-Коленьки.
Самая маленькая девочка – Павлик подумал, что ей не больше пяти лет – взяла у Коли два больших куска серого хлеба.

– Спасибо, - сказала она едва слышным тоненьким голоском, вскарабкалась на кровать, плюхнулась на задик, зарылась в кучу тряпья.

– А теперь… - продолжила девочка в кресле, и дети все так же нестройно сказали:

– …Маша.

Следом за Лизой и Машей, уже трудившимися над кусками, свои доли получили остальные дети – Таня, Дима, Ромка, Сева и Ваня. Все они были немногим старше первой девочки, Маши, вряд ли даже Ваня уже перешел во второй класс, но Павлику они казались похожими на маленьких старичков – очень уж серьезными были у них лица. Последний кусок достался Тоне, девочке в кресле, и Павлик удивился, как быстро иссякли запасы Нытика. То есть Коли. Казалось, под рубашкой у него просто огромная куча хлеба, а досталось детям всего по паре больших кусков, а Тоне и вовсе один. Еще несколько горбушек Коля положил в кастрюльку на тумбочке.

– Вкусненький хлебушек, - сказала с кровати Маша, высовываясь из-под большой, на взрослого, шубы. – Тонечка, а можно, я еще горбушечку возьму?

– Нет, Машенька, - покачала головой девочка в кресле. – Это в запас будет. Потом покушаем, с кипяточком. Поспи пока, хорошо?

– Хорошо, - согласилась Маша. – С кипяточком тоже вкусненько.

И снова закуталась в огромную шубу.

– Мальчик, - Павлика требовательно потянули за штанину. – Мальчик…

Он опустил глаза – это была Лиза, самая маленькая девочка.

– Возьми, - сказала она, показывая на лежащее одеяло. – Холодно.

– Спасибо, - машинально ответил пока еще так и не пришедший в себя Павлик, и накинул одеяло на плечи. От одеяла шел тяжелый и неприятный запах, но под ним было теплее. Хотя ноги мерзли – одеяло было маленьким, и на всего Павлика его не хватало.

– Ты Колин друг? – спросила Тоня. – Как тебя зовут?

– Павлик, - ответил Павлик. Он посмотрел на Нытика-Колю, который, открыв дверцу печурки, сунул туда две ножки от стула, и отблески пламени на стенах стали ярче, заиграли быстрее. – Да… Друг.

Коля действовал уверенно, словно не в первый раз здесь. Хотя, наверное, и в самом деле не в первый.

– Хорошо, что Коля не один теперь. Ему трудно очень с нами, - продолжала Тоня. – Видишь, сколько нас здесь? Были еще Кеша и Лена, но они умерли, а у меня вот ноги болят, вставать почти не могу.

– Спасибо вам, - глухо сказал из-под одеяла – только глаза блестели в щелке – один из мальчиков: может, Дима, а может, Ромка.

– За что? – не понял Павлик.

– За хлебчик.

– У вас тепло? – спросила Тоня. – Наверное, тепло, вон какие шортики. А у нас – сам видишь. Скорее бы весна уже. Может, тогда хотя бы расхожусь. Картошки посадим за домом, там обстрелом асфальт разбило… Осенью с картошкой будем. Много соберем, хватит надолго, - дыхание у Тони сбивалось, и Павлик подумал, что у нее плохо не только с ногами.

– Картошечка вкусненькая, - высунулась из-под шубы Маша. – Мамочка мне с молочком делала. И молочко вкусненькое.

Павлик подошел к окну, чуть-чуть отогнул краешек одеяла, чтобы выглянуть в окно.

За стеклом, зачем-то крест-накрест перечеркнутым пожелтевшими бумажными полосками, ветер кружил снежные хлопья. Хмурые дома под большими снежными шапками утопали в сугробах, небо над заснеженным городом было низким и серым. На заваленной снегом улице – ни машин, ни людей.

Хотя нет. По извилистой тропке шли двое, покачивались, тянули за собой санки. На санках лежал какой-то сверток: белый, длинный. А вот еще один человек – показался из подъезда, и с перерывами, словно делал неимоверно трудную работу, наполнил снегом два ведра. Снова скрылся в подъезде, волоча за собой ведра, будто не имея сил поднять их.

– Пав… Павлик, - окликнул его Коля. – Идем… Надо быстро.

Следом за Колей Павлик вышел из квартиры, плотно прикрыл за собой дверь. У Коли в руке был маленький топор.

– Это зачем?

– Дрова, - пояснил Коля. – Надо быстро.

Ага, так вот от чего у него ссадинки на руках – дрова колет, занозит руки.

– Слушай, Ны… Коль, а где мы? – наконец-то задал Павлик давно мучивший его вопрос. – Ты знаешь?

– Не… Нет. Полгода. Первый был – просили хлеба. Ношу.

Говорил он невнятно, какими-то обрывками фраз, но в глазах светилось такое искреннее желание объяснить, что Павлик кивнул – мол, понял. Да и что тут не понять: попал первый раз сюда полгода назад, встретил детей, они попросили хлеба. Потому он и бегает по двору, потому и клянчит краюшки, не умея объяснить толком, зачем и для кого просит.

Коля держал топор неумело, и Павлик, которого дедушка учил колоть дрова, попросил дать топор ему. Благо, идти за дровами было недалеко: в соседней квартире решили пустить на дрова два стола, один в зале и другой на кухне. Павлик быстро разбил оба стола на куски, которые могли влезть в печку.

– Только хлеб? А если чего-нибудь другое попробовать? Ну там, не знаю… – Павлик вспомнил слова Тони, и ему вдруг стало стыдно за то, что каких-то пару часов назад он слопал огромную тарелку супа, да еще отказался от маминого пирога с яблоками, когда здесь дети мечтают о куске хлеба. Потом вспомнил, что они иногда с мамой хлеб не доедают, он плесневеет, и его выкидывают, и стало еще стыднее. – Картошку?

Коля, собиравший дрова в охапку, только головой мотнул.

– Больше – нет. Только хлеб.

– Только хлеб – что?

Коля наморщил лоб и даже зажмурился, мучительно подыскивая нужное слово.

– Про… проходит.

– А если их – к нам? А? Детей – к нам?

– Хотел, - выдохнул Коля. – Делал. Никак! Никак! Плакали!

Плечи его затряслись, в глазах стояли слезы.

– Плакали! Не могу слышать! – он закрыл уши ладошками. – Плачут! Сюда, - он ткнул пальцем в пол, - хлеб. Туда, - он указал за спину, - я. Они нет!

Павлик выругался.

Мама, конечно, запрещает говорить такие слова, но ее же тут нету.

Теперь надо дрова отнести, а то малышня замерзнет.

Подождав, пока Коля немного успокоится, они внесли в квартиру две больших охапки дров, положили возле печки.

– Спасибо, мальчики, - с присвистом сказала Тоня, и закашлялась. – Теперь… Теперь не замерзнем.

– Я сейчас, - сказал Павлик. – Там это… Тряпки под дверь…

А в следующее мгновение Коля больно ухватил его за руку, и в глазах у Павлика потемнело.

* * *

­ Ты смотри куда летишь, малой! О, еще один! – рослый мужчина в светлом костюме отшатнулся в сторону, когда из-за угла дома под ноги ему вывалился Павлик, а следом за ним и Коля.

– Извините, - Павлик потер ушибленный локоть, потом помог подняться Коле, отряхнул его шорты.
Потом оглянулся. Они были в двух шагах от дома – но, наверное, прошло сколько-то времени, потому что тени стали длиннее, и рядом не было Петяя с его дружками.

Июльское солнце жарило нещадно, небо было высоким и чистым.

Неслись по улице машины, спешили пешеходы.

Ни снега.

Ни холода.

Ни комнаты, в которой голодные дети ждут хлеба.

Показалось? Привиделось?

Но тело еще хранило память о пронизывающем ветре, и в рельефах подошв набился грязный снег, сейчас он таял, и расплывался по асфальту темными каплями; и у Нытика под рубашкой не было ни одного куска хлеба. Они остались там, в темной душной комнате, где маленькая девочка Маша просит картошки с молоком, где, укутавшись в собранные из чужих квартир одежки, сидят истуканчиками мальчики Дима и Ромка, и хрипло, с присвистом дышит девочка Тоня, которая у них за старшую. И сейчас она смотрит на язычки пламени в железном нутре печки, и считает, на сколько можно растянуть те краюшки, что остались в запас, и на сколько хватит дров, что принесли неизвестно откуда взявшиеся мальчишки.

– Ты пойдешь туда снова? – спросил Павлик у Коли.

Тот посмотрел на него взглядом побитой собачки, и Павлик вдруг сам чуть не расплакался.

– Просят, - прошептал Коля. – Плачут. Надо хлеба…

– Будет хлеб, - сказал Павлик. – Не уходи никуда, слышишь? Слышишь?

Не дожидаясь ответа, он побежал к подъезду.

– Мама! – задыхаясь, Павлик колотил в обтянутую дерматином дверь. – Ну мама же!

Дверь распахнулась, и он буквально ввалился в квартиру, хватаясь за мамин халат.

– Что, что случилось?

– Дай хлеба, мама! Просят!

– Ласкажи, деда, пла Залечье… Как там было?.. Что там было?..

Дед разговору рад. Хоть бы и с детьми – надоедает цельный день сиднем сидеть, на прохожих пялиться. Да и болтлива старость порой… Вскрякнет Боян для прочистки горла, прокашляется и начнёт свои нехитрые байки плести – на разные сюжеты да на разные голоса:

– Про Заречье? Могу и про Заречье – слухайте:

1. Заречье

Заречье было заселено, как по мне, так совсем ещё недавно – всего лет тридцать с гаком минуло с той поры, как один из ближних бояр Святослава, Свенельд, попытался взять под свою руку торговый путь между дальней Русью и Византием. Место оказалося на диво удобным для надзора над волоком-миновцом, по левому берегу обходящим пороги в среднем течении Славутича.

Повелел Свенельд поставить и укрепить близ волока мытище – частокольную крепостцу на полсотни ветеранов из числа дружины своей. Назначил старшего и строго-настрого приказал: обид торговым людям не чинить, а мыто взимать повёсельно – по резанной куне с весла.

Вскорости обросли ветераны хозяйством, обзавелися семьями, срубили себе дома – хоромы, не хоромы, а тесноты никто не испытывал. Земля-то здесь ничейная была – не княжеская да не боярская. Левый берег, ведь, необжитая часть степи. Самих же степняков видели мы только на торгах, когда случался богатый гость-купец, и вели себя те степняки тихо и незлобиво.

Волок, ясное дело, не вода – ни течением, ни ветром подспорья не даст. Да и корабли-то посуху сами не пойдут. Вот и набрались из пришлого люда артельные ватаги – купеческие лодии на катках волочь. Труд тяжёлый да денежный, и с мужицким вельми схож – токмо до ледостава волоку жить. А зимой – тишина: сиди у печи, баклуши бей. Или иным ремеслом занимайся. Артельщикам тоже жить где-то надобно – строились и они.
Так родилося наше сельцо, да подросло, да расширилося. Имя выбрали ему соответное – Заречьем нарекли. В смысле, что за рекой, на левом, чуждом для всего нашего народа, берегу, раскинулось энто поселение. Тридцать с гаком лет – срок немалый, и вольные земли окрест Заречья ушли под пашни да выгоны. Где было просторно – там стало тесно. И двинулись вновь прибывшие вместе с зареченцами, что простора жаждали, дальше в степь, на выселение. Молодёжь крутила свадьбы и строилась – всё больше в Выселках, которые были не так велики, как Заречье, но и отставали уже несильно.

Заглянул как-то к нам в Заречье один из малых князей, у кого кроме звания иных богатств нетути. Углядел степное раздолье и щедро наделил своих латников ничейной землёй... Сам он вскорости сгинул в усобице княжеской, но отведенная им земля дала начало третьему сельцу – Княжьим Отводам…

– Деда, это Василько-княжич был?

– Нет, дитятко, про Василька совсем другой сказ.

– Ласказывай пла Василька, деда…

– Ну, про Василька, то – про Василька…

2. Василько

Почитай, сотен пять дворов по трём селениям набиралося, а энто – прорва народу. И княжения над нами никакого нет. Ни подушного не платим, ни дымного. Непорядок, стал быть, негожество. Тута и выискался где-то умник-князь, может, и в Кия-граде самом, и спроворил правителя для зареченцев… Да, считай уже лет восемь прошло (вас никого ещё и на свете тогда не было) с прибытия в Заречье княжича Василька, из младших сыновей, а, стало быть – безвотчинного. Но роду богатого и сильного – по оружию и доспеху дружины такое сразу видать. И кони единой каурой масти, статью, ростом – одна в одну. Редкой красоты кони… Залюбуешься, на это воинское великолепие глядючи…

Взялся Василько за княжение рьяно. По-первах, перечёл всех взрослых да малых, да сколько мужеска, сколько – женска полу. Опосля скотину по подворьям счёл, за скотиной настал черёд плугам да косам. Оно и понятно – любое хозяйство счёт любит… Да молодость… Да исполнительность… Была у Василька опаска – не учесть некоей мелочишки и оттого не справиться с княжьей своею службою. Мужики наши посмеивалися да жили прежним укладом – подати, вишь, княжич работой востребовал.

Все земли трёх наших селец лежали навроде клина журавлиного – правое и левое крыла опиралися на крутые овраги, кои и пешему перейти в тягость. А конному – так и подавно дороги нет. За спиной же – Славутич с порогами, и доступ оттудова по реке да через волок – не степнякам там хаживать. Один лишь путь из степи и есть… был… – где овраги сближалися. Там Василько решил городок свой ставить: и терем, и стены защитные. Навроде, как горлышко в кувшине запечатать, и все три сельца в кувшине том и схоронить.. Под надёжной такой зашитой чего бы и не жить нам, припеваючи?

Ан, нет! Старшой над мытниками, Мирон, старостовал заедино и над зареченцами. Слушалися слова его и в Выселках, и в Княжьих Отводах. Когда б не Василько, стать бы Мирону первым из нас, мужиков, боярином – такое богатство и власть над нами заимел. Перешёл княжич дорогу Мирону, и начал тот людей мутить.
Васильку бы в плети, в кнуты нас взять, а он, по молодости, словами увещевал. Да толку от княжьих слов, когда и Мирон свои слова нашептывал. Только княжич открыто говорил, в голос, а энтот змей – на ушко, да наедине… Дескать, не след нам степь дразнить – не трогают нас степняки, пока угрозы с нашей стороны не видют. От торговлишки, мол, всем нам выгоды поболее, чем от войны будет… Открыто вредить Васильковым дружинникам Мирон не призывал, нет, но и усердия в помощи выказывать не советовал. Так что, работа на крепости шла ни шатко, ни валко: когда-никогда и заявится там кто из мужиков, чего-то подмогнёт, два-три раза топором тюкнет и снова – в своём подворье от княжей повинности скроется. Одна дружина денно и нощно пупы рвала, дабы ко времени, ко сроку военному, поспеть укрепиться… Не поспели…

Тут, вишь, какое дело случилося – перессорилися орды в степи, чисто наши князья, и того хакана, что соседом нам был, постигла в битве неудача. Пришлося ему вместе с битой своей ордою в другую часть степи подаваться. А победителю мир с нами не надобен оказался. И навалился он всею военной мощью на слабую дружину Василька да на его недостроенный городок.

Мирон и здесь расстарался: наше дело, дескать, сторона – как раньше мирно со степью жили, так и впредь мирно жить будем. Не получил от нас поддержки Василько, сам на сам против степи встал, да цельный день сражался. Хоть и молод – да отважен и силён оказался не по годам. И дружинники ему не уступали. Положили степняков несметно, прежде чем сами полегли – все полегли, никто не выжил. И в полон никто не попал. Доблестью же своей они и степняков поразили.

Хакан-то пуще всего воинскую хватку ценил, мастерство воинское да отвагу, потому с большим почётом Василька с дружиной земле предал. Насыпали степняки над нашими павшими воями великий курган. А где своих побитых схоронили, про то не ведаю... И ни один степняк в сельцах не объявился – хакан запретил, уважение Васильковой смерти оказывал. Дальше сожжённого княжьего городка не пустил своих, но и нам на похорон придти не дозволил. Мол, раз вы сами по себе, то и доблесть княжича с дружиной отношения к вам не имеет. Не ваши то герои – мои, ибо нет выше чести, чем с достойным врагом сразиться…
Тем и кончилося княжение Васильково…

– Деда, а дальше – дальше-то чего было?

– Дальше? Дальше прожили мы ещё лет с пяток той жизнью, что до Василька жили. Хоть и в мире, да неспокойно как-то. Нет-нет, да и глянет кто из мужиков с тревогой на степь, чуя беду неминучую…
– Откель же беде быть, деда? Не пустил же хакан своих… Уважение ж, деда…

– Уважение, да не к нам – к нам-то не за что. Одного героя бросили, не поддержали в сражении – чужой, мол, для нас. Другого же, своего, не воспитали, не вырастили… Выждал хакан столько дён, сколько определил своим долгом Васильку за славный бой, да и пришёл к нам вдругорядь – довершать начатое…

3. Набег

..Набат ударили в разгар дня. Сперва загремел сигнальный барабан сторожевой вышки Выселок, ему отозвался сигнальщик Княжьих Отводов. Последним застучал колотушками Никодим, уже у нас, в Заречье. Барабан у Никодима был самый громкий, и староста Мирон чуть голоса не сорвал, пока докричался снизу до сторожей.

– Ну, чего расшумелися? – вопил он у подножия вышки. – Чего видать-то? Ась?

Наконец, между жердями ограждения смотровой полати, высунулася голова Пахома – напарника Никодима на энтот день.

– Выселки горят! – закричал он в ответ старосте. – И Отводы горят! Почитай, уже дворов по десятку занялось!

– Степь… Степь пришла! Степь! – и побёг староста на площадь, куда спешили оторванные набатом от будних дел зареченцы. В невзгоду, в беду люди дружка ко дружке жмутся – вместях напасти бороть завсегда сподручнее.

Суматохи было много. Страхов – ещё больше. Степняки несли смерть… и несли они рабство, что намного горше смерти. Вой, крики… Кто за оружие хватался, кто за детей, кто за имущество, коего тоже досадно утрачивать. Команды – дабы порядок навесть да напомнить людям о достоинстве вольного человека – никто на себя не брал… Мирон, тот чуть не хужее всех в суматохе был: отвык от воинской службы, да накопленная мошна – натасканные из мытной казны монеты – навовсе лишила его мужества. Ему бы вспомнить сейчас, как он в бояре-то лез-пробивался, да боярство своё и проявить, что должно вожу народному. Но где там! Хлипок он супротив Василька оказался, княжичу не ровня – не кажному, как видно, в князья-то идти, не кажному…
Один только в суете не участвовал – стоял, опираяся на выбеленный временем посох, смотрел насмешливо, а то и – презрительно. От него спокойствие по площади кругами расходилося, аки волна – от камня, в воду брошенного. Был энто недавно пришлый волхв, назвавшийся нам Влахом.

Он приплыл в Заречье с караваном купцов вскорости после гибели Василька и поселился неподалёку от старого мытища. Домом Влаху стала пещера в береговых скалах, почти над самыми порогами. И рёв бегущей через пороги воды глушил слова просителей, обращавшихся к волхву за помощью. Да, к нему обращалися, но очень редко. Ещё реже он помогал. Странный человек – Влах. И сильный. Сторонилися его люди до энтого набатного дня, чувствуя, что волхв может быть опасен – невзираючи на мягкие черты лица и на частую добрую улыбку.

Теперь же зареченцы жалися к Влаху, ища у него успокоения с защитою. Прибился к волхву и Мирон.

– Помогай, волхв, спасай людей, – униженно попросил он Влаха. – Не сдюжить нам самим…

– Сражайтеся – то и сдюжите, – спокойно ответил волхв, и слышалася в его ответе издёвка.

– Да, где нам! Мало у нас способных мечом махать, а кто способен, тот стар уже, как и я – так что войско мы вовсе никчёмное.

– Не волхвам с ордой биться след, а – воинам! Да, и что я один супротив орды сделаю, Мирон?

– Мне баяли, ты могутнейшего халдея-колдуна своею волшбой уходил. Вчистую в пыль разнёс – совместно со всеми его колдовскими слугами. Мокрого места от них не осталося. Что тебе орда? Простые люди, хоть и с оружием…

– Антересовался мною, Мирон?

– Расспрашивал.

– Тогда должон ты знать: то – халдей, с ним у меня особая война была. А против обычных людей мне идти неможно, разве только – жизнь свою защищаючи… Сейчас же никакой для себя угрозы не вижу, просто уйду и – всё.

– Как – уйдёшь!?

– Открою проход в другое место и – уйду.

– Нас возьми! Возьми нас! Мы тоже пойдём! – заголосили люди на площади. – Все пойдём! Всех бери!

– Мы заплатим, – добавил Мирон. – Только спаси от погибели и плена.

Влах задумался, что-то подсчитал, загибая пальцы, и ответил:

– Ладно. По гривне серебра за кажного дадите – всех уведу.

Цена велика, да свои жизни дорожче. Сладилися с волхвом и кинулися, было, по подворьям – скотину забрать да из имущества взять, что под руку попадётся. Влах остановил торопливых:

– Проход будет мал, и удержу я его недолго. Одним только людям со мною идти, а то – прощавайте, мне некогда.

Выбор невелик – или вместе с богатством своим под ордой пропадать, или бежать, бросив всё нажитое. И так неладно, и эдак нехорошо. Но живу быть, и на воле – всяко лучшее ордынского плена или смерти от сабли степняка.

– Давай волхвуй, отворяй проход, твоя взяла…

Распахнулася в воздухе, по Влахову слову, дыря – из Заречья нашего незнамо куды ведущая… Не поверил бы, кабы своими глазами не видал. Не, ну, дыря – дырёй, впрямь вот так от земли и поднялася. Одному человеку как раз пройти с ношею. А такому дородному, как Мирон – только-только протиснуться. Там, за дырёю, поляна лесная да сосны с берёзовым подлеском видны. Но разглядывать-то и некогда – Влах криком погнал нерадивых:

– Бегом! Бегом! На той стороне не задерживайтеся – отбегайте подале, штоб и другим пройтить…

И Мирон за ним зачастил, будто был эхом:

– Бегом! Бегом! Торопитеся!

Бежали в дырю бегмя, чуть что не падали. Мирон, тот пропустил с десятка два зареченцев, да и сам в дырю нырнул, крикнувши Влаху:

– Я разберуся тама – дабы к дыре не жалися…

Как быстро не бёгли, а до наскока степняков не пробёгли все – сотни со две ещё у дыри толпилися. Я уж думал, что посекут, порубят нас, а то и арканами на поим закидают. Мне же, по любому, смерть пришла – кому старый дед во полоне надобен?

А Влах-то песню волховную завёл. Слова в ей все наши, потому понять – понял, а не упомню. Разве что перескажу, об чём в ей было. А энто звал Влах на подмогу и землю нашу, и ветер, и воду Славутича, и пламя отчих очагов – для убороны от орды, на нас скачущей.

От песни той засиял у Влаха посох ярким светом – глазам глядеть больно – да щёлкнул по степнякам Перуновым огнём. Раз, другой, третий… Кто из степняков уцелел, кинулися наутёк – только пыль от копыт застолбилася…

Ну, скользнули мы в дырю без дальнейших помех, и дыря та за нами закрылася… Так оказалися мы в энтом месте…

– А Влах Перуновым огнём кажного попалит-пожгёт, кого схочет, деда?

– Не, дитятко, не кажного. Не могёт он на тех волховать, кто не ворог ему. Волхвы, они силой для пользы людям наделены, а не во вред им… Оттого и случилася драка, как дыря за нами закрылася…

4. Драка

Начал драку Пахом. От вида Перунова огня у него в голове помутилося. Токмо на поляну ту сквозь дырю взошли, подступил он ко Влаху с обидами. Горлом-то Пахом уродился – чистый тебе кочет. Да и норова петушиного.

– Ты! – кричал Пахом. – Не защитил! Нас!

– Глупо защищать тех, кто не хочет даже за себя биться.

– Мы оплатили тебе нашу защиту!

– Вы заплатили мне только за спасение. Я дал вам совет – сражайтеся, и тогда я помог бы вам в битве. Вы не последовали моему совету, и я помог вам спастися. Погибшие, отставшие, потерянные – есть? Нету! Я выполнил работу, за которую вы заплатили.

– У меня там осталося всё имущество! Всё моё богатьство! Я – нищий! Все мы – нищие! – Пахом неожиданным ударом сбил волхва с ног. – А вина в энтом твоя, – добавил он, пнув лежащего ногой. – Бей его мужики, за все наши беды – бей!

Навалилися толпой, били с остервенением. По настроению людей судить – тут бы Влаху и конец пришёл. Да лежачего кулаками лупить несподручно, пинать – так сапогов мужики не носют. А какой лыковым лаптем удар? Больше свои ноги собьёшь, чем другому навредишь… К тому же и Мирон спохватился:

– Будя, мужики! Хватить! Забьёте насмерть – не выберемся отсель. А останется жив – за кажный удар плату стребуеть!

Угомонилися мужики не сразу, но злость поутихла. Разбрелися по поляне, понурые, дружка на дружку не глядять, глаза в стороны отводют. А Влах уковылял от нас – крепко ему досталося нашенской благодарности… Но не волховал супротив нас – энто я верняком знаю. Я, ить, за им пошёл и помогал кровь смывать…

– Чай, осерчал Влах-то, деда?

– Осерчал, не без того. Кто б не осерчал? За доброе дело – да по сусалам. Любой осерчаеть… Но Влах, оказалося, свой антерес имел, и драка на его антерес и вышла… Мы с волхвом ночку у костра коротали…

5. Обратный путь

Сидели мы с Влахом молча. Да и об чём было говорить? Несуразный задался день и ему, и всем нам, зареченцам. Я ж и в Княжьих Отводах, и в Выселках кажну собаку знал, не токмо что людей. Мы-то убёгли, а оба сельца, почитай, погибли – смутные думы мои об их доле текли помаленьку… То одного вспомяну, то другого… Об чём думал Влах – того не ведаю. Но догадки свои имею, и вот почему.

Заявился к нашему костерку Мирон – мужики-то от гнева ужо остыли, замирения возжелали – им-то ссора с волхвом вовсе не с руки. Влах-то знал, куды вёл нас, а нам самим – пока разведаешь опасности и блага энтого леса, можна и в худшее зло угодить. По всему видать, что Влах – очень нужный людям человек. А замирения искать – то старостово дело...

Мирон нерешительно потоптался

– Можно? – спросил он, указывая на корягу подле костра.

– Садися, – не отрывая взгляда от пламени, шевельнул разбитыми губами Влах и вытер ладонью выступившую на них кровь.

– Ты… это… не серчай… Сгоряча они… и по глупости… – староста тщетно пытался заглянуть в глаза волхва – понять его настроение. Но разглядеть ничего не мог. И не только от того, что Влах смотрел в сторону – лицо у Влаха распухло, глаза заплыли… Из-за отёкших чёрных век – и прямого взгляда не разглядишь, а тут… Чего уж там – поработали мужички на славу…

– Прости, Влах, – Мирон впервые назвал волхва по имени, – всякое между своими случается…

– Ты знаешь закон, – был ответ. – По закону и сочтёмся.

– Потребуешь платы? Сейчас? Но у нас всех ценностей – что на себе надето… У людей ничего нет…
– Я возьму плату людьми. Готовьтеся. Завтрева приду.

Плата людьми – энто значило, что Влах выберет себе ученика. Может, и не одного. Больных в ученики не брали, увечных – тоже. Получалося, сколько-то здоровых рабочих рук зареченцы потеряют. Да, к тому же, все расходы на содержание Влаховой школы примут на себя. И это сейчас, когда надо обустраиваться да обживаться на новом месте! Каждый человек на счету! Э-эх…

– Влах, – Мирон опустился на колени. – Влах, не губи…

Волхв и бровью не повёл. Так и не шелохнулся, пока не ушёл от костра староста, утративший надежду на одно токмо словесное примирение. Лишь тогда, пожевав немного разбитыми губами, Влах неловко, но зло сплюнул в костёр…

А утром мы с им пошли за расчётом.

Сказать, что нам были рады, я не скажу, но ждали почти с нетерпением. Голодная ночь на земле, дети плачут – и страшно им, и есть хочут… Добычи-то где взять? Так, грибков, да ягод, что вкруг поляны нашли… Но без хлебушка какая энто еда? По всему видать, что волхву не токмо плату людьми брать, но и научивать нас подальшему житию придётся. Так оно и случилося.

– Кто ко мне в ученики своей волей пойдёт? – вопросил Влах, оглядевши хмурые лица зареченцев. – Не такое это дело, чтобы неволей я стал кого-то учить…

Из молодых схотели многие – сдаётся мне, что Перунов огонь тому виной был. Как же, сила великая да неведомая. Молодым диковины завсегда – в охотку. Ну, ладно бы парни, так и девка, Никодимова дочь Любава, туда же: – И я, мол, тоже учиться на волхва хочу. Но это так, баловство одно – в Заречье все знали, что она за Пахомовым сыном, Любомиром, в живое пламя взойдёт, не то что в волшебницы назовётся. Присохла, вишь, к Любомиру девка…

Да, так что я – Любомира Влах на учение, как раз, и взял. И ещё с десяток парней из охотников отобрал – я диву дался: куда ж ему столько? И Любаву взял:

– Тожа со мной пойдёшь – куховарить нам будешь.

Мужики роптать не решилися – очень строго волхв себя держал. Посох стискивал – сжатые пальцы ажно белели, на выбеленной временем древесине не сразу и различишь… Потом обсказал Влах, где зверя можно добыть, где речка, для рыбного промысла годная. Позвал сколько-то баб с собою идтить:

– Тут за лесом гора, на горе замок – того халдея, Мирон, что ты поминал, владение бывшее. Я вам припасов дам – детишков кормить. Кто возвертаться в Заречье надумает, и вы приходите ко мне в замок жить – как готовы будем с ордой посчитаться, назад в Заречье двинемся.

– Коли тут всё для жизни есть, так мы здесь и останемся… Расчистим поля, посеем жито…

– Нет! – Влах несогласно помотал головой. – Этот мир – ненастоящий. Он навроде мошны, подшитой на полу свитки, к нашему миру халдейским колдовством пристёгнут-пришит. Колдун же мёртв, и чары его слабеют – через сколько-то времени из всего здешнего и следа не останется…

– Зачем же ты привёл нас сюда, Влах? – Мирон нервно потёр лицо ладонью, разминая вдруг побледневшие щёки. – Разве это – спасение?

– Кому – как, Мирон. Кто захочет спастись – спасётся. Дорога для вас отсюдова только одна – назад, в Заречье, в тот день, когда бежали вы от орды. Кровь знакомцев и родичей ваших, пролитая степняками в Выселках и в Княжьих Отводах, вопиет и отмщения требует. Как требует отмщения и кровь Василька с дружиною – Василько сыном брату моему был, и я в ответе, что не поспел на битву. Но и ты в ответе, Мирон. За всю кровь ту в ответе. Верно старики бают – паршивая овца всему стаду порчу творит. Тебе отсель обратной дороги нету…

Такими словами завершил свои речи Влах и повёл нас, отобранных, в замок. Я, вишь, уже как бы один из его людей стал…

– Деда, а зачем Влах с людей гливны блал, если мы и так ему для мести нужны?

– Собранные гривны назначил он на восстановление Василькова городка. Наша вина, что не достроили – нам и ставить его заново.

– Так мы в Залечье будем жить, деда?

– Будем, дитятко, будем.

– А Милона с собой не возьмём?

– Нет, не возьмём. И хотели бы, да нам теперь его никак не взять. Вишь, какое тут дело, на завтрашний, после отбора в ученики и в стражи замка, день – мужики поклонилися Влаху Мироновой головой. Эвон, она на шпиле башни красуется. Считай, три года уже, ссохлася вся… Это, чтоб помнили мы, что и сами виновны в пролитой крови – не стали за своих ни по-первах, ни вдругорядь. Третьего раза нам не простится, как и Мирону…

– А когда нам, деда, в Залечье идти?

– Как скажет Влах, что пора, то и пойдём, – Боян прислушался к звону мечей во дворе замка. – Кажный день, с утра и до ночи, стучат мужики железом – воинскую науку постигают… Должно, скоро уже к домам своим будем возвертаться… Должно, скоро уже…

Красная подсветка стен большой комнаты без окон постепенно сменялась на бледно-зеленую. Господин Аутодафер просыпался, его лицо приходило в движение. Шевелились безволосые надбровные дуги, причмокивали полные губы, растягивались бессмысленной улыбкой затекшие за ночь толстые щеки, и упругой глянцевой щеткой топорщились на голове жгутики электродов-приемников.

Комната казалась почти пустой: узкая, покрытая черным бархатом кровать без ножек, на которой господин Аутодафер спал не раздеваясь, машинка для чистки сапог, небольшой гардероб-приемник и торчащая из стены пищевая трубка с гроздью игл. Две овальные двери вели в ванную и гараж. Отверстие в потолке, забранное крупной решеткой, предназначалось для болл. Мягкое зеркало устилало пол возле кровати, переходило на стену и занимало часть потолка. Боллы – рекламные, справочные, библиотечные и новостные, обычные звуковые и дорогие пик-шары для мозговых проекций объемных изображений, ожидающие разговоры и непрочитанные письма – множились отражениями до бесконечности, копошась где-то во тьме зазеркалья. А вдоль стен располагались узкие стеллажи с множеством полочек, на каждой из которых помещалась пара антикварных кожаных сапог. Господин Аутодафер всегда их надевал в дни, подобные сегодняшнему.

Низкоприоритетная разговорная болла Сюзи-Каролины давно добивалась внимания господина Аутодафера и вот, наконец, розовый шарик упал в чашечку свободного электрода. Но он, не дав жене сказать ни слова, словно обрадовавшись хоть какому-то слушателю, плавно и размеренно произнес, тренируя древнюю латынь и новое, найденное вчера в библиотечном лингво-архиве слово:

- Предстоящая мне сегодня процедура произведения ареста есть дело, не требующее промедления. Время начинать… э-э-э… рубикону.

И отсоединился, проигнорировав ее начавшийся было крик. Раздраженно подергал носом. Все-таки ничтожная и мелкая женщина! Вместо туннельного дизайна, болтовни с подругами и непрерывных истерик занялась бы лучше древним языком. Одно хорошо, дизайн – занятие прибыльное. Хотя, конечно, несравнимое с разработкой о-джеров, на бессмертие дизайном никогда не заработать.

Нервное возбуждение постепенно охватывало господина Аутодафера. Вот так же, наверное, когда-то невообразимо давно чувствовал себя и господин Торквемада, собираясь на арест или допрос. Введя в вены иглы пищевой трубки, господин Аутодафер с гордостью разглядывал свою коллекцию, он всегда любил это делать за завтраком. Хроники деяний господина великого инквизитора Торквемады сохранились отрывочно, и все больше в пересказах. Много лет господин Аутодафер собирал их по крупицам во всех известных болл-библиотеках Таннельверса, но доподлинно узнал только о любви этого выдающегося деятеля древней Земли к «гишпанским» сапогам. Коллекция господина Аутодафера насчитывала уже сто девяносто четыре пары кожаных сапог, на которых он собственноручно выжег латинское слово «гишпанский». Скорее всего, это слово обозначало название города, в котором жил Торквемада, но точной информации на этот счет господин Аутодафер пока еще не разыскал.

Он вошел в гараж. Отъехала вбок дверца одноместной гравикапсулы. Кресло охватило грузное тело господина Аутодафера. Гравикапсула поднялась над полом, выскользнула в открывшиеся воротца. Стремительно запетлял вверх и вниз узкий туннель и вывел в туннель несравненно более широкий, в Первый Тьюбдаун, испещренный бесчисленным множеством точек-входов в другие туннели. Гравикапсула заняла одну из сотен линий на оси Первого Тьюбдауна и развила сверхзвуковую скорость. Всего час – и тщательно подготовленный арест будет, наконец, произведен. Точно, четко, красиво, эффектно. Аккуратно перед самыми Гонками: не раньше, чтобы не спугнуть заговорщиков, и не позже, чтобы не дать свершиться непоправимому.

Словно бы по наитию господин Аутодафер скосил глаза вниз. Так и есть! Он забыл надеть сапоги! Господин Аутодафер вздохнул, привычно расслабился и… Надев желтые кожаные сапоги, он вошел в гараж. Отъехала вбок дверца одноместной гравикапсулы. Кресло охватило грузное тело господина Аутодафера. Гравикапсула поднялась над полом, выскользнула в открывшиеся воротца. Где-то в таком близком, но теперь уже навсегда недостижимом мире другой господин Аутодафер мчался на работу в одних носках. Но ему, господину Аутодаферу теперешнему, это было глубоко безразлично. Две истории разошлись навсегда. Позволяющие менять не слишком далекое прошлое о-джеры, доступные каждому состоятельному жителю Таннельверса, порождали новые миры. Каждый день, каждый час, каждую минуту таких миров становилось все больше и больше. Каждый состоятельный житель Таннельверса мог избавить себя от болезней и несчастных случаев, от нежелательных встреч и неприятных дел. Мог повторять, раз за разом, но каждый раз немного иначе, все счастливые моменты своей жизни.

Первый Тьюбдаун ручейком влился в русло Изумрудной Дуги. «Стань независимым от своего прошлого, - шептала рекламная болла, - измени себе прошлое, приобретя новую модель о-джера, только с нами отправляйся на три часа назад по цене одного. Давай! Прошлое поменяй!». Для пассажирских гравикапсул, движущихся в центральном потоке, цилиндрические стены Дуги были где-то в невообразимой дали – на них черными точками передвигались гигантские платформы машин технического обслуживания. Дуга обладала настолько большим радиусом кривизны, что на многие дни езды представлялась совершенно прямой. Счетное множество Тьюбдаунов расходились от Изумрудной Дуги как ветки от древесного ствола. Они все именовались по номерам – ведь количество цифр, в отличие от количества осмысленных слов, неограниченно, как неограниченно количество туннелей Таннельверса.

Сегодня движение по Изумрудной Дуге перекроют на период Гонок, проходивших раз в пятьдесят лет. Разгоняясь по Изумрудной Дуге до субсветовой скорости, тысячи гонщиков веером рассыплются по узким боковым туннелям гигантского лабиринта Кон-Карусели, изменяя ее гравитационный потенциал энергией своих гравикапсул. Победа в Гонках – функция управления изменчивой структурой лабиринта. Кон-Карусель подобна древесной корневой системе – когда-то, повинуясь естественным законам пространства-времени, из нее под воздействием спонтанно возникших гравитационных полей выросла и Изумрудная Дуга, и вся гравитационно-неоднородная система туннелей Таннельверса.

Долгие кропотливые изыскания господина Аутодафера обнаружили среди гонщиков заговор, грозящий разрушить Кон-Карусель. Сегодня эти еретики, жаждущие обнаружить пустое пространство вне великого и вечного Таннельверса, будут арестованы. И наказаны.

Гравикапсула господина Аутодафера свернула с Изумрудной Дуги во Второй Тьюбдаун в тот самый момент, когда его свод рухнул. Автоматически сработавший о-джер перенес гравикапсулу на несколько минут назад, но все попытки использовать объездные пути завершались неизменным обвалом. Сведя гравикапсулу на периферию очередного туннеля, господин Аутодафер задумчиво смотрел сквозь стекло на валяющиеся повсюду искореженные машины. Вот из одной, с трудом подтягиваясь на дрожащих окровавленных руках, выбрался человек, вместо обеих ног за ним тянулся багровый шлейф. «Опаздываю, - озабоченно подумал господин Аутодафер, - попробовать, что ли, галерею Десятого Тьюбдауна…» Человек без ног несколько раз дернулся и затих. «Болит голова? Тяжесть в ногах? Давай, прошлое поменяй, вернись ко мне сильным, любимый…» - томно пропела рекламная болла.

- Час девятый, - мелодично сообщила впорхнувшая перламутровая болла, и тут же в чашечке соседнего электрода щелкнула срочная правительственная.

«Господин Аутодафер?»

«Да?»

«Это Гугон, Гугон Изувака, министр архитектуры и связи».

Господин Аутодафер несколько секунд непонимающе смотрел прямо перед собой. Все его мысли сосредоточились на дороге, на предстоящем аресте...

«Да, Гугон, - рассеянно отозвался он, склонив голову на бок, - давно не виделись».

«Прошу немедленно прибыть ко мне».

Аутодафер пожевал губами, вздохнул.

«Ты всегда начинаешь так официально, когда тебе что сильно нужно от меня. Но не сейчас, Гугон! Гонки начинаются через несколько часов, и ты, думаю, знаешь мою обязанность…»

«Придется рискнуть, Йокел. Как ты говорил еще в Математической Семинарии, в текущий момент времени верна гипотеза, при которой событие «А» статистически незначимо».

«Обвал квадратной астрономической единицы площади Кон-Карусели – это статистически незначимое событие, Гугон!?»

«Ответ такой: боюсь, что да».

…

- Час десятый!

Создатель фундаментального подпространства для перемещения болл господин Изувака, блестящий эрудит и талантливый оратор, как и почти все в министерстве, принадлежал к «отказавшимся от лица». Его гладкая безволосая голова, лишенная рта, носа, глаз и ушей, была равномерно покрыта электродами-приемниками. Облачко черных с изумрудным отливом болл срочных сообщений, а также боллы, заменяющие глаза и уши, постоянно кружили над ним.

«Сейчас, сейчас, Йокел, будут тебе детали, - Изувака непрерывно переплетал очень длинные тонкие пальцы, унизанные кольцами с драгоценными камнями. Он был невысок, едва доставал до пояса господину Аутодаферу. Его голос как обычно передавался маленькой звуковой боллой, - слишком, слишком состоятельны стали наши граждане, Йокел. И о-джеры применяют там, где можно и вполне обойтись – надела, скажем, не обделенная мужниными средствами пикантная барышня ботиночки не те, так щелк и назад, поменять…»

- Давай ближе к делу, Гугон, - несколько поспешно перебил министра господин Аутодафер.

«Знаешь, какой избыток пространства порождают хотя бы всего лишь за один день наши граждане своими неустанными мелочными переходиками в прошлое?»

- Я этим не занимаюсь, Гугон, - господин Аутодафер склонил на бок голову и поджал пухлые губы.

«Вот, вот, никто этим не занимается. А я вот занялся, когда десяток Тьюбдаунов превратились в завалы камней и железа, причем везде, во всех о-джер-мирах одновременно. А ответ такой: возникает и растет новое, «странное» пространство, Йокел. Оно есть сосредоточие избытка энергии, которая уже потратилась и ежесекундно тратится на переходы в прошлое. Не вдаваясь в формулы, это такой своеобразный пространственный аналог дефекта масс в ядерной физике… Понятно, что переходы в прошлое на неделю и больше очень дороги, но вот скачки на несколько часов оказываются, к несчастью, доступны очень многим. Совсем недавно выяснилось, что «странное» экспоненциально ширится, словно живая тягучая паутина, - пощелкал в воздухе пальцами господин Изувака, - или, скорее, как динамичный каркас полых труб, на котором крепится весь наш множественный о-джер-мир. Крепится и рушится, стоит только этому «каркасу» потерять устойчивость! Такая-то вот, если хочешь, неожиданно проявившая себя расплата за работу о-джеров, за изобретение потенциального бессмертия, Йокел».

- Не хочу, - буркнул Аутодафер, - «Странное» - что это еще за термин?

Изувака засмеялся, разумеется, молча, только на его голове затряслись жгуты электродов и задергались полные плечики.

«Странное потому, что условия его стабилизации более чем странные».

Господин Аутодафер раздраженно подергал носом. Его звал азарт ареста, кожаные сапоги, мысленный диалог с господином Торквемадой…

- Я не понимаю. Послушай, Гугон, Гонки…

«Это ты послушай меня, Йокел! Точнее, посмотри, а не послушай, это надо видеть своими глазами».

По периметру широкого круглого кабинета Изуваки шел ряд дверец в подпространство болл и в его технические области. Министр подвел господина Аутодафера к одной из дверец, с красной меткой.

«Странное» частично разорвало техническую область подпространства болл, так что теперь на… это можно взглянуть, - сказал он, возясь с ключом, - Только осторожно, Йокел. О-джеры в «странном» не действуют. Через три минуты я тебя оттуда выпущу».

Господин Аутодафер непонимающе дернул плечом и, стремясь быстрее избавиться от всей этой непонятной и не имеющей отношения к его работе истории, без колебаний шагнул вперед.

- Дя-а-и-инька-а!!! Мне больно-о!!! Пожа-а-алуйста!!! – надрывался в крике мальчишеский голос. В неровном свете странных, словно живых, рыжих светильников к ногам господина Аутодафера прижимался дрожащий комок грязного тряпья.

- Я скажу, я скажу, я скажу…

Комок задергался, завозился, осел. Мальчик – а это действительно был ребенок лет около семи - припал губами к сапогам господина Аутодафера.

- Святой отец, милосердия, святой отец! – донесся женский полу-стон откуда-то сбоку. Там тоже завозились, звякнули цепи.

-… и черного кота, - медленно пробубнил сидевший за высоким столом блеклый человек, скрипя пером по бумаге. И выжидательно и преданно поднял печальные глаза-блюдца на господина Аутодафера.

Слов мальчика и женщины господин Аутодафер не понял, но вот последние слова разобрал вполне. «Латынь! - умилился Аутодафер, - пусть и искаженная, но средневековая латынь!» Приосанившись, он плавно и размеренно произнес:

- Здравствуйте, добрые средневековые люди!

Человек за столом замер, выпучив свои и без того большие глаза. Примолкли и мальчик с женщиной.

- Славен будь Христос триедин! – уверенно продолжил господин Аутодафер.

Звякнули цепи, еще и еще. Светильники замерли, точно замороженные. Человек за столом, как-то странно склонив голову на бок, начал писать, елозя, разрывая пером бумагу и стол, сполз на пол, распластался по стене, пополз к потолку… Мальчик расплылся темной слизью по полу… Невыносимо оглушительно гремели и гремели цепи… И падал потолок…

«Поздравляю, Йокел, ты продержался в этом сегменте «странного» дольше других. Понял их. Смог заговорить. Мальчик?»

- Мальчик, - с ноткой восторженного ошеломления отозвался господин Аутодафер, сидя на полу перед закрытой дверцей. Потряс головой, - что это…

«Странное» стабилизируется… словом, Йокел! Причем словом не любым, а правильным. Если слова неверны, «странное» коллапсирует и этим разрушает очередную опору уже пространства нашего… Нам тебя надо, Йокел! – Изувака с чувством приложил руки к груди, - Никто из моих сотрудников не говорит на латыни, не знает обычаев. Я всего вот несколько слов знаю… Волей теории вероятностей, «странное»… гм… стилизовалось под это, как ты его называешь, «средневековье», ну, древнее земное средневековье».

- Почему?

«Ответ такой. Количество типов пространств вообще ограничено. Кроме того, «странное» могло существовать в непроявленном виде очень давно, еще со времен этого самого средневековья и просто законсервировалось… ну ты понимаешь, - Изувака помолчал и добавили, словно бы собирая все свои мысли сразу, - Второй Тьюбдаун рухнул, когда мой сотрудник был поставлен перед необходимостью чтения «проповеди», и, естественно, не преуспел. Он погиб вместе с сколлапсированным сегментом, лишенный возможности применить свой о-джер... И тогда я понял, что нам нужен ты».

- Хочешь, чтобы я сказал правильные слова? – восхитительное чувство того, что он только что был почти самим Торквемадой, завладевало господином Аутодафером все больше и больше. Он гордо оглядел свои желтые кожаные «гишпанские» сапоги.

«Нужны слова, Йокел, правильные слова! Я знал, что тебе придется это дело по душе. Ответ такой: разумеется, нет».

- Что нет? Как нет? Не я? – господин Аутодафер был сильно задет.

«Йокел, ну разве ты сможешь прочитать «проповедь»? Разве сможешь отстоять себя в «средневековом диспуте»? Нет».

- Тогда что ты от меня хочешь, в конце концов!?

«Ты проводишь в «странное» того, кто сможет. И доступно объяснишь постановку задачи».

- Кого, Гугон? Откуда!?

«Разумеется, из эпохи твоего Торквемады. Ты единственный, кто может помочь моим людям настроить о-джер-Портал на процедуру Изъятия именно из нужной нам теперь эпохи. Сейчас, когда начинаются Гонки, в общественных местах как обычно запрещены скачки в прошлое, только по специальным разрешениям. Таннельверсские попрыгунчики слегка поостынут, о-джеры выключат и энергии Портала хватит на полноценное Изъятие из мира древней Земли. Я рассчитал».

- А с чего ты взял, Гугон, что в сегментах «странного» реализуется именно то самое средневековье? – спросил господин Аутодафер лишь бы спросить что-нибудь. За долгие годы он как-то свыкся с мыслью, что есть господин Торквемада и есть он, Йокел Аутодафер, которые разбираются в древнем земном средневековье лучше кого бы то ни было. Ему была неприятна мысль, что их гармоничный диалог может быть нарушен.

«Ответ такой: Земля, в ту далекую эпоху, когда еще существовала и Земля, и планеты, и Солнце, и звезды, и вообще космическое пустое пространство… Не смотри на меня так! Я просто констатирую факт, а не собираюсь распространять эту идею среди нашего прыгучего населения… Так вот, тогда еще не существовало о-джеров, и наш мир обладал всего лишь одной историей, в частности, одним средневековьем. Так что ничего другого в принципе образоваться и не могло. Мы имеем средневековье, немного, правда, искаженное структурными разрушениями… А стабильность его, видимо, есть идеализированная функция его сущности, то есть, собственно, слова. Ну, да не мне тебе объяснять, какое важное значение имело слово в те времена».

- Час одиннадцатый!

Пол слегка задрожал, вибрация усилилась, оделась нарастающим низким гулом, который постепенно затихал, но все-таки теплился где-то на грани слышимости. Гонки начались. И господин Аутодафер уже не мог ничего изменить… Вдруг в приемник господина Аутодафера сильно ударила болла жены, заставив его покачнуться.

«Йокел! Скажи мне! Он жив!? Наш мальчик жив!?…»

Резким движением головы он вытряхнул розовый шарик. Не до нее!

- Ну, тогда тебе нужен доминиканец, Гугон, - сухо сказал Аутодафер.

«Божья собака? - подумав, удивленно спросил Изувака, - зачем мне собака?»

- Нет, это человек, священник, который в состоянии делать все то, что ты перечислял, Гугон… Гугон, а почему они не обратили внимания…

Господин Аутодафер коснулся ладонью чашечек своих электродов.

«По всей видимости, они воспринимают попавших к ним людей нашего пространства немного иначе, больше как-то словами, что ли… Мальчик, мальчик… К слову, Йокел, с помощью о-джеров мы раз за разом возвращались в ту сценку, мы пытались обойтись молчаливыми пытками мальчика, сдиранием кожи и все такое, да увы, этого оказалось недостаточно, слова все-таки нужны».

- С пяток.

«Что?»

- Кожу надо начинать сдирать с пяток.

«Ну разумеется».

…

- …он предал! Его три сотни не придут на помощь! Осталось всего человек двадцать защитников замка! Двадцать человек! А у этих наемников четыре осадные машины!...

Из окна послышался гулкий взрыв. Потом еще и еще. Молчаливый Чен, верный слуга миссионера, сделал почти невозможное.

- Теперь уже одна, Грольд.

Человек, стоявший на коленях перед распростертым телом, поднял голову. Укрыл мертвого своим плащом и встал на ноги. Обернулся к замершему у дверей каминного зала начальнику замковой стражи. Усмехнулся.

- Не суетись, Грольд. Теперь главное – удержать ворота.

Наклонившись, легко поднял с пола двуручный меч. Солнечные лучи блеснули на оскаленной морде волка, искусно выгравированной на кирасе, поверх которой висел на цепи тяжелый крест. Вслед за солнечным лучом из узкого окошка метнулся арбалетный болт и врезался в стену.

- С нами Бог! – обладатель кирасы отряхнул осыпавшие его каменные крошки.

И мир погас.

…Господин Аутодафер удовлетворенно разглядывал одежду лежавшего без сознания на полу около Портала человека. В уходящем в темнеющую зеркальную высь зеленоватом колодце генератора энергии о-джеров таяли очертания каминного зала. Все-таки приятно видеть кого-то «оттуда»! Может быть, он видел самого Торквемаду!

«То, что надо, Йокел?»

- Именно, именно! Видишь, у него крест, Гугон? Это священник. Видишь изображение собачьей головы? Это доминиканец! Только вот зачем ты его так изувечил, Гугон?

«Славно, славно, Йокел… Что? Ну, практики маловато. Живой же».

Изувака пошевелил пальцами, и лежащего человека окружил рой гравитационных болл, управляемых перстнями. Они вздернули его на ноги, стиснули голову силовым обручем, приводя в сознание. Человек медленно открыл глаза, его ресницы и волосы слиплись от подсыхающей крови.

- Ты в аду, червь! - разнесся усиленный звуковыми боллами голос господина Аутодафера. Свою речь он, облепленный библиотечными боллами, с любовью сочинял почти три дня, которые благодаря дорогим о-джерам Изуваки сократились до десяти минут. Эти же дни он тщательно вникал в архитектуру «странного». Все, кроме желания вновь попасть в эпоху великого Торквемады, как-то ушло на второй план.

Освобожденный от поля человек пригнулся, словно от удара, его расширенные от ужаса глаза вглядывались в Аутодафера и Изуваку; судя по выражению лица, он не понимал обращенных к нему слов.

«Твоя божья собака по латыни-то понимает, Йокел?»

- Должен… Сейчас, шок пройдет… Ты мертв! – проревел Аутодафер, - Но ты был храбр и…э-э-э…э-э-э… благочестивен при жизни, а потому мы даруем тебе надежду. Нам нужен священник и никто кроме него! Выполнишь наше поручение – вернешься в свою жизнь, в свой мир. Не выполнишь – умрешь в аду. Это говорю тебе я – бес, демон и правая главная ладонь Сатаны!

Угрожающие слова звучали, а ошеломление и страх постепенно угасали в глазах человека, уступая место совсем иным чувствам... Господин Аутодафер готов был поклясться, что одним из них промелькнула ирония! Человек прищурился, из-под длинных спутанных волос внимательно разглядывая снующий около головы Изуваки рой черных с изумрудным отливом болл. Раздул ноздри, потянув носом воздух.

«Ты погляди на него, Йокел! Принюхивается, точно зверь! Он начал понимать хоть что-то из того, что ты ему сказал?»

- Думаю, уже да, Гугон… Ты понял меня, священник?

Человек помедлил секунду и медленно кивнул головой.

«Пусть скажет!»

- Отвечай, червь, ты меня понял?

Изувака снова шевельнул пальцем, и грудь человека сдавило силовое поле. Склонив набок голову, господин Аутодафер несколько минут наблюдал, как побледневший от боли пленник молча пытался вырваться.

- Ты ему два, нет, три ребра сломал, Гугон. А он у нас в одном экземпляре.

«А, да, да… Да, извини. Но пусть не молчит. И пусть имя свое скажет».

- Спрашиваю последний раз, ты понял меня? И назови свое имя!

- Понял, - сплюнув кровь, хрипло ответил человек. И добавил еще несколько слов.

«Что он сказал?»

- Я не все разобрал… Ну, в общем, сказал, что нам, собакам, имя не назовет.

«Неправда! Слово «собака» он не говорил!»

- Ну, - нехотя отозвался Аутодафер, поджав пухлые губы, - в латинском языке есть много разных слов про собак…

«Ладно, Йокел, время теперь, увы, не ждет. Забирай его, замени сломанные кости, одень во что-нибудь, накорми, разъясни задачу и приступайте как можно скорее. Пока мы тут беседовали – схлопнулось еще несколько сегментов «странного», от чего полностью разрушился Шестой Тьюбдаун! И убери отсюда гнутую арматуру нашего гостя, она мне поле наводит».

- Как долго будет держаться открытым проход Портала, Гугон?

«Зачем? Он уж закрылся».

- Так мы не вернем священника обратно?

«Ответ такой: зачем тратить зря столько энергии? Разумеется, нет. Да, и вот еще что, в «странном» найди сегмент поближе к сфере Иакова. Ты ведь ознакомился с материалами по «странному»? Это его узловая точка».

…

Ветер хаотично шевелит полупрозрачную траву, то в одну сторону, то в другую, то во все сразу. Они там, где царит слово, где материя - лишь тень произносимых фраз. Повсюду бледная трава, кое-где как будто сливающаяся с акварельными разводами сероватого неба…

Аутодаферу трава доходила почти до подбородка, священнику – до пояса. В этом сегменте «странного» не слышны даже Гонки. И так же далеко от них были теперь и мысли Аутодафера. Небо становилось совсем чуть-чуть холодно голубым. Не смотря на кажущуюся легкость, это пространство являлось сосредоточием сильнейших полей замысловатых конфигураций, по уровню удерживаемой энергии не уступающим гравитационным аномалиям самой Кон-Карусели.

Пленник шел в стороне. Он был в просторном балахоне черного бархата с широкими короткими рукавами – это все, что удалось сделать на скорую руку из покрывала Аутодафера с помощью гардероба-приемника. Штаны и сапоги оставили старые, поскольку замены нужного размера не нашлось. Сгибы локтей человека покрывали многочисленные кровоподтеки – он с трудом смог воспользоваться пищевыми иглами. На шее – прилаженное Изувакой кольцо автономного силового генератора, которое Аутодафер мог активизировать в любой момент. С тех пор, как гость поступил в распоряжение Аутодафера, он почти всегда хранил угрюмое молчание. После неоднократного применения ошейника, он стал чуть более разговорчив - в основном коротко обозначал, что понимает пространные объяснения своего проводника. Только однажды задал вопрос и сам:

- Всегда живете под землей?

- У нас не существует понятия «под землей», потому что нет понятия «над землей», нет пустого пространства, а кто полагает иначе – тот еретик, - тут же разразился тирадой на латыни господин Аутодафер, - Все есть Таннельверс, бескрайний и безграничный. Ты понял, червь?

- Я понял, - на скулах человека заходили желваки: все высказывания Аутодафера оканчивались одинаковым кратким вопросом.

- Не думаю, чтобы ты это понял. Просто запомни как данность. Твой мир остался в прошлом. Наш мир – это то, что станет с твоим миром через тысячи лет. Наш мир – это твой ад, - счел нужным для точности понимания добавить Аутодафер. Суетливая говорливость пришла к нему вместе с нервным напряжением. «Гость полагает, что именно в аду и находится, на большее ограниченной средневековой фантазии не хватит, а стало быть, не надо вводить ее в искушение и ненужное смущение. Нет, не в аду, ведь ад у этих людей должен быть под землей… Или нет?... Не помню… А может, этот человек мнит себя находящимся в волшебной стране гоблинов и маленьких фей, если это не противоречит теоремам доминиканцев… ну, которые они учат в своих семинариях…»

Краем глаза пленник поймал брошенный на него взгляд, и его лицо приняло невозмутимое выражение. Непринужденно заскользив ладонью по дымчато-акварельной траве, он негромко запел:

- Все, что было, все, что мило – все давным-давно уплыло. Все, что пело, что горело – все давным-давно истлело…

Голос низкий, звучный. А такого тембра Аутодафер мог добиться только сложной системой аудио-боллл.

Задумавшись, он как-то не заметил, что они вот уже некоторое время идут в окружении все прибывающих людей с волосами на голове. Люди тихонько бормотали, что-то монотонно бубнили, хныкали, что-то просили. Худые руки принялись хватать Аутодафера за одежду. Поежившись, он отстранился. Без о-джера он чувствовал себя неуютно. Голова немного кружилась, ему постоянно хотелось лечь, лечь в траву, прижаться к земле под этим пугающе высоким небом.

- Червь, - постаравшись, чтобы это прозвучало решительно, сказал Аутодафер, - ты понял, что нужно делать? Вести себя как обычно, как принято на проповеди, при молитве, во время…

- Я понял! – рявкнул пленник, - Заткнись же ты наконец!

Трава внезапно кончилась, словно бы окончательно слилась с небом. Толпа окружила их плотным кольцом. Это были бледные, исхудавшие и абсолютно голые люди - мужчины, женщины, дети. На их лицах вместо глаз чернели ямы, их носы и рты были словно заклеены синеватой кожей.

- Благослови, Господи, начинаемое дело и помоги мне, ничтожному, благополучно завершить его при содействии Твоей благодати, - оглядываясь, приглушенно забормотал спутник Аутодафера, облизнув губы, - Тебе посвящаю все мои труды и старания, чтобы они послужили для блага… И вранье мое бесстыдное прости мне, Господи!

- Нам страшно… страшно… страшно… святые отцы, - зашелестели голоса.

- Отчего вам страшно, дети мои? – спросил человек.

- Мы боимся заплутать в темноте, отче. Много лет мы блуждаем в лабиринте коридоров и туннелей, мы не видим живого света… Мы обречены на мучительное бессмертие, мы раз за разом проходим одни и те же дороги, одно и то же время, одни и те же события… Помоги нам, иначе… иначе, отче, ты навсегда останешься с нами!

Аутодафер понимал все меньше и меньше, его знаний не хватало, чтобы следить за словами своего пленника, чтобы вникать в них. Ему мучительно хотелось быть сопричастным происходящему! Но размышляя над одной услышанной фразой, он упускал десять следующих. А толпа то волновалась, то замирала, то спорила, то соглашалась. Слова лились и лились, и трава качалась им в такт. Аутодафер тоже что-то бормотал, что-то выкрикивал, раскачивался, притоптывал ногой, и вот ему стало казаться, что это он, он повелевает своим словом этой огромной толпой людей.

- …если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной! – выкрикнул спутник Аутодафера.

- …Господня земля и что наполняет ее, Вселенная и все живущее в ней, - вторили ему, - ибо Он основал ее на морях и на реках утвердил ее…

- Вы найдете то, что ищите, Господь не оставит вас, он вернет вам мир, что вы во грехе потеряли!

Золотистое сияние заволакивало толпу, голоса стихали и вот пропали совсем. Пропали и люди. И небо, и земля приобрели нежно персиковый цвет. А прямо перед господином Аутодафером все отчетливее проступала ажурная сфера, точно сотканная из несчетного числа нитей. Сфера Иакова.

- Сейчас Гугон зафиксирует параметры, - забормотал Аутодафер, не замечая, как внимательно слушает его пленник, - что ты так удачно получил… Нет, что мы… Нет! Что я, я получил! – вдруг сорвавшись на писк, выкрикнул он, отчетливо осознавая лживость собственных последних слов, и забормотал, забормотал дальше, дрожа как в лихорадке, - А потом Гугон просто введет эти параметры в сферу Иакова, чтобы все остальные части «странного» приобрели устойчивость, точно так же, по образу и подобию. Смотри, червь, хоть и не понимаешь ты ничего - эти вот нити, скрепленные узлом в центре, есть не что иное, как управляющие элементы всех частей «странного». А потом Гугон – для тебя, червь, господин министр - заберет нас отсюда. И наш Таннельверс будет вечен и нерушим!... О, велика мощь слова, и праведной молитвы!... Скажи мне, священник… скажи, - у Аутодафера вдруг свело сладким спазмом горло, но дольше оттягивать мучавший его вопрос он не мог, - скажи, ведь я похож сейчас на… господина Торквемаду?

- Что?

- Я похож на господина Торквемаду?

- На кого!?

- На великого Торквемаду, идиот!!!

Пленник расхохотался. Наконец, под насупленным взглядом Аутодафера, давясь от смеха, он ответил:

- Ага. Как ежик на мою задницу.

- Да как ты… - голос Аутодафера задрожал. Оскорбительные слова пленника словно бы подвели последнюю черту в тех сомнениях, которых всегда так тщательно избегал Аутодафер. Но он знал, он всегда знал и сам, что ему, Йокелу Аутодаферу, никогда не понять и не приблизится мыслями к рожденному под бескрайним звездным небом. Все что он мог, так это собирать никому не нужные старые сапоги, старые кожаные «гишпанские» сапоги…

Все еще усмехаясь, человек отвернулся от побледневшего Аутодафера и, прищурившись, внимательно разглядывал изящный нитяной шар. И вдруг, нагнувшись, выдернул из-за голенища сапога короткий нож.

- Ты… - слова еще не пришедшего в себя Аутодафера застряли в горле, он понял, что собирается сделать пленник и трясущимися руками пытался нажать кнопку активации гравитационного ошейника.

Нож легко вспорол нити и также легко врубился в узел. Натянутые нити со звоном лопнули, гравитационные поля этого сегмента «странного» – а где-то и многих многих других! – развернулись, подобно туго скрученным пружинам, и персиковое небо стремительно понеслось куда-то вверх…

Одновременно с пришедшей извне командой возвращения Аутодафер все-таки нажал на кнопку, но поздно - под действием искаженного переходом потенциала тонко настроенный ошейник не сжал шею пленника, а разлетелся на куски.

…О-джер-Портал трясся, захлебываясь от нарастающего прилива энергии разорванного «странного». Не причиняя вреда людям, ее направленные силовые линии, словно магнитные тараны в железные ворота, обрушились на гравитационные генераторы, искажая, умножая или уничтожая их поля. Гравитационный хаос расшвыривал теряющие ориентацию боллы. А в зеленоватом колодце Портала, с жадным ревом поглощающего энергию, снова возник каминный зал неизвестного средневекового города далекого прошлого Земли. Врывающиеся в колодец неуправляемые боллы бледнели и исчезали, чтобы в тот же миг мертвыми шариками покатиться по гладким плитам замкового зала…

«… боллы не работают, связь нарушена, и… о-джеры тоже… Как в твоем дерьмовом средневековье!!!», - голос Изуваки, доносимый до Аутодафера звуковой боллой, шипел и прерывался. И вот пропал совсем. Неслышимый больше, лишенный и глаз, и ушей, Изувака беспомощно шевелил пальцами, растерянно остановившись около Аутодафера.

Бывший пленник заворожено смотрел на тот далекий родной мир, с которым он уж давно распрощался. Надежда осветила его угрюмое лицо. Аутодафер наблюдал за ним, наслаждался этой надеждой, следил за ним, как за насекомым, точно примериваясь размазать по полу.

- Как договаривались, - злобно прошипел Аутодафер, вдруг схватив в свои ладони беспомощные ручки вцепившегося в него Изуваки и быстро пробегая пальцами по драгоценным камням перстней министра. Свечение колодца меняло цвет на темно-синий…

Человек прищурился.

- Ну-ка, дружок, - наклонившись, он как котенка вырвал из рук Аутодафера Изуваку, оставив горсть перстней у того в ладони, - загляни туда первым!

И швырнул министра в колодец. Наскоро настроенная Аутодафером однократная гравитационная аномалия разорвала Гугона кровавым фонтаном.

- А теперь попробуй ты, - Аутодафер не успел опомниться, как его голова оказалась всунутой в колодец. Он зажмурился, но не от страха, а от невероятной досады! Его отшвырнули назад, и он кубарем покатился по полу.

- Эй ты, правая главная ладонь Сатаны, – рыкнул бывший пленник, шагнув в колодец, - меня зовут Ричард, понял?

Его высокая фигура таяла, блекла...

Аутодафер как безумный ползал по полу, собирая рассыпавшиеся кольца министра. Все равно конец, все равно!... Все равно!... Но и этот, этот пусть получит свое! А нужен-то, нужен всего пустяк, просто немного подвернуть ту башню с тем чертовым каминным залом, совсем чуть-чуть, чтобы в этот раз арбалетный болт не прошел мимо! Всего-то точечное изменение прошлого, он, Аутодафер, изменит только один маленький пустячок, сейчас, разобраться бы до конца с настройками, не ошибиться бы… Мысли метались беспорядочно и так же беспорядочно мелькали пальцы Аутодафера. «Дава-а-ай, прошлое поменя-ай!»

- …сын мой, не дай врагу захватить крепость…

Последним усилием смертельно раненый священник надел на шею скорбно склонившемуся перед ним человеку свой крест. Его смуглое, загоревшее от странствий в далеких южных странах лицо становилось землисто-серым.

- Господин барон, господин барон, граф не предатель! Его три сотни идут на помощь! Но у нас осталось всего человек двадцать! Двадцать человек! А у этих наемников две осадные машины!...

Из окна послышался гулкий взрыв. И еще. Слуга гостя-миссионера свое дело знал.

Стоявший на коленях перед распростертым телом хозяин замка поднял голову. Укрыл мертвого священника своим плащом и встал на ноги. Обернулся к замершему у дверей каминного зала начальнику замковой стражи. Усмехнулся.

- Не суетись, Грольд. Теперь главное – удержать ворота.

Наклонившись, легко поднял с пола двуручный меч. Солнечные лучи блеснули на оскаленной морде волка, искусно выгравированной на кирасе. Вслед за солнечным лучом из узкого окошка на излете метнулся арбалетный болт... и отскочил от креста, висевшего поверх кирасы.

- С нами Бог! – взревел Ричард, - к воротам!

Это было последнее, что увидел Аутодафе. О-джер-Портал взорвался, разорвав мостик времен…

Гигантские пласты скальных пород и древнего металла оседали и рушились. Или, повинуясь бешено меняющимся гравитационным полям, взмывали куда-то вверх, пробивая своды туннелей. Миллионы лишенных управления гравикапсул сыпучей железной грудой перекатывались по стенкам туннелей, послушно следуя без конца меняющимся направлениям потенциалов. Спонтанно рождающиеся аномалии сжимали и воспламеняли от гигантских давлений целые районы Таннельверса, размерами не уступающие Кон-Карусели. Аутодафер терял сознание и снова приходил в себя, каким-то чудом все еще оставаясь в живых.

…Втягивая голову в плечи, он тихо брел по бескрайней каменистой равнине, усыпанной мертвыми и умирающими боллами. Вдруг вдалеке поверхность вспучилась и прорвалась гигантским пузырем. Стремительным росчерком вырвалась машина. Гоночная машина. А за ней еще и еще… Лишенные управления разноцветные гоночные капсулы не в силах погасить скорости взмывали вверх и падали, падали на камни, разлетаясь на тысячи разноцветных брызг. Где-то там был и его сын – вот он и достиг желаемого, взглянул, пусть даже и на краткий миг, на бескрайнее пространство… Высоко-высоко над головой Аутодафера сияли далекие и близкие зажженные гравитационным коллапсом части Таннельверса. Сияли как рождающиеся звезды. Россыпи звезд в бесконечном теперь пространстве.

- Час первый, - прошелестело под ногами, - час первый, доброго дня…

- Ежик, ежик, - бормотал господин Йокел Аутодафер, бессмысленно смотря перед собой и озабоченно покачивая головой, поджав потрескавшиеся губы. И вдруг принялся ожесточенно выдирать из своей головы электроды.

…

Каждый сверчок – знай свой шесток!
Сборник пословиц и поговорок

А в том, что скачут люди вниз да вниз, ищут там приключения на разные части своего тела, а я знай себе кнопки нажимаю! Некоторым ещё в спину язык показываю – это если они чем-то мне не приглянулись или выходят на «этажах», скажем так, особо специфических…

А бывают ещё случаи, что и личность сомнительного качества и направляется, к тому же, в горяченькое местечко.
Вот, помню, заглянул как-то профессор один. С верхних кнопок. Солидный. Из тех миров все путешественники обязательно солидными выглядят. Тоже, своего рода специфика. В костюмчике-тройке. Сам высокий, седой. Гладко выбритое лицо. Черты благородные. Глаза смотрят на меня свысока. Вези, говорит, меня на Сахайлин. Ну, на Сахайлин, так на Сахайлин, думаю. Двери закрываются. Жму на кнопку. Лифт идёт вниз с разгоном. А я тем временем украдкой на профессора поглядываю. Он на меня, ясное дело – ноль внимания. Достал электронную папку, активировал, включил защиту и ну шуровать пальцами по файлам. И так он в это дело углубился, что я, утратив всякую осторожность, вытаращился на него самым наглым образом.

Вы, может, спросите, чего это я так зенки свои повыкатил, подумаешь тоже – профессор! Так вы тогда, значит, либо вообще лифтами нашими не пользуетесь (слышал я, есть и такие гомо сапиенсы – хотя какие они тогда сапиенсы, ежели даже разок в другой мир не заглядывали?) либо про Сахайлин слыхом не слыхивали. Что несколько более вероятно. Планетка-то чуть не с самого низу.

Живут там людишки весьма своеобразные – каннибалы, одним словом. Жрут себе подобных в виде исключительной и абсолютной диеты. Во как! Или это не диетой называется? Ааа, да, рацион это у них такой, конечно, вспомнил. Помимо себя, родимых в рацион питания, они ничего мясного не включают! Так мне один парень сказал. Метеоролог. Он туда мотался, якобы, чтоб погоду изучать, а на самом деле, как почти все посетители – за острыми ощущениями на Сахайлин наведывался. С чего это я так решил? Так ведь глаз-то у меня за две тыщи оборотов наметался! Знаю, что у кого в нутрях делается!

Потому и на профессора так вылупился, что никак не мог он быть искателем адвенчеров. Наука, которую в него десятки (или сотни – это смотря в каком мире уродился) лет заколачивали, впихивали, накачивали, теперь наружу так и прёт изо всех щелей. Такие как он о всяких там разных остротах и не думают! Ха! Скаламбурил я – остроты! В Сахайлине они весьма популярны – как часть простейшего устройства для приготовления пищи. Вспомнил я фотки остреньких колышков с нанизанными на них… в общем, понятно кем, и унеслись мои мысли куда-то в сторону, а тут профессор, как назло от папочки своей оторвался и удивленно так на меня посмотрел. Ну, поиграли мы чуток в гляделки, но я, конечно, первым взгляд отвёл – негоже мне клиенту смотрины устраивать. Я тут не для того поставлен.

Однако ж, видать, припозднился я с отступлением – профессор решил, что тут что-то не так.

- Вам чего, молодой человек? - спрашивает.

Мне? Мне – ничего. А вот ему-то чего? Чё он там забыл? Впрочем, вслух я произнёс приличные случаю извинения и добавил, что мир Сахайлина весьма впечатляет туристов своей экзотикой, хотя уважаемому профессору, как человеку науки, будет наверняка не до экзотики.

Тут клиент оживился и выдал мне инфу, что он по поводу этой самой экзотики (сиречь аборигенского каннибальства) туда и направляется. Вот так номер! Сам признался мужик, получается? Редко такое бывало на моей памяти, чтоб так вот в открытую…

Только подумал, не намекнуть ли ему на опасный рацион сахайлинян, а тут он меня вдогонку ещё разок огорошил, мол, едет получать данные, собранные за полтора местных века автономной станцией, как раз на тему каннибальства. Станция эта вроде как отслеживала через автоматы-разведчики жизнь нескольких десятков тысяч местных поселений.

У меня сразу так в голове и завертелось. Нижних, значит, изучаем? Как подопытных… этих, как их там… кроликов! А как же, мать её, Хартия, как же, тудыть его, Устав? Неужто, господа учёные совсем забыли Догмы Вертикали и Принципы Сосуществования на Стезе? Этак, если каждый мирок, над другими нависающий, учнёт проводить научные изыскания над сапиенсами снизу? За исследования возьмётся, всякие там антропологические, социальные и так далее, модельки придумывать будет, экспериментами займётся? Так недалеко и до теории превосходства верхних кнопок над нижними! И прости-прощай мир и покой на Сквозной Вертикали Миров (она же Стезя Жизни). О, думаю, что-то нехорошее затеяли на одной верхних кнопочек… непорядок…

И так я от всего этого разволновался, так разнервничался, что последнее словцо-то возьми – да и выскочи! Профессор, как услышал его – тоже в волнение, да возмущение ударился!

- Какой же это, - говорит - непорядок, молодой человек? В Науке – без порядка никак, этот у вас в лифтовом хозяйстве, слышал я, беспорядок с кнопками бывает, а у нас всё точно, упорядочено. На том и стоим!

- Какие-такие непорядки с кнопками? – взвился я.

Профессор резко стушевался и дёрнул разговор на прежнюю тему:

- Никакие научные изыскания – заявил он со всевозможной высокомерностью, - без дотошного порядка, в самых мелких мелочах соблюдаемого, проводиться не могут! Никоим образом! Да-с!

Да как же это! Какой же порядок может быть, если тут прямое нарушение Хартии! – думаю. А он на мою мысль, как экстрасенс какой-нибудь прямо и отвечает: мол, разрешение на исследование их институту выдано ещё две сотни лет назад в соответствующей инстанции и несколько десятков следующих годков ушли на скрупулёзную подготовку исследования.

Неужто, думаю, две сотни лет назад в Глобальной Комиссии дураки заседали? Кто ж это разрешил? Для чего?
А профессор, опять же в самый раз мне и сообщает, что сие исследование очень важно для понимания истории их собственной кнопки, а, возможно, и других миров, где когда-либо существовали каннибальские общества.
Короче, сел учёный на своего конька любимого – уж я-то знаю, как эти академики охочи поездить взад-вперёд на значении трудов своих «праведных», выпячиваясь перед простыми людишками всевозможными плодами да результатами, произросшими из их научных исследований!

Но у меня в голове всё сидели его словечки тухлые про непорядок с кнопками в лифтах. Ну, думаю, балаболка, лучше бы ты рта вовсе не раскрывал в моёй кабинке! Это ж надо так меня оскорбить! Уж что-что, а переезд с кнопки на кнопку без порядка вообще невозможен! Ладно, думаю, будет тебе экскурсия по Сахайлину. Знаю я кому надо в такой ситуации звякнуть. Да и данные, собранные этой их станцией, проверить и проанализировать – необходимо обязательно – на предмет зарождения общественно-опасных теорий Вселенского масштаба. Это ведь первым пунктом входит в перечень компетенции Главной Контрольной Комиссии Межпланетного Лифтового Транспорта (или попросту ГлавКонКомы).
Также как в первых строках моего перечня обязанностей значится сообщение по инстанциям о разных подозрительных и потенциально опасных субъектах, в лифте моём появляющихся, равно как и о проводимых ими мероприятиях или планах ихних.

Прежде-то мне в основном мелочь попадалась вроде вопросов шалунов-путешественников про верхние от их родной кнопки миры. Точнее, про то, можно ли туда как-нибудь проскользнуть. И ведь всем же с самых пелёнок известна Догма: ВЫШЕ РОДНОЙ КНОПКИ ПУТЕШЕСТВЕННИКА ЛИФТ НЕ ИДЁТ!

Исключительно, чтобы не соблазнять не доросшие низы достижениями верхов. Ну, да человеческая сущность неизменна: любопытство удел гомо сапиенса! Жаждет он познаний, приключений, перемены обстановки, наконец. Потому и спешат обитатели всех миров к порталам Стези, потому и разыскивают всеми способами повод спуститься вниз. И потому работают лифты, между мирами курсирующие! И потому есть мы – лифтёры. Но не только затем торчим мы в этих зеркальных комнатушках, чтоб на кнопки жать, да убалтывать клиентов, скрашивая им путь-дорожку. Следим мы за тем, чтобы всякая дрянь, реальная или гипотетическая, перемещаясь по Вертикали, не создавала угрозу её целостности и Миропорядку во Вселенной! Во как!

И потому я показал язык (или, может, это был средний палец? точно уже не помню) спине наглого старикашки, посмевшего обвинить в несоблюдении Порядка меня и моих коллег, занятых Благороднейшим ремеслом Пожизненного Межмирного Извоза.

И как только за профессором закрылись двери лифта, нажал я большую квадратную красную кнопку. Она, как вы наверняка знаете, устанавливается под крышечкой сбоку от основной панели кругленьких, сверкающих, как маленькие солнца, кнопочек-миров. Затем я включил микрофон и назвал кодовое слово...

Настоятельница стряхнула с себя задумчивость и улыбнулась еще шире, пытаясь обезоружить страх Алели.

-Дорогая моя! Я хотела с тобой поговорить! – Настоятельница медленно поднялась с белоснежного резного кресла и начала скручивать пергаменты с именами своих подопечных. – Зачем ты внушила Терику, что он - точка? Ты нарушила его гармонию, его внутреннее равновесие. Лекари утверждают, что его теперь надо долго лечить. На нынешнем ритуале Выбора его не будет. Ты знаешь – это очень плохо.

Девочка с досадой замотала головой.

-Терик очень надменный! – сказала она серьезно. - Он считает, что станет великим! Так можно думать?

-Он имеет право на собственные желания, мечты. Все дети имеют на это право.

-Я не хочу слушать его мечты. У меня свои есть. И они, может быть, такие… такие огромные! Я же никому не говорю! – Алель забыла, о чем прибежала сообщить минуту назад. Она деловито подошла к столу и помогла сложить свернутые пергаменты в корзину из прута белой ивы.

Мать – настоятельница вздохнула. «Огромные» мечты Алели были более, чем скромными. За внешней дикостью и энергичностью скрывалось простодушное желание справедливости для всех, и стремление эту справедливость установить немедленно. Такая неразвитость эгоизма у девочки смущала Настоятельницу. Мать даже подумывала обсудить это с Инспектором. Может быть, даже добиться от его службы права на небольшую коррекцию сознания подопечной. Хотя такой разговор, вероятнее всего, будет бесполезен. Инспектор, курирующий их приют, твердо уверен, что заложенное в воспитанниках свыше не следует изменять, «ибо весь процесс есть столкновение разностей, и не должно быть всем одинаково сильными, или одинаково слабыми».

-Дорогая моя! Почему не так давно ты не позволила Велии играть со всеми в «побеждающий свет»? Воспитатели говорят, она очень переживала.

-Велия всегда хочет быть только «тьмой»! Всегда. Сильной, непобедимой «тьмой». Девочки боятся её и плачут. А мальчики бегают за ней и… слушаются. Игра не получается. Почему так?

«Да, Велия - сложный ребенок», - подумала воспитательница. А кто из воспитанников приюта прост? В последнее время дети поступают с очень болезненными душами. Неуравновешенные маленькие мучители и мученики одновременно. Словно в Светлых Инкубаторах, где выращиваются малыши, закончилось тепло, и дети получаются слегка… примороженными. Инспектор объясняет это необходимостью «формирования критической массы для создания условий качественного преобразования». Наставнице после таких разговоров всегда хотелось обратиться напрямую в вышестоящую инстанцию, чтобы выяснить смысл готовящегося «преобразования».

Алель и Настоятельница вышли на светлый, сияющий белизной двор приюта. Дети уже знали о приходе Гостя, не бегали, не перекликались веселыми голосами, а сгрудились молчащей толпой у Алтаря посреди двора.

Темный Гость терпеливо ожидал у ворот. Настоятельница кивнула ему приветливо и темная фигура, медленно проплыв над головами детей, приблизилась к сверкающему мраморной белизной Алтарю. С другой стороны подошли Настоятельница и посерьезневшая Алель, которая пыхтя водрузила на плоскую столешницу Алтаря корзину с пергаментами.

-Дети! – начала мать, в очередной раз стараясь избавить голос от ноток сожаления и сочувствия. И в который раз делать это было очень трудно. – Снова настало время Выбора! Я хочу заранее поздравить тех, кого изберет наш Гость. Я желаю вам пройти весь путь без разочарования, без зла, не сопротивляясь и не изнуряя себя бесплодными муками. Я желаю вам смирения и мудрости, - торжественно завершила настоятельница и подумала с горечью: «Если бы они хотя бы это запомнили». Она знала, что за Вратами дети забудут ее и все, что она им говорила.

Алель не сводила глаз с Темного Гостя. Его черный плащ был плоским со всех точек зрения, без объема, без рельефа складок, словно пятно чернил на белых стенах приюта. От плаща исходил тяжелый запах - запах крови. Алель и дети еще не знали, что это такое. Но сладковатый запах тревожил их, пугал и манил одновременно. Гость стоял к детям спиной, но лицом, вместо которого клубился серый туман, обращен был к Матери. Алель пыталась разглядеть его глаза. Но их не было, только иногда из серого тумана выплывали черные провалы – очи Гостя.

Темный Гость протянул из плаща костлявую желтую руку и запустил ее в корзину. Дети затаили дыхание. Настоятельница обвела всех строгим взглядом. Сколько сил вложила она в то, чтобы дети не кричали, не плакали, не теряли самообладание в такой момент! И все равно, то у одного, то у другого ребенка глаза были увлажнены. На лицах многих читались безотчетный страх, ожидание ужаса, непонимание.

Тем временем, Гость вынул из корзины несколько десятков пергаментов. Он сжал их, сминая. Поднял над головой. Пергаменты вспыхнули тлеющим огнем, и серые дымящиеся змейки понеслись к детям, обходя одних и обвивая головы других.

Одна из них, обойдя Алтарь, протянулась к Алели. Девочка вздрогнула. Она прижала руки к груди и крепко сцепила пальцы. «Словно она знает, как надо молиться!» - удивилась Настоятельница. Все дети дороги ей, но кто-то всех дороже.

-Уже? – прошептала Алель.

-Дорогая моя! Это Выбор. – Настоятельница пыталась облегчить муку воспитанницы. - Рано или поздно все дети должны уйти с Гостем.

Девочка едва заметно кивнула, но выражение священного ужаса на ее лице не исчезло.

Дети, на головах которых не было серых клубящихся венцов, отступили к стенам. Темный Гость жестом приказал выбранным приблизиться. Черные провалы на его лице оформились в глаза без белков. Кто-то всхлипнул. Темный Гость оглядел отобранных детей и уставился на Алель. Девочка нахмурилась, выпрямилась и подняла голову выше. Словно принимала вызов.

Настоятельница тяжело вздохнула: «Алель, Алель! Чувство смирения тебе неведомо. Сколько испытаний тебя ждет!» Мать развернулась спиной к детям и, более не говоря ни слова, удалилась в свои покои.

За воротами приюта было холодно. Как только тяжелые белые двери закрылись, свет, окружавший отобранных детей все время до Выбора, превратился в серые сумерки.

Темный Гость, теперь новый наставник, повел детей по дороге, свободно висящей в пространстве и мощеной искрящимися черными плитами.

Они шли недолго. Стены, окружавшие приют, исчезли почти мгновенно. Вскоре и дорога закончилась небольшой аркой из черного мрамора. За ней было совершенно черным – черно. Дети никогда не видели столько тьмы и не слышали такой бесконечной тишины.

-Пора, - вдруг произнес Темный Наставник. Голос его был скрипуч и сух. Словно терся камень о камень.

Черная тьма за проемом вздрогнула, зашевелилась, и дети услышали, как там, внизу, в темноте закричали женщины. Их голоса, так похожие на голос Настоятельницы, были полны боли. Иногда голоса срывались на отвратительный визг, иногда превращались в мучительные стоны.

Дети столпились у края бездны. Некоторые тяжело дышали. Часть детей начала всхлипывать.

-Рано! – прикрикнул на них Темный Наставник.

Но кто-то попятился, увлекая в панику рядом стоящих. Тогда Наставник начал бесцеремонно хватать детей одного за другим и бросать их во тьму. Перед броском он костлявым пальцем проводил по губам, ушам и глазам ребенка. Те, до кого не дошла очередь, завыли во весь голос. Одна Алель смотрела на всех широкими глазами и молчала.
Когда перед проемом остались только Наставник и Алель, она, бесстрашно глядя ему в очи, спросила:

-Зачем все это?

Темный Наставник отвернулся.

-Не мне ты должна задавать этот вопрос. И не сейчас.

-Ведь они не всё нам рассказали? – спросила девочка.

-Они ничего вам не рассказали! Если бы вы узнали даже крупицу будущего, вы бы воспротивились.

-Я не увижу больше Мать?

-Нет. У тебя будет другая. Только твоя.

-Я сюда не вернусь? – девочка, находясь перед бездной, последовательно выясняла ситуацию. Темный Наставник качнул головой одобрительно.

-Сюда нет. А куда – потом посмотрим.

-Ты будешь смотреть?

-Я. Я привел, я и встречу.

-Найдешь меня во тьме?

-Я всегда буду с тобой рядом, ты будешь чувствовать мое дыхание. Ты боишься?

Девочка отрицательно замотала головой.

-В том то и дело, - продолжил Темный Наставник, - что ты никогда не будешь меня бояться. Я это вижу. Я могу придти, как только позовешь, но ты не зови. Продержись до срока. Я и так приду во время. И я знаю, где и когда тебя найти.
Она кивнула.

Наставник подвел Алель к самому краю тьмы.

-Иди… Там уже заждались.

Она сама прыгнула навстречу раздирающему сердце женскому крику.

* * *

-Мамаша! Не кричите! Всё уже! Смотри-ка, девочка! Во, новая баба народилась, мужикам пригодилась! Хотя… Худая какая! Мамаша, вы че ж не ели-то ничего? Глянь- ка, дышит, а не орет! Сурьезная барышня! А смотрит как! Доктор, может…

-Не выдумывайте! Сестра, запишите: два килограмма семьсот граммов! Нормальный ребенок. Все, что надо - в наличии. Ну, здравствуй, девочка! Здравствуй, дорогая моя!

- Какое унылое начало дня… - помешивая не растворившийся кофе, сказал м-р Тетраэдр.

- Бросьте, бросьте вам говорю, столь дивного утра я… - Октаэдр десять минут, пережевывая пищу и эпитеты, тщательно подбираемые для хвалы новому дню, - плевался ими, на стол и в Тетраэдр, выражающего эмоции мимикой.

Входная дверь, из треснувшего стекла, приоткрылась, влетело сквернословие. Ветер ослаб, и грязная газета затрепыхалась, придавленная дверью.

- Как вам такое?

- Эх, не обращайте внимания на эту пыль! Просто закройте глаза, пока она летит.

Тетраэдр лишь скривился, толи от услышанной ругани (продолжающей глухо биться о дверь), толи от слов собеседника.

- Вашему целомудрию стоит позавидовать. – Он уже сомневался, пить ли это кофе?

- О, друг мой, о чем вы говорите, целомудрие. Этот самоцвет не для моей тщедушной пекторали…

Крошки безе таят на треснутых губах, чай слишком горяч, на блюдце черствая краусана. Октаэдр пытается отвлечься, чтоб не съесть десерт до того, как остынет чай.

- Друг мой! Как же прекрасно сие утро!

В кафетерии больше никого нет. Даже хозяина. Запотевшие стекла очков Октаэдра, вызывают ухмылку его собеседника.
Из-за спины донесся щелчок. Шум. Затем голос из динамика:

- Сегодня утром, при извержении вулкана «Джо-Жо», в центральной провинции, погибло восемьсот человек. Из анонимных источников «коллегии ученых», получена информация – извержение спровоцировано учеными: Интеграл, Икс, Параллель…

Тетраэдр самодовольно прильнул к своему кофе, но, что-то сдерживало его отпить. – Что скажете товарищ?

Октаэдр чуточку отодвинул блюдце с краусаном.

- Не стоит доверять анонимным источникам!.. Вы только взгляните на это небо!

Тетраэдр тяжело выдохнул. Небо не видно из-за смога. Дверь заскрипела, вошел толстяк в обрезанных джинсах, синей куртке и прокричал имя хозяина кафетерия. Отозвалось эхо и Октаэдр:

- А его нет.

Толстяк нахмурился, тень от него покрыла половину помещения, хмурь повисла в воздухе.

- Я большой человек! – Громогласно заявил толстяк.

Октаэдр глупо заулыбался, смущаясь своего мысленного сарказма – «А кто бы сомневался?..», и перестал знать – куда девать руки.

Тетраэдр поправил очки, захотел выпрямиться, но... что-то его сдержало.

- У меня большие дела! На кону большие деньги!.. – Не унимается толстяк.

Октаэдр забыл за чай, но приняться за краусану ему не позволяла совесть.

Тут заговорило радио:

- сегодня утром, чрезвычайным указом правителя, были отменены все «большие дела», объявлен выходной!..

Толстяк взревел. Выскочил на улицу, загудел мотор мопеда. Большой человек уехал, а в ушах постояльцев кафетерия звенело еще полчаса; хмурь не красиво прилипла к потолку.

- Так значит, вы… - из-подо лба, замечал Тетраэдр. Смакуя каждое слово. – Направлялись на работу, этим «прекрасным утром», а теперь…

- Я не знаю друг мой, отчаяние в каждой тени… - опуская взгляд.

- «Ох… как жаль, как жаль…» - Тетраэдр ощутил запах лавра, он даже вознамерился выпить наконец, этот жуткий кофе. Поднеся к губам чашку… что-то сдерживало его. И тут он увидел что… на черной глади, посреди обрывков молочной пленки, в лодочке стоит человечек, с длиннющим шестом, упирающимся в подбородок Тетраэдру. – О, невероятно! – Ставя на стол чашку. – Хозяин кафетерия у меня в чашке!

Октаэдр сощурился, поправил очки. – Таки-да! Что он там делает?

- Может прибыль ловит?

- Таки-да… наверно.

Вновь заговорило радио:

- Уравнение номер двести тридцать пять тысяч сто сорок один, решено. Приятно было недоумевать.

Пропали желтые очки, пропали трухлявые столы кафетерия, вонь и сквозняк, улица и смог. Последним пропал шум радио-волны.

- Уф... - раздалось сзади мужское сипение.

Светлана обернулась и увидела толстяка в цветастой рубашке.

- А почему вы не пошли Лабиринт смотреть? Не интересуетесь критскими древностями?

Прежде чем ответить, Света критическим взглядом посмотрела на толстяка. Дорогие часы, сложно определить, не подделка ли, но и туфли явно не за пять тысяч, да и кобура коммуникатора из отличнейшей кожи. Лицо слегка заплыло жиром, но выражение добродушное и веселое, а взгляд уверенный. Выпирающий из-под промокшей от пота рубахи небольшим верблюжьим горбом живот. Но при всем при этом - под слоем жира его здоровенных рук угадывались сильные мышцы. “А что? Может, не так скучно будет...” - подумала Светлана и решила не отшивать толстяка.

- Не слишком.

- Вот и зря! Там внизу, среди развалин Кносского дворца - очень даже здорово. Там - прохладно. Не то, что тут - мангал... Да, тут просто невыносимо жарко. Хотите чего-нибудь прохладительного?

Через полчаса они сидели в ресторанчике за столиком и были уже на ты. Светлана потихоньку, чтобы не застудить горло, тянула через трубочку прохладный апельсиновый сок, толстяк, которого звали Василий - пил красное вино. От жары и вина он уже раскраснелся, пот струился у него по шее и пропитывал ворот рубашки. Но на такие мелочи Василий не обращал внимания и ничуть не переживал о своем внешнем виде, наоборот с воодушевлением заливался соловьем, рассказывал анекдоты, шутил. В общем, был довольно мил, несмотря на габариты и раскатистый громкий смех, внезапные взрывы которого поначалу прерывали порхание официантов. “Экий медведь прям, - подумала Света, - но такой забавный...”

Потом на рыночной площади он нещадно торговался с местными жителями, доказывая продавцам сувениров, что цена, предлагаемая ими, это грабеж среди белого дня, и что точно такую же вещь он может купить в два раза дешевле в соседней лавке. Греческого языка Василий не знал, так же как и торговцы не знали русского. Они спорили на пальцах и тарабарской смеси английского, итальянского, русского и греческого. Они отчаянно жестикулировали и размахивали руками. И выглядело все это комично.

- Почему ты так торгуешься? - смеясь, спрашивала Света. - У тебя же есть деньги, а эти побрякушки не так уж мне и нужны.

- А я уже ничего не могу с собой поделать. Привычка, понимаешь? Я жил некоторое время в Лаосе, там такие базары - не чета местным рынкам. И могу тебе сказать, что если взять умение приставать к покупателям, торговаться и спорить, то по сравнению с лаосцами – эти греки просто сущие дети...

Вторая половина дня прошла более интересно, чем первая - у Василия была арендована машина, старый и немного разбитый джип, с откидным брезентовым верхом. Они колесили по острову, пару раз купались в море, заезжали в небольшие рыбацкие городки на побережье.

* * *

По возвращении Света оглянуться не успела, как оказалась замужем. А через год у них уже родилась девочка. И вот все вроде бы у Светланы хорошо, да что там хорошо - все просто отлично: любящий и обеспеченный муж, чудесная дочь, пятикомнатная квартира, два автомобиля, дача, приходящая няня, годовые абонементы в спортклуб и прочие полезные мелочи и удобства. Но нет, не спокойно было у Светы на душе. Главная и основная странность, которая ее беспокоила - не было у Василия нормальной, с точки зрения Светланы, работы. На ее расспросы, он отвечал с улыбкой, что работает в инвестиционном фонде, да даже не работает, а является, так сказать, одним из акционеров этого фонда и иногда по совместительству - аналитиком. Контролирует некоторые серьезные сделки, консультирует высшее руководство фонда.

И, действительно, иногда он исчезал в командировки, которые длились несколько дней, не больше. В остальное время он целыми днями, в отличие от мужей тех ее подружек, что уже обзавелись таковыми - был дома. Не то чтобы он целыми днями валялся на диване, тупо уставившись в телевизор, или слонялся по дому с неприкаянным видом. Нет, у Василия было несколько маленьких хобби - от создания радиоуправляемых моделей до рисования акварелью в японском или китайском стиле. Он запирался в своей комнате, которую он называл мастерской, и тогда его лучше не стоило беспокоить.

- У меня идет творческий процесс, прерывать который нельзя. Для моего искусства это просто губительно, - говорил он с улыбкой.

Так что скоро Света перестала стучать в дверь - когда наиграется, сам выйдет. В остальном он был идеальный муж - и Свете по хозяйству он помогал, и с ребеночком, когда надо - гулял. Но была еще и другая странность - один из его компьютеров. Он стоял в мастерской и пользовался им исключительно один Василий. Один раз Света попыталась включить компьютер, но даже не смогла открыть крышку стальной панели, под которой должна была находиться кнопка включения. Замок на стальной панели был заперт. На ее вопрос Василий ответил, что на этом компьютере установлен очень важный пакет финансовых программ, и что поэтому не нужно его лишний раз включать. Он сам использует этот компьютер исключительно для работы, и даже в Интернет с него не заходит. Потому что боится испортить.

По началу такие объяснения ее вполне удовлетворяли, но по прошествии некоторого времени, Василий стал запираться в мастерской все чаще. Также участились и его командировки. Она рассказала обо всех этих странностях своей лучшей подруге - Наде. Та не стала ходить вокруг да около и заявила безапелляционно:

- Конечно, он тебе изменяет. Это также ясно, как дважды два. Иного и быть не может.

Надя любила читать детективы, а последнее время пристрастилась к жанру иронического детектива, поэтому дальнейшее развитие событий было предопределено.

После ожесточенных споров Светлана уступила и в мастерскую была установлена мини-камера. Как раз напротив компьютера на стене висела шкура медведя. Аккуратно, чтобы не повредить шкуру, подруги вставили мини-камеру в голову животного, так чтобы объектив камеры был не очень заметен в глазнице. Сигнал с видеокамеры передавался по беспроводной связи на ноутбук в другой комнате. Затем Надя ушла, сказав на прощанье, что теперь уж точно - они выведут Василия на чистую воду, и дело лишь за подходящим случаем.

Скоро такой случай представился. Василий как обычно заперся в мастерской, а Света, бросившись к своему ноутбуку, прильнула к экрану. Изображение было так себе - черно-белым и размытым, а когда Василий быстро двигался по комнате, то понять, что происходит - было сложно. Но теперь Света видела, чем там занимается ее муж, пусть даже в общих чертах, и от этого ей становилось как-то легче.

А занимался он, в общем, чем-то не слишком интересным. Повернув ключ на панели, Василий включил компьютер, затем начал таскать и расставлять в центре комнаты какие-то тонкие металлические рейки и тянуть от них к компьютеру провода. Провода иногда приходилось распутывать, и Светлана слышала, как он тихонько чертыхается сквозь зубы.

Минут через пятнадцать рейки приняли форму куба - два на два метра. Василий снова подошел к компьютеру, сел и начал что-то сосредоточенно долбить по клавишам. Так продолжалось еще с полчаса. Потом Василий перестал нажимать на клавиши, снова подошел к кубу, внимательно осмотрел провода.

- Ну что ж... - пробормотал он негромко. - Поехали!

Вернувшись к компьютеру, он нажал какую-то кнопку и сейчас же пространство между рейками в кубе начало вибрировать, озарятся всполохами и мерцать. Сделав два шага по направлению к кубу, Василий чуть пригнулся и шагнул внутрь.

И тут изображение, которое передавала камера, внезапно исчезло. Сигнала не было, по экрану бежала рябь. Так продолжалось недолго - шум исчез, а на экране снова появилось изображение комнаты, куба и компьютера. Но Василия там не было - ни в кубе, ни у компьютера, ни на диване - нигде в комнате. В первый миг она ничего не поняла. Она бросилась к мастерской, начала стучать в дверь, звать Василия. Потом Светлана испугалась. Может он лежит там, на полу, вне досягаемости обзора камеры и ему стало плохо? Или он - раненый и истекает кровью? Она стала рваться внутрь. Но дверь не поддавалась, хотя Света ломилась в нее всем телом. Но все, чего она добилась - это больно ушибла плечо.

Тогда она кинулась на балкон и притащила оттуда пудовую гирю, с которой Василий делал гимнастику по утрам. Схватив обеими руками гирю и прижав ее к телу, Светлана снова ударила в дверь. Дверь затрещала, но не поддалась. Тогда она ударила в нее еще раз. И еще. А потом - еще. Затем дверь, наконец, поддалась, замок вылетел и повис на одном шурупе.

Света вошла в мастерскую. Василия нигде не было. Только ограниченный рейками куб мерцал всполохами. Тогда, почти не осознавая, что она делает, Света закрыла глаза и шагнула внутрь куба...

* * *

Странно было то, что вроде бы Света уже не стояла, а сидела. Она открыла глаза. Действительно, она сидела в кресле. В огромном и бесконечном зале рядом с ней сидели другие люди. Люди с различными оттенками кожи, волосами, мужчины и женщины разных национальностей - негры, белые, малайцы, китайцы, индийцы.

Светлана ошарашено покрутила головой. Ряды кресел простирались в бесконечность, что спереди, что сзади. Да и места справа и слева также тянулись куда-то в нескончаемую даль. ”А как же быть, если мне захочется в туалет?“ - подумала Светлана. Но в туалет ей пока не хотелось. Она подняла голову - вместо потолка над ней высилось звездное небо. Она попыталась отыскать среди звезд и созвездий знакомые ей Большую медведицу и Полярную звезду, но не смогла. Внезапно она услышала голос:

- Чужак! Среди нас Чужой!

Она оторвала взгляд от неба. Один из ее соседей, негр в двубортном костюме, сидевший справа, смотрел на нее пристально. Он даже не раскрывал рта, но как ни странно - она слышала его голос.

- Чужак! Смотрите, вот - она!

Другие люди в зале начали поворачиваться и смотреть на Светлану. Все большее и большее количество пар глаз начинало сверлить ее. Ей стало жутко - все эти бесчисленные люди в этом бесконечном зале, все они смотрели на нее.

- Вася, Вася! - воскликнула она в ужасе. - Где ты, Вася?

Хотя она раскрывала рот и шевелила языком, у нее возникло впечатление, что что-то не так. Странно, она кричала, но звук ее голоса не вибрировал, не отражался от препятствий. Тем не менее, она слышала свой голос отчетливо, но так, как будто она кричала в тумане.

- Вася! Вася! Где ты? - надрывалась она.

И тут же тот негр, а потом и другие соседи начали повторять ее призыв:

- Вася! Где ты, Вася?

И вот уже толпа в зале скандировала:

- Вася, Вася!

Так продолжалось некоторое время, потом внезапно люди вокруг нее замолчали. И тут она увидела точку, которая постепенно приближалась и увеличивалась в размере. ”Это он, ”- подумала Светлана, - Василий”. Это был, действительно, он. Высоко над рядами кресел и сидевших в них людей летел ее Василий. Нет, еще раньше, когда она увидела только точку вдали, она сразу почему-то уже знала, что это он. И, похоже, что все окружавшие ее люди также знали, что это летит Василий.

Он подлетел к ней и завис в воздухе. Выражение его лица было немного удивленным, и в то же время озабоченным.

- Пипец! - выдохнул он. - Светка, что ты тут делаешь?

Но она не успела ответить. Он уже исчез. Только что, Василий подобно огромному шмелю, висел над ней, заслоняя звездное небо. И, вдруг - снова над ней звездное небо. И сразу же зал начал темнеть, как в кинотеатре перед началом кинофильма. Потом наступила темнота...

* * *

Света открыла глаза. Она была дома, снова в своей квартире. Она лежала на диванчике, а рядом был Василий. Он держал ее за руку. Это сон, просто дурной сон, подумала она. Но тут же перевела взгляд на куб в центре комнаты. Он не мерцал, но провода все также тянулись от него к компьютеру.

- Да, - сказал Василий смущенно, - мне следовало рассказать тебе обо всем раньше. Но как-то язык не поворачивался, хотя я и понимал, что ты все узнаешь.

- Узнаю что? - спросила она, с удивлением ощущая, как звук ее голоса отражается от стен комнаты.

- Да все это: то, что я говорил тебе по поводу своей работы в инвестиционном фонде, то, что придумывал себе всякие дурацкие хобби, чтобы запираться в мастерской, то, что я врал тебе и изображал из себя этакого барона Синюю Бороду.

- Синюю Бороду? - она внезапно рассмеялась и почувствовала себя лучше.

Смех снял напряжение, что накопилось в ее душе за последнее время.

- Да, есть что-то похожее, - сказала она, продолжая улыбаться, - тайная комната, в которую жена не имеет права входить, эти отлучки мужа по делам из дома. Правда, ты не дал мне ключа.

Он повернул голову и посмотрел на дверь, на сорванный с шурупов замок.

- Да ключ тебе оказался не столь уж нужен. Ты прекрасно обошлась без него.

И они рассмеялись уже оба.

- Извини, все как-то по-дурацки вышло, - сказал Василий.

- Да, наверное. И ты извини меня - я испугалась за тебя, когда ты внезапно исчез с экрана, и не отвечал потом. Поэтому я сломала эту дверь.

- С какого экрана?

- С экрана моего компьютера. За это тоже - извини. Понимаешь, эта дура Надька все уши прожужжала мне о том, что ты мне изменяешь. И буквально насильно заставила меня поставить камеру в твою мастерскую. Вот потому я и испугалась, когда поняла, что ты куда-то исчез.

- Я - изменяю? Тебе-ее?

Тут уже начал смеяться Василий. Он смеялся так, что висящие на стенах свитки с акварелями, казалось, сорвутся и рухнут. Он смеялся так, что почти заглушил мелодию мобильного телефона.

Телефон звонил у Светланы. Она взяла трубку и нажала кнопку “Соединить”:

- Да?

- Привет! - раздался в трубке голос Надежды.

- А, Надя! Привет.

- Ты можешь говорить? Как там наша затея, сработала?

- Да, сработала.

- И что?

Светлана сделала паузу и посмотрела на Василия. Он улыбался. Она улыбнулась ему в ответ.

- Ничего интересного.

- Как так? - удивилась Надя.

- Он там рисует.

- И все?

- Да, ничего необычного и преступного. Он просто рисует акварелью и тушью на рисовой бумаге картину в японском стиле. И все.

- У, - протянула Надя разочаровано, - но ты понаблюдай за ним дальше, может он там с девушками на компьютере через Интернет переписывается или еще что...

Светлана закруглила разговор и попрощалась с Надей. Затем она пристально посмотрела на Василия. Тот уже перестал улыбаться.

- Давай, я тебе все сейчас объясню. Понимаешь, все это началось, когда - начал он...

- Погоди, - прервала его она. - Разговаривая с Надей, я вдруг осознала одну простую вещь. Понимаешь, чтобы быть счастливым - человеку не нужно знать все. Даже если есть какая-то тайна, совсем не обязательно ее раскрывать. Понимаешь?

- Не совсем, - в недоумении ответил Василий.

- Как хорошо, что ты вспомнил эту сказку про Синюю Бороду. В детстве, когда мне ее читали, я ясно помню, что спрашивала родителей, почему жена Синей Бороды нарушила запрет. У нее все ведь было, все о чем могла мечтать в то время женщина. Но ей было мало всего этого великолепия. Она захотела получить все без остатка, и заглянула даже в ту последнюю маленькую каморку, в которой ничего по идее ценного и быть не могло. Она нарушила запрет и чуть не поплатилась за это. А я не хочу, понимаешь?

- Теперь, кажется, начинаю.

- Вот и я сейчас поняла, что я - счастлива. А ты хочешь рассказать мне о себе что-то такое, что может изменить все, сломать мое счастье, изменить мое отношение к тебе, мое отношение к нам. Поэтому, я прошу тебя - не нужно ничего объяснять. Хорошо?

Василий замялся, пробурчал что-то, а затем, улыбнувшись, сказал:

- Хорошо. Но как же твое женское любопытство, оно не станет грызть тебя днями и ночами?

Светлана посмотрела на него и серьезно ответила:

- Я думаю - нисколечко.

Потом, рассмеявшись, она обвила руками шею Василия и прошептала ему на ухо:

- Может быть когда-нибудь, когда у тебя действительно вырастет синяя борода, я попрошу тебя рассказать все. Но не сейчас...

Публика сейчас не мечтательная стала. Вперёд уходят только единицы. И такие, как правило, отправляются далеко вперёд - настолько далеко, что за ними проследить я уже не могу. И почти никогда не возвращаются - не могут. Только один вернулся - за все эти годы - но и тот не смог ничего толком рассказать.

А вот те, что уходят назад, почти всегда возвращаются - недовольные, угрюмые, злые, иногда даже со слезами отчаянья на глазах. Не мне их судить - я-то их хорошо понимаю. Я там уже был - впрочем, они, как правило, тоже.

Но не всегда они возвращаются сами. Я как-то подсчитал: из уходящих назад семнадцать с половиной процентов остаются там навсегда. И тогда я беру лопату, большой мешок, и иду за ними. Собирать то, что осталось. Эти семнадцать с чем-то процентов постоянно гложут меня. Я был бы полностью счастлив, если б их не было - но к сожалению, у каждого уходящего назад один шанс из шести на то, чтобы не вернуться. Дуралеи!

Впрочем, этот явно знал, на что идёт. Сосредоточенное лицо, губы плотно сжаты, слова выговаривает тихо, не спеша, но твёрдо. Решительный молодой мальчик. Такой болван!

"Имя?" - спрашиваю я. Я всегда спрашиваю имена - полезная привычка. Так проще вести записи, считать простофиль и неудачников. Но они не всегда говорят правду - прикрываются кличками, сетевыми никами - или просто угрюмо молчат в ответ.

"Игорь" - процедил парень, насупившись.

"И всё?" - уточнил я.

"И всё" - подтвердил парень недовольно. "Жаль, не найдёт мама могилку и этого ребёнка" - привычно подумалось мне... Впрочем, я пессимист. А они - нет, иначе бы ко мне не пришли. Они надеются. Они всегда на что-то надеются...

"Готов?" - спрашиваю.

"А что, уже?" - Игорь немного взволновался.

"Да. Основное правило знаешь?"

"Знаю: нельзя ни в коем случае видеть самого себя, и нельзя, чтобы я сам себя увидел!" - уже бодрым голосом оттарабанил Игорь.

"Ого! Кто тебя научил?"

"Макс Стеклов."

Перебираю в уме: молодец, Макс, уже шестого ко мне с начала года присылает... И все пятеро благополучно вернулись... Ладно, если что, теперь хотя бы есть понимание, где найти того, кто знает, что на могилке писать...

"Платить будешь?"

Парень молча достаёт из кармана несколько смятых купюр - стандартный гонорар. Деньги отправляются в пустую картонную коробку, они здесь не главное. Настоящую плату я беру иначе.

"И что делать там будешь, решил уже?"

"Да. Давай уж, отсылай, не тяни!"

***

ЧПО-ОК! Воздух заместился с приглушённым хлопком — разница атмосферного давления сказывается. Это ничего, главное - не гроза. Вот как-то мне повезло отправлять клиента в грозу, и сама пересылка совпала с раскатом грома поблизости. Я чувствовал себя как режиссёр третьесортного фильма, а что уж чувствовал клиент!

Точка отсылки - за остановкой на людной городской магистрали. Я люблю выбирать места за остановками - там если не заасфальтировано, то никого никогда не бывает, а появление человека из воздуха можно приписать чему угодно - ну, померещилось, из-за киоска парень вышел...

В принципе, сегодня линия стандартна. Парень молодой, значит есть девочка. Вот она, уже вижу её там часом позже. Позавчера в десять он встречался с ней на соседней остановке. Они поссорились, очень сильно, она в обиде убежала - и не глядя бросилась на зебру, прямо под колёса грузовику. На глазах у Игоря. Итог: множественные травмы, второй день в реанимации без прихода в сознание, прогноз неутешителен. Интересно, что тут можно поменять, если действовать исподволь?

Игорь спокойно переходит на другую сторону улицы, обходит кругом злосчастную остановку, пристально поглядывая в одну сторону. "Себя самого поджидает" - решаю я. Этот парень решил совсем не беречься.

Очередной "шестой", что ли?

И тут случается непоправимое: я замечаю себя.

***

Я не отправляю людей в прошлое - я этого не могу. Никогда не мог. Прошлое неизменно, и пребудет таким вечно. Всё, что я могу - это своими силами и силами своего клиента сделать в прошлом точку ветвления - такого, в котором появится новая реальность, которая будет такой же в целом, но не такой в частности. Я даю людям возможность почувствовать себя хоть немного богами. Но люди всё равно бесполезны - почти всегда они тратят эту возможность на бессмысленное воспроизведение того, что с ними уже когда-то произошло. Либо, вопреки всяким предостережением, они убивают себя.

Реальность эластична. Она без труда выдерживает и моё незримое присутствие в ней, и присутствие моего клиента - но ровно до той поры, покуда мой клиент там не встречает своего альтер эго. Столкнувшись лицом к лицу, они практически со стопроцентной вероятностью меняют своё ближайшее будущее, тем самым рождая парадокс и лишая реальность возможности прогибаться под внешнее воздействие. В итоге ответвившаяся реальность, застывая и разрушаясь, гибнет со всем своим содержимым, а мне остаётся с мешком и лопатой наперевес отправляться за мёртвым телом уже бывшего своего клиента. А протаскивание одного из двух трупов в нашу реальность и последующая беготня с его пристраиванием по мусорным бакам, окружающим лесам и водоёмам мне никогда не нравилась - опасное это занятие. И органы могут поймать как маньяка, да и противно мне это. А не возвращать тело нельзя - тогда слишком много людей вокруг меня будет пропадать бесследно - кто-нибудь да и заинтересуется...

Но до сих пор в своих блужданиях я ещё никогда не сталкивался с самим собой - ни разу. А теперь я вижу себя отчётливо: другой я, вроде даже постарше, явно ведёт по этому же ответвлению девочку - ту самую девочку, с которой должен встретиться Игорь! И пока что он меня не видит. Господи, что делать-то?! Одно моё неверное движение - и мы все отсюда не выберемся. Никогда.

***

Я получил дар, когда мне было двенадцать. Я не знаю, как звали того старика, а он не сказал - он уже умирал, и говорить ему было тяжело, а я спросить и не подумал. Он ощущался как полупрозрачный, такой нематериальный в своём очень даже материальном шалаше из фанеры и картона - рядом с помойкой. Мы тогда с ребятами играли во дворе, и я спрятался за этим хлипким строением. Любопытство заставило меня заглянуть внутрь, а чувство чего-то необычного, несоответствующего реальности побудило прикоснуться к уходящему из жизни человеку. Теперь-то я понимаю, что и как тогда сделал тот старик, чтобы его дар перешёл ко мне, но одно мне не даёт покоя: он заявил, что хорошо знает меня, и что я буду отличным проводником в течение многих лет. Откуда он меня знал?

И глаза, эти глаза... Совсем недавно я видел нечто похожее...

***

"Девочка ждёт, мальчик к ней идёт. Плохо!" - перепелась в уме строка из давней песни. Я был вне себя потому, что уже не мог ничего изменить.

Мой Игорь ждёт на остановке. Я возле него, невидим и неощутим. Игорь-2 (назовём его для краткости так) должен появиться из-за угла дома с минуты на минуту. Если два Игоря встретятся, они умрут. Девочка по имени Рита (а с ней и Второй Я) подъезжает на автобусе. Я психую всё больше и больше. Я не могу бросить клиента и уйти - я до самого конца буду с ним, чем бы оно всё ни закончилось - такова особенность дара. И Второй Я - тоже не бросит, а значит, мы неминуемо встретимся. А ещё где-то здесь есть местная Рита-2, которая появится на остановке в течение ближайшего часа - и им тоже нельзя встречаться! Задача усложняется и разрастается на глазах...

Как Я-Второй смог попасть в ту же точку ветвления реальности? Нет, понятно как: я же помню, что и когда я посещал. Но главное, зачем? Зачем ему нужно, чтобы мы встречались - ведь тогда разрушение начнётся с нас самих, и мы даже не успеем вытащить своих клиентов! И главное, зачем тащить с собой именно эту девочку?!

Я понимаю, что я не понимаю чего-то очень важного. И, наверное, понять так и не успею.

***

Автобус останавливается, Рита выходит. Видеть её такой в этой реальности по меньшей мере странно, ибо она теперь вовсе не пятнадцатилетняя девчонка, каковой выглядит в мыслях Игоря - ей под пятьдесят, в глазах нешуточный ум и решимость. И Игорь её не узнаёт - но я-то вижу суть вещей! И что хуже всего, я вижу от неё нить к своему Второму Я - так вот, оказывается, как выглядит связь Проводника и клиента! Сам мой Альтер Эго полностью закрыт от мира и зажат, он не чувствует ничего вокруг себя - своеобразный эквивалент человека, закрывающего собственные глаза и уши. Он смотрит глазами Риты, а та, как и прочие люди, меня не видит! Он ЗНАЕТ, что я здесь! Но ЗАЧЕМ тогда он пришёл? Чего добивается? Ведь даже если он меня ещё не ощутил, то я-то его ощутил давно, и тем самым наше будущее уже изменено, а значит, нам не выжить! Тогда почему мы всё ещё живы?

Тем временем Рита оглядывает толпу, выцепляет взглядом понурого Игоря, и с возгласом "Один есть!" целенаправленно устремляется к парню. Со словами: "Стой где стоишь, попробуй только сдвинься, жалеть будешь всю жизнь!" она минует его и, ускоряя шаг, заворачивает за угол дома - туда, откуда вот-вот должен вынырнуть Игорь-2. Мой Альтер Эго, всё так же закрывшись от всего мира, тенью волочится следом за Ритой, словно на поводке. Он выглядит со стороны каким-то сморщенным - не то обессилевшим, не то просто старым.

Я оборачиваюсь к своему Игорю - и тут меня накрывает волна понимания. Конечно же! Эти глаза!

Теперь я знаю, что именно я должен делать, пока я буду умирать...

***

Есть несколько простых правил. О них я узнал ещё там, в картонном шалаше. Первое: мой дар неразрывно связан с жизнью, а жизнь - с даром. Уйдёт одно - уйдёт и другое. А потому истинной платой за проход является часть жизни клиента. Чем больше ты проводишь клиентов - тем дольше живёшь. Стареешь, конечно, но медленнее других. И изменить здесь ничего нельзя. Подумайте, разве это плохо? Главное - не проводить одних и тех же людей по тысяче раз - а то и они заметят своё старение. Я обычно ограничиваюсь максимум пятью прохождениями для одного клиента, мне хватит, я не жадный. Да, и нельзя особо увлекаться материализацией своего физического тела в ином мире - всё равно не получится выглядеть правдоподобно, поскольку приходится оставлять часть энергии своему клиенту.

Второе: никогда, ни при каких условиях клиент не должен встречаться с самим собой. Иначе всё для них - и для потенциальной ветви реальности - закончится плачевно. К сожалению, в правилах ничего не говорилось о встрече Проводника с самим собой, это бы мне сейчас очень пригодилось...

И третье - ты можешь изменить только иную ветвь реальности, а не свою собственную. Только в чужой реальности Рита может остаться в живых и мирно жить со своим Игорем. Вот с этим-то правилом клиентам сложнее всего смириться...

***

Я всё сделал правильно. Я ни во что не вмешивался, и у меня получилось, я сделал единственно возможный верный выбор! И я выжил, и выжила та, ответвившаяся реальность! Потому что в ту реальность вошло меня двое, а вышел только я один, подобрав при этом и Игоря, и повзрослевшую Риту. А Второй Я меня так и не увидел до своей смерти.

После возвращения Игорь был вне себя от радости.

Тогда, на той остановке, он дождался автобуса ещё молодой Риты-2 и поговорил с ней. Я был рядом и всё слышал. Да, они в итоге всё равно поругались, и девочка убежала, но, по крайней мере, она не попала под грузовик. Она там - выжила! Редкий случай, один на десяток, когда у человека получается исполнить в параллельной ветви реальности именно то, зачем он туда отправляется. Но хотя я и догадался обо всём заранее, я не мог поверить, пока не услышал: Рита из нашей реальности никогда не попадала под машину! Весь инцидент с машиной остался только в памяти Игоря и моей. Как такое возможно? Это постарался тоже я...

Мне остаётся жить лет тридцать-сорок, не больше. Больше не получится. К тому моменту, наверное, я устану от жизни... В конце-концов, в прошлом году мне шестьдесят стукнуло!

Я найду "свою" Риту, которой тогда будет что-то около пятидесяти, объясню ей задачу, отправлю в ту же точку ветвления, закрою все свои каналы восприятия кроме нити к клиенту, поручу ей найти Игоря-2 и передам ему свой дар - и, умирая, расскажу мальчику о том, что ему предстоит. А уж как он будет выкручиваться, вытаскивая Риту из-под грузовика в нашем мире - это уже его дело. Он справится: ведь для него наша реальность - самая что ни на есть иная...

В конце концов, я же придумал как выкрутиться - когда он, умирая в том жалком шалаше, возвращал мне наш общий дар!

По черепу будто царапнули ржавым гвоздём, боль омыла затылок, стекла к шее. Ах, чёрт! Что-то сегодня сильнее обычного – как пить дать, грядут неприятности.

Прибывшие, между тем, уже шагали по выцветшим до белизны доскам причала. Ян ждал. Не убегать же, в самом деле: островок можно за полчаса в любой конец пешком пересечь – куда здесь убежишь, где спрячешься?

- Хай, док, - буркнул могучий, загорелый до черноты детина.

- Привет, Самир.

- Вот. К вам привёз.

- Спасибо… - Ян замялся, разглядывая гостя. Тому на вид было лет сорок пять – в его густых тёмных волосах только начинали серебриться первые седые прядки, а морщины разбегались от глаз пока ещё тонкой, едва заметной сеточкой. Взгляд незнакомец имел начальственный. Может, бизнесмен? Или бригадир на каком-нибудь производстве? Или… журналист, скажем? Пишет очерки о современных робинзонах?

Для корреспондента у гостя был слишком неласковый вид. Ему бы сходу улыбнуться «жертве», сунуть для пожатия руку, ошеломить потоком быстрых приветственных слов. Нет – стоит, смотрит из-под огромной белой панамы, губы нервно поджимает, истекает потом. Бледный, без следа загара на лице, в несвежей рубашке и летних брюках, со спортивной сумкой через плечо. Может, просто турист? Может, его случайно сюда занесло? Мало ли что местные наболтали про живущего на острове отшельника. А может…

- Моя фамилия Шпагин, - произнёс незнакомец на чистом русском. Голос его плохо соответствовал неброской внешности: был он сух и веяло от него холодком высокомерия. – Не знаю, слышали вы обо мне или…

- Или, - разочаровал его Ян. – Самир, ты подождёшь, пока мы договорим?

- Нет, - детина качнул тяжёлой, выбритой до блеска головой. – Поеду.

Вот так вот. Значит этот гость неслучаен. Ян только и сумел, что пробормотать растерянно:

- Выходит… через два дня? Как условлено?

Самир посмотрел на него странным взглядом, нахмурился и Яну отчего-то показалось: парень сейчас просто уйдёт, ничего не ответив. Но всё-таки тот буркнул, повернувшись спиной:

- Завтра заеду.

- У вас что, телевизора нет? – удивился «турист». – Или хотя бы радио?

- Радио есть, - Ян пожал плечами. – Только включаю редко.

- Редко?! Да весь мир… три месяца уже!

- Очень редко.

В глазах гостя было столько изумления, что Ян наконец-то начал осознавать: дело хуже, чем он себе вообразил. Даже, наверное, хуже, чем он мог бы вообразить.

- Что ж, раз обо мне не слышали, представлюсь по всей форме. Шпагин Георгий Анатольевич. А вы, смею надеяться, Дилицев Ян…

- Просто Ян.

- Тогда… - гость замялся и закончил с явственной неохотой, - да зовите Георгием, чего уж. Мы можем поговорить?

- Говорите, - Ян развёл руками. – Раз вы за этим приехали. Слушаю вас.

- Будем о делах вот так – «на пороге»?

- Если место не подходит, то Самир – вон он, ещё не уплыл, успеете догнать.

Бледное лицо гостя пошло пятнами, но с яростью он справился и лишь усмехнулся кисло.

- Хорошо, вы правы. В конце концов, это ведь не я вам нужен до-зарезу… Скажите, вы ведь и впрямь… можете?

- Могу что?

Глаза Георгия сверкнули.

- Мне нужна помощь. Спасение. Любой возможный или невозможный выход из чёртового тупика. Вы мне поможете?

А чего другого ты ожидал, чудак? Что этот тип в панаме и впрямь какой-нибудь журналист? Напрасная надежда. Когда-то был господин Кизлярский, сегодня – вот он. Олигарх и усталый, мокрый от пота «турист»: что между ними общего? Только вопрос, который они задали с промежутком в пять долгих лет. Обоим нужна помощь. Обоим нужна дверь.

* * *

- Небогато живёте, - заметил Георгий, разглядывая островное хозяйство. В тени пальм и кротонов пряталась от тропического солнца большая палатка, внутри стояла накрытая спальным мешком раскладушка, а под огненно-рыжим тентом, прямо на песке, лежали коробки с консервами, десятилитровые бутыли из-под питьевой воды и прочие издержки холостяцкого быта вроде смятых футболок, старых шлёпанцев и книг в истрёпанных обложках. Ещё больше всякой нужной и ненужной всячины громоздилось на походном столике, разложенном прямо перед входом.

Не дожидаясь приглашения, гость поднял с единственного складного стула маску для снорклинга, положил её на стол поверх примуса и сел.

- Я когда-то тоже любил походы, - изрёк он без тени ностальгической теплоты в голосе. – Ещё студентом. Потом как-то перерос всю эту «романтику». Нашёл другие способы самому себе что-либо доказывать.

- Это не попытка что-то себе доказать, - Ян пожал плечами. – Я здесь просто живу. Уже четыре года.

- В палатке на райском островке? Странновато для отшельничества. Зачем такие сложности? Денег Кизлярского вам наверняка хватило бы, чтобы отстроить двухэтажный особнячок где-нибудь возле Байкала. Там бы в уединении и поживали.

- Я не люблю холодные зимы. Я люблю солнце. К тому же здесь меня труднее…

Он осёкся, а в тёмных глазах Шпагина промелькнула насмешка.

«Трудно» – ещё не означает «нельзя», - говорил его взгляд. – Я ведь нашёл.»

- Давайте вернёмся к моему делу, - предложил гость. – Вы мне поможете?

- В чём? – Ян поморщился. – Вам так уж надоел этот мир?

Георгий внезапно закашлялся, прикрыв ладонью рот. Кашель был сухой, как при начинающемся бронхите.

- Кхе! Кха! Тьфу!.. Этот мир меня устраивает. Но ему конец. А я не хочу кончаться вместе с ним.

- Звучит неубедительно.

- Вы что же, в самом деле ничего не знаете?

Ян поскрёб густую щетину на подбородке и осторожно предположил:

- Т-грипп?

- Да вы не безнадёжны, - заметил гость с сарказмом, - всё же что-то попадает в вашу келью.

- Я в курсе, что из-за него было много шума где-то… э-э-э… с полгода назад.

- Шума? Занятно сказали… Вы верите в конец света?

- Абстрактно?

- Конкретно.

- Честно говоря, не очень. Но вам, само собой, известно когда он наступит?

- Скоро. По моим расчётам – ещё до Рождества.

Почему-то Ян вдруг поверил ему. Сразу и безоговорочно. И отчего-то не почувствовал ни ужаса, ни отчаяния. Наверное, ужасу и отчаянию такого масштаба было слишком тесно в душе одного человека.

- Я знаю время апокалипсиса с точностью до двух недель, - будничным тоном заявил гость. При нынешних темпах распространения пандемия полностью охватит наш шарик примерно за пять месяцев. Мегаполисы вымрут чуть раньше, отдалённые посёлки – чуть позже. Теоретически могут уцелеть какие-нибудь маленькие закрытые сообщества где-нибудь в Африке или на Амазонке, но даже это – без гарантий. В любом случае, никакие бушмены не добавят шансов на выживание той цивилизации, которую мы знаем.

- Вы математик?

- Аналитик, - Шпагин произнёс это с таким видом, словно ожидал, что собеседник немедленно придёт от услышанного в благоговейный восторг. И, похоже, равнодушие Яна его искренне разочаровало.

- Если бы вы слушали ваше радио почаще…

Гость замолчал, нахмурился, потом неприятно усмехнулся.

- Впрочем, сейчас меня поминают редко. В эфире больше о Мосберге болтают. До-окторе Мо-осберге из Массачу-усетского университета! Они там в «Чистилище» всё ещё пытаются что-то считать, всё ещё прикидывают возможности уцелеть. Ха! Так и будут сидеть перед мониторами, пока вирус не доберётся до их зудящих от цифр мозгов… Так вы мне поможете или нет?

- Есть кое-что, что вы должны знать, - медленно, но очень чётко произнёс Ян. Математик тут же напрягся, вперился взглядом в собеседника.

- Что?

- Да, я могу открыть для вас дверь. Но это не проход в буквальном смысле, не какой-нибудь портал из мистических романов. Дверь невидима глазу, нематериальна. И материя через неё не проходит.

Несколько секунд возле палатки царило молчание.

- Не понимаю, - заговорил, наконец, Шпагин. – Вы говорите, что эту вашу дверь можно открыть?

- Можно.

- И я могу через неё уйти?

- Можете.

- Тогда какого лешего…

- Вы – можете, - с нажимом произнёс Ян. – Вы, но не ваше тело. Личность, если угодно – ваш дух.

На сей раз математик молчал много дольше. Сидел, сцепив пальцы в «замок», играл желваками. Потом спросил с едва сдерживаемой злостью:

- Голову мне морочите? Какой, к чертям собачьим, «дух»? Что это за дверь такая? Яд? Верёвка? Пистолет с одним патроном?

- Вы поняли меня неверно, - Ян вздохнул. – Там, куда вы попадёте, будет другое тело. Другого человека. Может быть его тоже зовут Георгий, может даже фамилия у него та же. Параллельный мир. Параллельная реальность. Возможно, очень похожая на нашу, возможно – не очень. Но почти наверняка там завтра не случится конца света.

- Откуда вы знаете?

- Знаю, - пожал плечами Ян. – Просто знаю. Это часть моего дара – знать куда открывается дверь.

- Тогда не вижу проблемы, - холодно заявил Шпагин. – Это тело или другое – для меня непринципиально.

- И всё же проблема есть. Там, в том теле, сейчас живёт другая личность…

- …по имени Георгий. Да-да, я уже понял. Дальше что? Что с ним будет, с тем, другим Георгием?

- Произойдёт обмен. Ваша личность окажется в его теле. А он сам – в вашем. И если верить вашим расчётам…

- Моим расчётам следует верить.

- Да-да, я понял… Словом, завтра, через неделю, через полгода… сами понимаете.

- Ясно, - ровным голосом произнёс математик. – Моральная дилемма. Я спасаюсь – мой двойник погибает. Я погибаю – он остаётся жить. Так, что ли?

- Да. Именно так.

- Тогда сделайте это. Откройте дверь, обменяйте нас.

- Вы… - Ян опешил. – Вы даже не задумались…

- Задумался, - холодно возразил ему Шпагин. – Ровно настолько, насколько это было необходимо. Цифры – штука неумолимая. Я знаю, что в течение ближайшего месяца на нашей планете умрут миллионы людей. И это будет только началом. Можете вообразить гибель семи миллиардов вам подобных? Пять месяцев – ничтожный срок, в планетарных масштабах – это миг, не более. Перед величием таких цифр предложенная вами дилемма имеет крайне малое значение. Буду ли я раздумывать несколько секунд или несколько часов – итог выйдет один и тот же. Потому и говорю вам: я готов. И не передумаю.

- Хорошо, - сказал Ян негромко. – Я открою дверь.

Ему показалось, гость облегчённо выдохнул.

- Есть только одно условие.

- Вряд ли вам деньги нужны? – нервно усмехнулся Георгий.

- Нет, денег не надо. Просто я открою её не прямо сейчас. А ночью. Скажем, в полночь. Вы ведь с Самиром на утро договаривались?

- На десять часов, - резко бросил Шпагин. – Только не понимаю, чего вы добиваетесь. Говорю же, я не передумаю.

- Это моё условие, - повторил Ян. – Единственное, но непременное.

* * *

До трёх дня они не виделись. Гость ушёл куда-то – может, бродил по пляжам острова, может, прятался в тени от жары, а может и соблазнился искупаться: вокруг океан как-никак, почти тропики. Ян, не придумав чем себя занять, взялся за починку плавательной маски – на ней вчера крепление треснуло. Конец света, говорите? Да, мы уже в курсе. Но это ведь не повод провести оставшееся время жизни, лёжа на песке и тупо глядя в безоблачный небосвод. Кроме того, нехитрая работа позволяла отвлечься от головной боли и от тяжёлых, точно базальтовые глыбы, мыслей.

А потом, когда он почти уже закончил возню с маской, к палатке вернулся Шпагин.

- Я хочу есть, - мрачно заявил математик. – Раз уж решили тянуть время до ночи, извольте меня накормить.

- Если бы я этого не решил, мне всё равно пришлось бы вас кормить, - парировал Ян.

- Моего двойника.

- Думаете, для меня есть разница?

Гость фыркнул, не скрывая раздражения.

- Хорошо, дело ваше. Хоть деревом меня считайте. Но даже дерево нужно поливать.

- И в мыслях нет морить вас голодом, - пожал плечами Ян. – Берите сами, что захотите, и сами готовьте. Вон котелок под тентом, там же сковорода. Вон там – примус. Есть рыба, есть кукуруза, рис… Не обессудьте, еда не ресторанная: Самир обновляет мои запасы раз в месяц, и всё самое вкусное я съедаю за первую неделю.

- Чёрт, - с досадой бросил Шпагин. – А такого, что предварительно варить не нужно, у вас нет?

- Утром была вчерашняя каша, но я её съел. Там есть фасоль консервированная. Есть бананы, манго, пара яблок… Ах, да, ещё галеты в палатке. И сгущённое молоко.

- И так – все четыре года?

- Я не делаю культа из пищи… Знаете, чтобы вас утешить, признаюсь: вы немногое потеряете, не попробовав мою стряпню. Честно сказать, повар из меня никудышный.

- Остаётся надеяться, что как проводник вы компетентнее, - проворчал Шпагин, забираясь в палатку.

Прислонившись плечом к стволу пальмы, хозяин острова наблюдал, как гость копается в его припасах.

- Почему местные называют вас «док»? – спросил вдруг Георгий. – Вы разве доктор?

- Нет. Просто когда сюда ехал, здорово боялся, что на острове может прихватить какая-нибудь болячка. Обидно было дать дуба из-за пустяка и банальной невозможности с этим пустяком быстро добраться до больницы. Вот и набрал лекарств столько, сколько через таможню разрешили провезти. Здешнюю аптеку тоже осчастливил – уже до кучи. Вот рыбачки вроде Самира и решили, будто я врач. Потом разобрались, конечно, что к чему, но «доком» называют по-прежнему. Привыкли.

- Забавная история. А я почему-то думал, что вы соврёте.

- Зачем мне врать? – удивился Ян. – Не вижу смысла. Ночью мы расстанемся навсегда.

Пятясь по-рачьи, математик выбрался из палатки. В правой руке он держал банку фасоли. В левой – пакет с сухарями. Придирчиво покрутив жестянку перед глазами, Шпагин глянул поверх неё на Яна.

- Люди вообще делают много бессмысленных вещей. Ложь – далеко ещё не самая нелепая.

- Тогда ответьте откровенностью на откровенность. Как вы меня отыскали?

- Вычислил. Не верите? Напрасно. Когда полгода назад стало ясно, что человечеству приходят кранты, причастные к открытию люди вели себя по-разному. Одни в панику ударились, другие принялись расчёты перепроверять, начали искать средства к спасению мира и прочие глупости творить. А я… Один человек – это не весь мир, одного человека спасти проще. Убеждён, для одного человека выход есть всегда… Чёрт! Где у вас консервный нож?

- Вон там, возле катушки для спиннинга.

- Ага…

Сталь с жалобным скрипом врезалась в жесть. Математик вскрывал банку неловко – похоже, ему давненько не приходилось этого делать. Отгибая изувеченную ножом крышку, он оцарапал палец и снова помянул чёрта. Ян вздохнул.

- Давайте, помогу. Не то моим же примусом спалите мне палатку.

- А на кой она вам? – огрызнулся Шпагин. – Вещица-то сугубо материальная, небось с собой забрать не сможете.

- Я и не думал ничего забирать. Я никуда не собираюсь.

- Останетесь здесь?

- Останусь, да.

- Врёте, - заявил гость со спокойной уверенностью. – Вот сейчас точно врёте.

Ян ему не ответил и над маленьким лагерем надолго повисло молчание. Шумел прибой, в кустах кричала какая-то пичуга, брякала о края банки пластмассовая ложка.

- Кто такой доктор Мосгер? Он тоже из вашего… как его… Чистилища?

- Мосберг, - Шпагин поморщился. – Да, имел неудовольствие работать с этим индюком. Он биолог и этот, как его… парапсихолог. Шарлатан, в общем. Всю последнюю неделю кричит на пресс-конференциях, будто Т-грипп смогут победить. Мол, «лучшие умы человечества единым фронтом… бла-бла-бла». Ещё у него есть забавная и нелепая теория про «эффект Спасителя»: дескать, в момент кризиса эгрегоры Земли непременно объединятся в единый всепланетный эгрегор и породят гения, который сможет найти решение проблемы. А может вообще сам господь бог вмешается – в последний момент спрыгнет с тучи и всех спасёт.

- Это тоже ваш Мосберг говорит? – удивился Ян. – Про бога?

- Это я говорю. По моим расчётам вероятность божественного вмешательства определённо имеет преимущество перед любыми другими благоприятными вероятностями. Бредни массачусетского шарлатана не стоят выеденного яйца.

- Но слушают его, а не вас.

Математик кольнул Яна неприязненным взглядом.

- Слушают, да. Люди всегда предпочитают правде беспочвенные надежды. Верят в чудеса больше, чем в себя.

- В надежде на чудо нет ничего дурного.

- А что в ней хорошего, скажите на милость? Вместо того, чтобы мобилизовать собственные силы, собрать в кулак волю и по-настоящему включить мозг, человек ждёт чудесного спасения. Надежда расслабляет. И ослабляет.

- И помогает выстоять, когда совсем тяжело.

- Костыли нужны только тем, кого собственные ноги не держат, - холодно сказал Шпагин. – А вы, уважаемый проводник, видать книг перечитали. Романтических.

Он отставил в сторону опустевшую жестянку, допил воду из кружки и поднялся.

- Ну, до вечера протяну.

- Далеко собрались?

- «Далеко» - это не про ваш клочок земли, - съязвил гость. – Пойду на берег, искупаюсь.

Ян решил в долгу не оставаться.

- Вы в курсе, что такое скорпена? Рыбка занятная – по виду от камня не отличишь, плавники у неё жутко колючие и ядовитые. Их в здешних водах, между прочим, немало обитает. Наступите случайно – и никакая дверь уже не понадобится.

- Ничего, я буду осторожен, - Шпагин усмехнулся… и вдруг спросил, секунду помедлив: - Мой двойник за дверью – он тоже математик?

- Какая вам, в сущности, разница?

- Ответьте.

Яну захотелось соврать. Очень захотелось. Но в затылок снова вонзился ржавый гвоздь и с языка само собой сорвалось:

- Не знаю. С большой вероятностью – нет.

Гость открыл было рот, поперхнулся на полуслове и несколько раз глухо, мучительно кашлянул. Потом всё-таки выдавил из себя:

- Так и думал.

И скрылся среди кротонов.

* * *

День, наполненный запахом океана и тропической жарой, всё тянулся и тянулся. Будто там, наверху, кто-то медлил возле солнечного рубильника, не решаясь выключить свет.

Ян починил маску, отмыл от пригоревшей каши котёл, потом залез в палатку и включил радио. Сидя на раскладушке, долго крутил ручку настройки. Десятка два станций перебрал… В основном передавали новости – тревожные, панические, сумбурные, полные то отчаяния, то безумной надежды. Сообщали про толпы людей, давящих друг друга в больничных очередях, про карантины в крупных городах, про массовую истерию и беспорядки. В одном из репортажей промелькнула фамилия Шпагин, но говорили по-немецки и Ян не понял толком, о чём шла речь. Трижды он натыкался на проповеди, в которых звучали цитаты из Библии, дважды слышал стихи из Корана. Между вдохновенными призывами к богам и пророкам гремела музыка и пьяные, укуренные вусмерть ди-джеи призывали аудиторию «жить последним днём». Мир лихорадочно метался в поисках выхода.

В конце концов, Ян не выдержал – отключил приёмник и забросил его в угол палатки. И когда машинка замолчала, ему вдруг стало тоскливо до жути. Аж в глазах потемнело. Сдерживая рвущийся из горла вой, он выскочил наружу, залпом выдул кружку воды, потом тёр ладонями лицо пока кожа не начала гореть. Полегчало. Во всяком случае, выть расхотелось.

Ведь, казалось бы, успел за четыре года привыкнуть к жизни отшельника, но сейчас, как никогда прежде, он почувствовал себя оторванным от мира. Нужно было чем-то себя занять, отвлечься от мыслей о собственном одиночестве. Сколько там осталось до оговорённого с незваным гостем срока? Часа три? Или четыре?

Затылок наливался давно забытой тяжестью, ржавый гвоздь ковырялся в черепе, мешая думать связно. Ян помассировал пальцами виски – не помогло, разумеется, никогда не помогает.

Есть не хотелось, но Ян всё же заставил себя умять пару бананов и выпил кокосового молока; без малейшего удовольствия, будто лекарство принял. Потом пошёл на берег. Нет, гостя искать не собирался, решил всего лишь постоять у кромки прибоя и полюбоваться, как заходит солнце. Никто ведь ему не скажет, сколько у него ещё осталось вечеров.

* * *

Океан на закате отсвечивает алым. Волны облизывают пляж длинными прозрачными языками.

Ш-ш-ш-ш… Ф-ф-ф…

Медленная вкрадчивая ласка прибоя. В безветрии и тишине плеск воды больше похож на шепот. Или на дыхание спящего зверя – спокойное, ритмичное, глубокое.

Ш-ш-ш-ш… Ф-ф-ф…

Океан всегда был, есть и будет. Человек уйдёт, возведённые им города рухнут, сады и парки превратятся в леса, а леса – в пустыни… даже горы когда-нибудь станут щебнем. Но океан останется. И, быть может, когда-нибудь подарит этой земле новую жизнь.

Шаги за спиной. Хруст сминаемой подошвами сухой травы, шелест песка. Ближе, ближе…

- Эй.

Отвечать не хотелось. Спящий гигант заполнил неловкую паузу своим дыханием:

Ш-ш-ш-ш… Ф-ф-ф…

- Эй, вы меня слышите? Вы тут уже минут десять стоите, как истукан. Столбняк напал?

Десять минут… Когда смотришь, как закат отражается на глянцевой спине вечного исполина, время не имеет значения. Неужели это можно не понимать?

Ш-ш-ш-ш… Бликующий алым, будто окровавленный, язык волны снова лизнул берег.

Ф-ф-ф… Вдруг показалось – когда вода откатится, на белом песке останутся карминовые потёки.

А ведь ещё утром такая мысль показалась бы ему совершенно неуместной, абсурдной. Тогда, утром, всё было не так. И пляж, и слабый бриз, и ласка прибоя – всё это было, было… не так. Совсем иначе.

- Эй, вы меня слышите? Да отзовитесь же, чёрт вас дери!

- Ещё рано, - бросил Ян, не оборачиваясь. – До полуночи у вас есть время.

- Время на что? – раздражённо отозвался Шпагин. – Хватит уже праведника Иосифа из себя строить. Я сразу вам сказал: решение своё не изменю.

- Дело ваше.

- Так, может, покончим с комедией? Отправьте меня прямо сейчас, я готов.

- Я не готов.

- Могу поспорить, это чушь собачья. И, может, наконец, соизволите посмотреть мне в глаза?

Ян повернулся – светило ещё тонуло в горизонте, но всякое желание любоваться закатом пропало. Лицо Шпагина было злым и багровым. Впрочем, Ян тут же понял: в краску математика вогнал вовсе не гнев.

- Вы обгорели.

Гость поморщился.

- Знаю. Сто лет на югах не был, отвык. Да тут ещё спокойно, тихо… Разморило-то в тени, а проснулся уже под солнцем. И результат, так сказать, на лице.

- У вас крепкие нервы.

- А вы на свои жалуетесь? – взвился было математик, но тут же продолжил тоном ниже: - Слушайте, Ян, не хочу с вами ссориться. Последний месяц выдался не из лёгких, я почти не отдыхал. Сегодня под вашими чёртовыми фикусами наконец-то немного расслабился, вот и задремал.

Он пощупал нос, болезненно скривился.

- Крем от ожогов есть?

- Извините, - пожал плечами Ян. – Чем не богат, тем не богат. Масло оливковое хотите?

- Да к лешему ваше масло. Вы и без него можете мне помочь.

- На того, другого Георгия, вам, конечно же, наплевать? Уж потерпите свой загар хоть пару часов.

- Я его не знаю, вашего «того, другого». Предлагаете беспокоиться о том, кого я даже не увижу и не услышу? Это бессмысленно. Алогично.

Ян почувствовал, как закипает.

- А вы не боитесь, - он старался говорить спокойно, - что в другом теле вам окажется хуже, чем в этом? Здесь – пустячный солнечный ожог, а там будет перелом, врождённая травма…

- Вы ещё несварение желудка вспомните, - прервал его Шпагин. – Главное – живой буду?

- Да. В мёртвое тело дверь не откроется. Обмен должен быть равноценным.

- Я буду живой и в стабильном мире, который не рухнет мне на голову через пару дней или недель. Переломы – ерунда. Могу я, скажем, оказаться в горящем доме или прямо перед мчащейся на меня машиной?

- Нет, - признался Ян, - не можете. Переход в какой-то мере страхует от таких случайностей.

- Тогда я едва ли там потеряю больше, чем здесь. Хе! Уж не обижайтесь, но психолог и логик вы неважный. Я всё больше волнуюсь, какой из вас проводник.

- Проводник – он ведёт, - негромко поправил Ян. – Провожает. Проходит путь вместе с ведомым, от точки А до точки Б. А я больше на привратника похож: двери другим открываю, но сам в них не вхожу.

- Отчего же? Принципы мешают?

- Нет, - Ян покачал головой, – дело не в принципах. Я даже если б захотел – не смог бы. Не знаю, с чем это связано. Возможно, ограничение моего дара, а может у меня… просто нет там двойников.

- Да бросьте. Во всём множестве параллельных измерений вы – единственный Ян Дилицев?

- Это только предположение. Наверняка я не знаю.

- Зна-а-аете, - протянул, глядя с прищуром, Шпагин. – Всё вы знаете. А я-то ещё гадал, как сами-то свою дилемму собираетесь решать? Выходит, что никак. Нет у вас никакой дилеммы. Если бы была – небось, не выдумывали бы мне никаких «единственных условий». Что, Арнольду Кизлярскому тоже денёк на раздумья предлагали?

- Предлагал.

- Врёте же, - бросил резко гость.

- И даже настоял на своём.

- И Кизлярский согласился?

- Он пытался спорить. Потом согласился.

- Ох, врё-о-оте, - повторил Шпагин презрительно.

Ян пожал плечами.

- Ваше право сомневаться. Если вам так проще – считайте моё условие прихотью.

- Прихоть и есть, ничего более. К тому же она ещё и лицемерием попахивает. Вы ведь не могли не знать, зачем олигарху с миллиардами в швейцарских банках вдруг приспичило эти миллиарды бросить и сбежать отсюда в полную неизвестность. Даже если «денёк на раздумья» не ложь, то выходит: поартачились для проформы, а потом деньги-то взяли и дверь открыли. И долго потом протянул в арнольдовом теле его двойник, а? Молчите, принципиальный «привратник»?

- Если бы я мог выбирать…

- Что? Говорите внятнее, чёрт вас дери!

- Если бы я мог выбирать, - медленно, с трудом выталкивая из себя слова, произнёс Ян, - ни он, ни вы никуда бы не делись с этого шарика. Если бы это зависело только от моего желания, дверь бы никогда не открылась. Ни перед кем. Если бы я только мог… умел отвечать «нет» на ваши просьбы.

Он замолчал, но Шпагин не комментировал, ждал продолжения.

- Я не могу отказывать, когда меня просят. Это всегда во мне. Это выше меня. Я пятнадцать лет один – ни друзей, ни близких. Потому, что привыкают… просить. И однажды кто-нибудь скажет…

* * *

- Ян, я жить не хочу, понимаешь?

- Мышка…

- Мне плохо. Я не хочу быть здесь, жить в этом грёбаном мире, ползать в этой грязи, в этой вечной злобе, в этой вечной зависти. Боже, как я устала…

- Мышка, послушай… Что я могу для тебя сделать, а? Просто попроси. Если только буду в силах…

- Ты можешь изменить всё это? Можешь спасти всё, что здесь есть хорошего?

- Я… я не знаю, мышка…

- Если можешь, тогда сделай это. Спаси этот грёбаный мир. Можешь?

- Я… едва ли…

- Тогда помоги мне уйти. Просто уйти отсюда. Куда-нибудь, где будет лучше, чем здесь.

- Это… я могу.

- Правда? Поможешь мне?

Двери за её спиной… двери, двери… Множество выходов, множество вариантов.

- Да. Я помогу.

* * *

- Ну, что замолчали?

Ш-ш-ш-ш… - вздохнул в тишине океан.

Ф-ф-ф… - выдохнул.

- Думаете, Кизлярский ко мне по объявлению в газете пришёл? Я рассказал про дверь лишь однажды, лишь одному человеку, и этого человека давно нет здесь. Но Арнольд всё равно как-то узнал, догадался.

- Сложил два и два, - кивнул математик, - это не так уж трудно для хорошего аналитика. Я сделал то же самое. А ваша исповедь – она, конечно, драматична, но, простите уж, меня трогает мало. У вас дар – боги обзавидуются, и как вы им распорядились? Забились в необитаемую дыру, хнычете тут в гордом одиночестве. Повеситься, небось, духу не хватило?

- Не хватило.

- Вот-вот, и вам жить охота.

- Вовсе нет, - Ян качнул головой. – Меня смерть пугает меньше, чем вы думаете. Я лет десять назад, когда с бритвой в ванну залез, другого испугался. Подумалось в последний момент… знаете, вот ни с того, ни с сего подумалось: что, если мой дар – не случайность? У него так много ограничений, что он больше на программу похож. Кем-то созданную и внедрённую в меня – в моё тело, в мой рассудок. Специализация слишком узкая, даже пистолетом при желании можно гвозди заколачивать, а я кроме дверей ничего открывать не умею.

- И что это доказывает?

- Возможно, миру зачем-то нужен привратник. Не способный отказывать просящим.

Шпагин фыркнул.

- Не пойму, у вас комплекс неудачника или комплекс мессии? Вы уж определитесь, друг мой.

- Я – не мессия, - очень тихо, но твёрдо сказал Ян. – Просто вселенная не терпит пустоты. И я подумал: если меня вдруг не станет, кому-то другому всё равно придётся открывать двери. Вместо меня.

- Значит, всё-таки неудачник, - подвёл итог гость. – Вечное бремя вины перед теми, кого даже не знаете. А вам не приходило в голову, что тому, другому привратнику может понравиться ваш дар? Что в отличие от вас он найдёт ему удачное применение?

- Приходило. Но так было бы даже хуже.

- О, боже! Вы невыносимый слюнтяй! В ваших силах спасти цвет человечества из нашей реальности, но вы способны лишь о морали рассуждать. Великие учёные, художники, музыканты – признанные дарования, творцы. Скажете, с той стороны тоже могут оказаться гении? Что ж, оправданный риск. Ведь про своих мы знаем наверняка, а про тех – не знаем ничего.

- Кто отбирать-то будет? Решать, кого в гении записывать, а кто талантом не вышел, чтобы жить? Вам подобные? – Ян не удержался, ответил презрением на презрение. Его собеседник усмехнулся, открыл рот…

- Бху! Бху-гхэ-гхэ! Бх-х-х… гху!

Выпучив глаза, сгорбившись, прижав ладонь ко рту, Шпагин долго содрогался в кашле. Ян смотрел на него и чувствовал, как жгучая неприязнь к этому человеку странным образом уступает место жалости. Наконец, прокашлявшись, математик тяжело сел на песок и достал из кармана полупустую пачку сигарет.

- Давайте, я пороюсь в аптечке, – предложил Ян. – Похоже, вы здорово простудились.

- Вы идиот? – вяло огрызнулся гость. – Пока я добирался сюда, три часа просидел в пекинском аэропорту. Там половина зала ожидания изображала из себя «обычных простуженных». Кашель, температура… Мой рейс вылетел в четверть пятого, а уже в пять аэропорт закрыли на карантин. Как думаете, какова вероятность того, что меня всего лишь продуло в самолёте?

Яну стало жарко, он с трудом удержался, чтобы не попятиться назад – подальше от собеседника. Но тот, как видно, и сам догадался о его чувствах, Шпагин чиркнул зажигалкой, медленно прикурил и пробормотал:

- Знаю, вам моё «простите» - пустой звук… Кто же знал, что вы не сможете для своего спасения использовать собственный дар.

- А если бы знали? Не приплыли бы?

Гость молча затянулся сигаретой, выдохнул клуб синеватого дыма. Потом заметил устало:

- Много раз слышал от людей, мол, лгать они не умеют. И потом оказывалось: всё в порядке, умеют, когда прижмёт. И даже неплохо получается. Вы вот говорите, мол, не способны никому отказывать. А между тем, стоит лишь хорошенько попробовать…

- Я пробовал, - Ян слабо усмехнулся. – Когда-нибудь от похмелья мучались? О-очень похоже. Голова кружится, в черепе – кажется – дыру сверлят, от каждого движения мутит. И аспирин не помогает, знаете ли. Потом добавляется слабость, ломота в костях… Словом, худо мне. Физически.

- И так – каждый раз? Пока не выполните чужую просьбу?

Шпагин смотрел недоверчиво. От кивка Ян вовремя удержался – побоялся, стошнит.

- Зависит от просьбы. Чем ближе для меня человек, чем лучше я его знаю и чем проще для меня просьбу выполнить, тем быстрее накрывает. Если выполнить не могу – вообще ничего не болит. Или если о слишком многом просит незнакомец – тогда потошнит, но несильно и недолго. Вот, допустим, вы попросите дом вам построить…

- Или кого-нибудь убить?

- Не убью. И мучиться потом не буду.

- А что же, дверь – это не «слишком многое»?

- Дверь – исключение. Не могу отказаться. Совсем. И накрывает быстро. Уж поверьте, я пробовал сопротивляться, однажды целые сутки выдержал. Всерьёз тогда думал – подохну.

- Ну, так какого чёрта?! – взорвался Шпагин. – Отправьте меня прямо сейчас! Ведь самому должно быть уже ясно: я не передумаю! Зачем тянуть и мучиться?! Вы мазохист?!

- Вам не понять, - Ян вздохнул. – Жаль.

Математик долго смотрел на него снизу вверх, потом зло воткнул недокуренную сигарету в песок и процедил сквозь зубы:

- Шут с вами, тешьте своё извращённое самолюбие. А я подожду, с меня не убудет.

Остаток времени они провели в молчании. Сидели на песке в нескольких метрах друг от друга, смотрели на темнеющий океан. Ян старался поменьше двигаться и всё боролся с желанием лечь – знал, будет только хуже.
Взошла луна, бархат ночного неба украсили бриллиантовые россыпи созвездий, вокруг стало немного светлее. Шпагин то кашлял, то поглядывал на часы; ещё дважды он закуривал, а в третий раз только взглянул на сигаретную пачку, глухо выругался и швырнул её в пену прибоя. Кажется, ему было не по себе.

«Может, всё-таки изменит решение?» - без особой надежды подумал Ян.

Но вот гость в очередной раз поднёс запястье к глазам, мигнул подсветкой циферблата и вскочил – порывисто, словно вовсе не умирал от Т-гриппа.

- Время, - заявил он. – Делайте что обещали.

В отличие от него, Ян поднялся медленно – он всерьёз боялся, что наполнивший голову расплавленный свинец при малейшем неверном движении выдавит наружу глаза.

- Не передумали?

- Зря сотрясаете воздух, - бросил Шпагин раздражённо. – Открывайте дверь. Я готов.

«И впрямь, стоило ли тянуть? – мелькнула досадливая мысль. – Ведь заранее знал: этот не отступит…»
Он тут же почувствовал стыд: нельзя, нельзя так рассуждать. Даже если незваный гость с первого взгляда кажется тебе эгоистичным ублюдком, он имеет такое же право на отсрочку, как и другие. «Единственное условие» Яна – оно ведь не для самого Яна, оно для них, просящих. Шанс всё обдумать, взвесить все «за» и «против» на весах совести. Шанс изменить решение и отказаться от просьбы.

- Не переживайте вы так, - губы Шпагина дёрнулись в нервной улыбке. – Может, сохранить мой ум и мои знания – это и есть ваше предназначение, а? Не задумывались?

«Сделай это. Спаси этот грёбаный мир. Можешь?»

От некоторых просьб голова болит всю оставшуюся жизнь.

- Нет, – усилием воли Ян на миг заставил остановиться вгрызающийся в затылок бурав. – Прощайте, Георгий Анатольевич.
Он сосредоточился, вгляделся в человека, стоящего прямо перед ним. Под огромной панамой смутно угадывались черты лица, лишь глаза блестели ярко, лихорадочно. Фигура математика казалась совсем чёрной на фоне залитого лунным светом океана. А дверь… вот же она – прямо за его спиной. Вернее даже не дверь – множество дверей, бесконечность вариантов. Только руку протянуть и выбрать…

Ян выбрал…

Протянул руку…

Толкнул створку…

- Что… - Шпагин так и не договорил. Яну показалось, будто он увидел: порыв потустороннего сквозняка вытянул из тела гостя нечто лёгкое, едва различимое, похожее на облачко слабо мерцающей пыли. Доля секунды – и «облачко» исчезло в распахнутом проёме.
Больше он ничего разглядеть не сумел. Дверь закрылась…

* * *

- Где… Где я?

Человек вздохнул и попытался встать. Ян подал ему руку.

- Георгий Анатольевич?

- Игоревич, - в предрассветных сумерках лицо Шпагина казалось серым. – А вы кто такой? И как…

Не закончив вопроса, гость выругался и принялся озираться. Потом вдруг оттолкнул Яна, попятился.

- Знакомые игры! – голос его звучал сипло и зло. – Вы из УГБ? Увольте, я в вашей клоунаде участвовать больше не стану. Вы уже отняли у меня всё: семью, свободу, даже уважение людей. Думаете начать заново? Идите к дьяволу. Я – шарлатан и лжеучёный, мой номер – семь восемь четыре ноль два восемь ноль. Верните меня в лагерь, чтоб вас…

- Георгий Ан… Сергеевич…

Ян замялся, подбирая подходящие слова. А человек перед ним поперхнулся гневом, в горле его свирепо заклокотало, но он не закашлялся, сдержался, и молча замер, будто прислушиваясь к чему-то. К прибою? К ночной тишине? К себе самому?

- Ясно, - просипел, наконец, пришелец. – Старые шутки. Чем меня заразили? Похоже на грипп…

- Т-грипп, - буквально выдохнул Ян.

Несколько долгих, очень долгих секунд человек, занявший тело Шпагина, сверлил собеседника ненавидящим взглядом и яростно поджимал губы. Потом процедил, не скрывая презрения:

- Издеваетесь? Я убил эту дрянь семь лет назад. Вы же получили мои антитела, была массовая вакцинация. Вы что же… Ха! Желаете убедиться, что это сделал я? Через семь лет вы ни с того ни с сего вдруг решили в этом убедиться?! Боже мой, как нелепо… Верните меня в лагерь, и на том покончим. Слышите?

- Простите, - Ян развёл руками. – Я… не могу.

Он улыбнулся и добавил, чувствуя себя законченным, но совершенно счастливым дураком:

- Голова не болит. Понимаете? Совсем.

Очень скоро вдалеке замаячила, еле узнаваемая от насыпавшихся на нее листьев, крыша избушки.

«Ей еще куриные ножки и точь-в-точь, как избушка Бабы Яги. – подумала девушка. – Кажется, вот-вот распахнется дверь и, опираясь на костяную ногу, появится ее обладательница».

Улыбаясь нелепым мыслям, Лиза вздрогнула от неожиданности, когда дверь действительно отворилась, выпуская на порог хозяйку. Старая сморщенная старуха испытывающе смотрела на гостью.

– Здравствуйте, бабушка. – не растерялась девушка, – Вы не подскажете где находится село Большие Лесовищи? А то я, кажется, заблудилась.

– Не заблудилась ты, девушка, – сказала обладательница избушки. – Ты пришла туда, куда должна была прийти. Заждалась я тебя…

Слова старушки показались Лизе немного странными. Не похоже было, что в эту глушь часто захаживали посторонние. Откуда бабка могла знать, что придет именно она?
«А может бабка, соскучившись по общению, каждый день проводит в ожидании какого-нибудь путника, чтобы развеять свое одиночество». – успокоив себя этой мыслью, девушка подошла поближе.

– Дорога у тебя дальняя. Зайди в дом – отдохни, новости какие расскажи: где была, что видела. – проворковала старушка.

«Чего это у меня «дорога дальняя»? – подумала Лиза.– В соседнем селе говорили «не больше двух километров!». А, кажется, уже все три протопала. Точно бабка в глуши соскучилась. Общения хочет».

– Почему бы и не отдохнуть, бабушка, – сказала девушка, про себя думая, что несколько минут отдыха ей не помешает.

Внутри избушка оказалась светленькой и чистенькой. В уголочке притаилась печка. Возле печки – лежак. Напротив двери, у окна – лавка. На лавке, свесив передние лапы и хвост, растянулась ярко-рыжая кошка. Рядом с лавкой, в другом углу стол, на котором пузато пузырится самовар. Возле стола несколько самодельных полок с кухонной утварью.

Кошка, подняв голову и завидев гостью, лениво, выгнув спинку, потянулась и соскочила с лавки.

– Присаживайся. Может, перекусишь чего с дороги? – Хлопотала бабка возле Лизы. – Вот я пирожков свежих испекла. Сейчас чаю приготовим.

Девушка чувствовала себя уютно, казалось, она вернулась в детство, когда приезжала в деревню к родной бабушке. Горячий чай, свежие пирожки, ненавязчивый разговор… Время пролетело незаметно.

– Хорошо тут у вас, бабушка, даже уходить не хочется! – с грустью в голосе сказала Лиза, вставая из-за стола. – Лес, трава. И никакой городской суеты. Помню, в детстве мечтала, что тоже поселюсь в глуши, буду жить рядом с природой, наслаждаясь свежим воздухом, пением птиц… Эх, не те сейчас времена…

– Я вот что скажу тебе, девушка, - лицо старушки на миг стало очень серьезным – не место ЗДЕСЬ тебе! Уходить тебе надобно. Туда, где лучше тебе будет…

– Так, где эти Большие Лесовищи? – переспросила Лиза, не подавая вида что, обиделась на старуху.

– Дорога твоя лежит вот по этой тропинке. – Старушка рукой показала Лизе малоприметную тропку. – Будешь идти, покудова до камня не дойдешь, что на развилке. А там уже рукой подать… Там оно видно будет…

- А что это за камень? Указатель, что ли? – спросила девушка.

- Да, указатель. Там выберешь, куда тебе надобно. – сказала бабка, улыбаясь.

- До свидания, бабушка - вежливо попрощалась Лиза.

- Удачи тебе, - сказала бабушка и тихонько добавила сама себе - Где бы ты не оказалась…
Лиза быстро зашагала по тропинке, минуя все ее повороты. Очень скоро тропинка закончилась развилкой. У развилки гордо, с царственным видом, возвышался большой камень, испещренный какими-то знаками. Подойдя ближе, девушка смогла разглядеть текст, вырезанный на камне: «Налево пойдешь – богатство найдешь, но душу потеряешь; Направо пойдешь – славу обретешь, но счастье оставишь; Прямо пойдешь – потеряешь себя, но себя обретешь»

«Что это за шутки? – удивилась Лиза. – А где же указатель? А если это он – то где же тогда эти Большие Лесовищи?! Что-то тут не сходится. Может, вернутся к старухе, подробнее расспросить».

Девушка обернулась и пошла обратно. Миновав все извивины тропы, Лиза застыла в немом изумлении – избушки и след простыл. Девушка прошла еще немного – ни следа. Решив, что окончательно заблудилась, и где-то пропустила поворот, она вернулась, тщательно высматривая возможные ответвления тропинки. Ничего не обнаружив, девушка снова подошла к камню. Ощущение нереальности происходящего не покидало ее ни на минуту.

– Спокойно, – сказала сама себе Лиза – я просто заблудилась. Где-то рядом - деревня. Возможно, этот камень какая-то подсказка. Девушка еще раз перечитала надпись. «Налево пойдешь – богатство найдешь, но душу потеряешь. Богатство оно конечно неплохо, но душу жалко…. Направо пойдешь – славу обретешь, но счастье оставишь. Слава тоже ничего, но жертвовать счастьем… Нет уж, увольте… Прямо пойдешь – потеряешь себя, но себя обретешь. Странно как-то вроде что-то и теряешь, а оно у тебя остается, вроде что-то и приобретаешь, а ничего нового. Наверное, левая и правая дорожки ложные и уводят от деревни людей тщеславных и корыстолюбивых. А если человек приходит с чистыми помыслами, которому ничего кроме него самого и не нужно – «Милости просим, заходи в нашу деревню!».

- Значит, решено – пойду прямо!- улыбнулась девушка, и смело сделала шаг вперед.
Повеял теплый ветерок. Лизе показалось, что воздух стал чище и ароматнее. Она поймала себя на мысли, что тихонечко что-то напевает в такт своим шагам. Внезапно, в чаще слева что-то мелькнуло, зашелестели листья и затрещали ветки. Девушка стремительно повернулась на шум и в ужасе застыла. Темной тенью, на Лизу бросилась страшная крылатая тварь, очень похожая на огромного волка. Сбитая с ног хищным зверем, девушка приготовилась к худшему. Спасаясь, она одной рукой пыталась оттолкнуть пасть зверя от своего лица, а второй принялась шарить ею около себя в поисках хоть чего-нибудь, что могло бы ей помочь. Наконец-то она нашарила увесистый булыжник и изо всех сил замахнулась, стремясь ударить животное в голову.

– Не смей! – неизвестно откуда послышавшаяся команда звучала глупо и неуместно. Лиза даже не поняла к кому она относился. Испугавшись, она выронила камень. Зверь соскочил с девушки и замер в нескольких шагах от нее, уставившись преданным взглядом на парнишку, появившегося из-за деревьев.

«Совсем еще мальчишка, намного моложе меня». – подумала Лиза разглядывая парня. Коротко стриженные черные волосы взъерошено торчали в разные стороны, выразительные серые глаза насмешливо разглядывали распростершуюся Лизу. Одет он был в странную туникоподобную рубаху, перехваченную на поясе странной цветной веревкой. Широкие и свободные штаны такими же веревками были перехвачены внизу у щиколоток. Лизу поразил огромный серо-голубой плащ, топорщившийся за его спиной.

- Мое имя Ариен Ро. А как твое имя, девушка? – несмотря на свой молодой возраст, он уверенно держался. Совсем как взрослый.

- Лиза. Меня зовут Лиза. Мне кажется, что я немного заблудилась… - неуверенно проговорила девушка, и показывая на лениво валявшееся животное спросила:

– Это твой зверь?

- Ага. Это Урр. Мы вместе охотимся. – Ариен потрепал зверя за ушами и между крыльев. Тварь выгнула спину. Казалось, она сейчас заурчит от удовольствия. – Он вурлак. Юноши нашего племени сражаются с вурлаками, чтобы стать зрелыми членами племени. Я его не убил, я с ним подружился. – В голосе юноши послышалась гордость. Лиза догадалась, что дружба с вурлаком редкое явление, достойное уважения в племени Ариена. Чтобы его не обидеть, девушка восторженно закивала головой.

- Никогда не слышала о таких животных… - растерянно проговорила она.

- Это не удивительно – в твоем мире таких нет! – ответил Ариен.

- Как в моем мире? А где же я тогда? Это розыгрыш, да? - жалобно прошептала Лиза. – этого не может быть…

-Вселенная состоит из многих миров. Миры между собой соединяются путями. Человек выбирает мир, мир выбирает человека. Человек идет выбраним путем и попадает в свой мир. Все очень просто. – заучено ответил Ариен. Было заметно, что он сам не до конца понимает того, что говорит, но так было принято говорить. – Ты была в своем мире. – продолжил он. – Ты нашла путь, выбрала мой мир. И вот ты здесь.

- Что за бред!?! – только и смогла выговорить девушка.

- Бред?...Разве ты не заметила что здесь все по-другому. Или у вас все также?

- Но как это могло случится? – не могла поверить Лиза. – Я не выбирала этот мир. Это все случайность. Я искала деревню… Там была старушка… Она мне сказала куда идти дальше… Стоп!.. Она сказала, что мне здесь не место. Это она меня сюда отправила!

Ариен закивал головой, соглашаясь.

- У начала пути стоит привратница. – заучено продолжал он. – Она открывает проход, пропуская человека в другой мир.

- Я не хочу здесь быть. Здесь мне не место. – Девушка с трудом подавила, всплывающую из глубины души, панику.

- Привратницы редко ошибаются. Если она увидела, что твой мир не для тебя, значит, так оно и есть. – каждым словом Ариен словно отсекал ее надежды на возможность вернутся обратно.

- А можно как-нибудь вернуть меня в мой мир? – Задала девушка тревожащий ее вопрос.
Ариен задумался. Было заметно, что вопрос поставил его в тупик.

- Тебе нужно обратится к привратнице. – сказал он. – Она должна тебе помочь.

- Как могу ее найти? – Лиза сосредоточилась и настроилась на решительные действия. Она должна вернутся домой. Это самое главное.

- Нужно лететь вдоль этой тропы несколько долей дня.

-Лететь??? И на чем это можно у вас полететь? – улыбнулась девушка.

- Как на чем. - Ариен гордо расправил за спиной серо-голубые КРЫЛЬЯ…

Лиза застыла в изумлении. То, что она приняла за топорщившийся плащ, оказалось крыльями.
«Это невероятно! Это невозможно!» - думала она.

- Но я не могу летать. – растеряно проговорила Лиза. Ариен нахмурился: казалось, он не учел эту небольшую проблему.

-Тогда нужно идти этой тропой до второго захода солнца.

-Как мне найти ее? - спросила девушка. Ариен на мгновение задумался, и, поразмыслив, ответил:

-Я проведу тебя, мне по пути.

Лиза заметно повеселела. У нее появилась надежда вернутся домой. Они шли молча. Девушка заинтересовано разглядывала местность. Большинство деревьев были огромными и старыми. Кое-где в гущу старых деревьев вплетались молодые, создавая непроходимые дебри. Изредка Лиза замечала в небе парящих жителей этого мира. Теперь понятно, почему тропинка кажется такой дикой. Редко кто ходит этими путями. Все больше летают. Ей еще очень повезло, что Ариен оказался на земле.

-А почему ты не летел? Почему шел по земле? – спросила она.

- Я иду в соседнее племя. Последнее время его члены часто переходят установленные границы. Они охотятся на наших землях, воруют еду и оружие, уводят наших женщин. Их вождь умер. Ими правит его дочь Руана.

- Разве девушка может быть вождем,? – засмеялась Лиза.

- Не может. Вождем должен быть ее мужчина. Но все кто ее вызвал, потерпели поражение…

- Вызвал?...- непонимающе переспросила девушка.

- Если мужчина хочет взять женщину в жены, он бросает ей вызов. Победив ее, он становится ее мужем.

- А если побеждает женщина? – спросила Лиза.

- Если женщина побеждает, мужчина больше никогда не бросает ей вызов и отступает от желания обладать ею.

- Варварство. – только и смогла сказать Лиза.

- Я хочу бросить ей вызов. – продолжал Ариен. – Я сильный молодой воин. Дочь вождя не устоит против меня. Я стану вождем племени и наши племена станут жить мирно.
Самоуверенные слова парня позабавили девушку. Увидев, что его смущает ее улыбка, она посмотрела ему в глаза и твердо, выделяя кждое слово сказала:

- Ариен, ты обязательно победишь дочь вождя. Я уверена.

Они шли уже несколько часов. Непривычная к долгим переходам пешком, и без того измотанная дорогой, Лиза еле плелась. Ариен делал вид, что девушка нисколько его не задерживает, хотя сам, казалось, совсем не чувствовал усталости. Вдалеке послышалось конское ржание. Лиза остановилась и с надеждой спросила:

- Может где-то можно лошадей достать? Это животные, на которых ездят верхом. Кажется, их мы только что слышали.

Ариен громко расхохотался.

- Ты чего? - обиделась Лиза.

- Ничего. Иди за мной. - Ариен сошел с тропинки, пробираясь казалось по самой чаще. Лиза настойчиво, не обращая внимания на колючие ветки, следовала за ним. Ариен начал двигаться осторожнее, знаком показывая, что Лизе следует поступать также. Прячась за деревьями, они подошли к самой опушке леса. Девушка затаила дыхание: более прекрасных существ она еще никогда не видела. На опушке паслись крылатые лошади. Лиза залюбовалась их грациозными телами, длинными гривами, хвостами и крыльями. Казалось, эти создания были сотканы из легкой паутины или облаков. Легко и плавно они взмывали ввысь, резвясь и играя с расшалившимся ветром.

- Красиво – прошептала девушка.

- Мы называем их лорди. Поймать их очень сложно. Это редко кому удается. Они быстры и ловки.

Казалось, дорога никогда не кончится, а Ариен никогда не устанет. Наконец, когда Лиза уже совсем отчаялась отдохнуть и думала, что вот-вот упадет с ног, юноша свернул с главной тропинки и сказал, что здесь они устроятся на ночь.

Пока Ариен ходил, собирая хворост для костра, девушка критически осмотрела место будущей ночевки.

Послышалось непонятное жужжание. Лиза обернулась на звук и начала восхищенно разглядывать незнакомое ей существо. Маленькое, размером с котенка, покрытое белой светящейся в темноте длинной шерстью, оно, казалось, было соткано из невесомых лучей. Большие глаза смотрели наивно и доверчиво, еле заметно трепетали невидимые крылышки. Лизе захотелось прикоснутся к существу. Она медленно протянула ладонь, приближая ее к светящемуся комочку.

– Не смей. - послышался крик Ариена. Он с разбега отбил ногой существо. Лиза в ужасе уставилась на парня.

«Откуда такая жестокость.» - в ужасе подумала девушка.

- Это же шварр. Одно из опаснейших существ этого леса. Он заманывает жертву своей внешней безобидностью, а когда жертва теряет бдительность нападает на нее и кусает, впуская яд. Яд обездвиживает жертву, и хищник безпрепятсвенно может высосать кровь, хотя не брезгует и другим. Особенно они любят новорожденных детей…

Лиза похолодела.

- Вот смотри. - Ариен подошел к оглушенному животному. Веткой приподнял ему верхнюю губу. - Смотри, видишь вот эти два иглоподобных зуба. Через них он впрыскивает яд. Ариен несколько раз ударил животное ногой, размазав его по земле, и брезгливо вытер ногу травой.

Этой ночью Лиза долго не могла уснуть. Этот мир ужасал ее. Он был настолько красивым и настолько опасным и страшным, что она не могла понять как эти качества в нем сочетаются. Казалось на каждом шагу ее ожидали какие-то опасности, с виду безопасное могло нести в себе смерть. Лиза тихонько заплакала. Как этот мир отличается от ее дома. Она с ужасом вспоминала, как в детстве мечтала жить в подобном месте. Сейчас она отдала бы все, чтобы вернутся домой.

На следующий день Ариен поднял Лизу с самого утра. Ночью девушка так и не смогла уснуть, и утренний подъем пережила оптимистически.

Сегодня идти оказалось намного хуже. У девушки страшно болели ноги. От того, что она не спала ночью страшно болела голова. Они шли молча. Ариен о чем-то размышлял. Лиза не смела прерывать его размышления.

Неожиданно сверху послышался шелест крыльев и на дорогу перед ними опустилось трое взрослых мужчин.

- Кто твой обладатель, женщина? Неужели этот мелкий смог тебя победиь? – спросил один из них, грубо ухватив Лиза за рукав.

- Никакой он мне не обладатель! Просто попутчик! – возразила девушка выдергивая свой рукав из рук наглеца.

- Тогда пусть он посторонится. Я вызываю, тебя женщина.

- Вызываешь? Ты это к чему? – Лиза очень испугалась. - Я не буду с тобой драться, я не умею даже...Ну сделай же что нибудь. – шепнула она Ариену.

В глазах Ариена застыл ужас.

- Эта женщина не может принять твой вызов, - сказал он заступая Лизу собой. - она вызвана другим. Вождь соседнего племени вызвал ее. Я сопровождаю ее.

- Так пусть он отстоит право вызова. Или ты вместо него. – Ухмыльнулся один из товарищей обидчика.

- И отстою. – Ариен вышел вперед и приготовился к бою.

Мужчины закружили примеряясь друг к другу. У Лизы закружилась голова.Она не успевала следить за их движениями. Казалось еще несколько движений и Ариен упадет замертво. Она поймала себя на мысли, что начала наслаждаться боем. Внезапно Ариен оступился, сделал неловкое движение, и меч соперника оказался в опасной близости к телу парня.
Лиза внезапно перепугалась. Если с Ариеном что нибудь случится и победит этот разбойник, она не сможет попасть к привратнице. А это ее единственный способ попасть домой. Слезы ярости и бессилия выступили на ее глазах.

- А ну прекратите немедленно!!! – выкрикнула она.

Казалось, рядом произошел взрыв. С резким, громким звуком сражающиеся разлетелись в противоположные стороны. На мгновение все замерли с удивлением разглядывая Лизу. Через несколько секунд они попадали на колени.

- Она вернулась!

- Наконец-то!

-Неужели.

Лиза в недоумении уставилась на странное поведение недавних обидчиков. Ариен быстро подошел, и ухватил девушку за руку.

- Пошли отсюда, быстро.

Лиза, словно в трансе послушалась и пошла за парнем. Она еле пришла в себя.

- Что это было?

- Ты наделена силой – сказал Ариен.

- Никакой силы у меня нет – Возмутилась девушка.

- Не было, ты хочешь сказать. Твой мир устроен так, что подавляет дар силы. Мой мир наполнен силой и способствует ее развитию. Сила моего мира пробуждает дремлющий в тебе дар. – слова Ариена показались ей правдоподобными.

- Даже если так, и я имею силу. В своем мире я ее иногда использовала. У нас это называется интуиция. Почему тогда все так испугались. – недоумевала Лиза.

- В нашем мире силой владеют только мужчины. Ни одна женщина из нашего мира не рождалась с даром силы. Женщин с даром силы за всю историю нашего мира было только две. Они пришли с других миров.

Лиза задумалась. Теперь Ариен не смел тревожить ее мысли.

Последние часы пути дались девушке очень тяжело. Болели уставшие и натертые ноги. Она никак не могла выспаться. Ночевки под открытым небом не способствовали ее сну. Просыпаясь от каждого шороха, видя в каждом кусте притаившуюся тварь, каждую ночь Лиза с нетерпением ждала рассвета. Как она мечтала оказаться в своей маленькой квартирке, на своей кровати!

Девушка не могла дождаться, когда они придут к привратнице, а та отправит ее домой. Скоро вдалеке замаячила избушка – копия той другой, оставшейся в ее мире. Возле избушки стояла привратница, как бы кого-то ожидая.

- Я ждала тебя – сказала привратница, когда путники приблизились.

Лиза сделала несколько шагов навстречу старухе. Та глядела доброжелательно, но как будто бы о чем-то ее предостерегая.

– Однажды став на тропу миров, невозможно вернутся обратно таким, каким был раньше. Ты изменилась. Ты никогда не сможешь жить так, как жила до этого. Тот мир не для тебя. Ты нужна ЗДЕСЬ. Это твой мир. Это то, о чем ты мечтала, и то чего ты хотела. Ты должна решить сейчас. Вернуться ты уже не сможешь.

Лиза сделала несколько шагов. Впереди замаячил камень. Вздохнув, девушка обернулась и посмотрела на старуху и Ариена. Они молча стояли, не пытаясь ее остановить.

- Ты должна сама решить…

Лиза затравлено вздохнула. Все три дня она только об этом и мечтала: вернутся домой. К понятным и приятным заботам, к рутинной, нудной, но такой родной работе. Подальше от этого враждебного ей мира, где на каждом шагу кто-то так и норовит укусить, задушить, поработить. Красивый, но опасный мир странных крылатых созданий, где царят магия и сила. Ее мир, о котором она мечтала с детства. Да, здесь она потеряла себя прежнюю. Но обрела себя истинную.

Твердым шагом она направилась прочь от камня.

- Пошли, посмотрим, что там за дочь вождя… - подмигнула она Ариену, увлекая его за собой.

1. "Вторая попытка" - автор LOKI

2. "К вопросу о прикладной профессиональной этике ионитов" - автор tat1709

4. "Глоток воздуха" - автор Hellgion

5. "Проводник" - сведения утеряны, ждем ответа автора.

6. "Мир с вами" - автор LOKI

7. "Проводник в Иномирье" - автор Линнел

8. "Полупроводник" - сведения утеряны, ждем ответа автора.

9. "За углом" - автор Денис

11. "Назовите меня священником" - автор Дан.

12. "Лифтёр и сверчки" - автор Hellgion

13. "Темный Гость" - автор Rebeca

14. "235,141" - автор Mr. K

15. "Новая Синяя Борода" - автор Falcony

16. "Дар" - автор 7-77

17. "Единственное условие" - автор Eki-Ra

18. "Камень на распутье" - автор Лиандра