Крылатое море. Сказка.

Это было замечательное место. Круглый год там было лето. По нежно-лазоревому небу неспешно плыли редкие безмятежные облачка, а подступающий к городским стенам лес купался в свете и тепле. Ибстен стоял в полукольце низкой гряды гор, напоминающих, скорее, высокие густо поросшие лесом холмы. Назывались эти горы Драконовыми. Таким названием окрестные жители, видимо, хотели внести в окружающий ландшафт некую толику романтизма, и утверждали, что легкая, едва заметная дымка, укрывающая вершины гор – след дыхания дракона, спящего в самой глубокой расщелине.

Из-под самого основания гор выныривал бурный ледяной подземный поток – Арлак. Попадая на равнину, он разливался в широкую степенную реку, протекающую сквозь город. Здесь, когда я говорю «сквозь», я не имею ввиду, что город был разделен и стоял на двух берегах Арлака. Как раз на берегах-то ничего и не было. Все здания – мэрия, больница, жилые дома вырастали из-под воды. И улицы, и городская ратуша волновались речной проточной водой так, что по ним приходилось плыть в лодках, если кому-то надо было куда-то попасть - например, в гости. А некоторые горожане удили рыбу, не выходя из дома и спуская леску через открытое окно.

Над самой водой вдоль домов были узкие каменные карнизы, по которым можно было ходить. Но если на таком карнизе встречались два человека, то они уже нипочем не могли разойтись, и им приходилось либо ждать проплывающей мимо лодки, либо лезть в ближайшее окно. Мальчишки, однако, обычно такими глупостями не занимались, и после непродолжительной потасовки побежденный уже плавал в воде, а победитель гордо продолжал свой путь. Удовольствие, впрочем, получали оба.

Ибстен был очень красивый город: с узкими улочками, многочисленными арочками, мостиками и башенками с острыми, взлетающими к небу шпилями, на которые жители любили помещать медные флюгера в виде петушков и солнышек. Флюгера ярко сверкали на солнце, и горожане при встрече непременно начинали хвастать друг перед другом, что их флюгер – самый яркий в городе, и что его можно увидеть с самого дальнего холма. В городе было несколько сухопутных улочек, которые опирались на дома, как мосты, и кончались, уходя в воду. Вечерами они заплывали тяжелым сырым туманом, и состоятельные респектабельные горожане любили по ним прогуливаться в это время, важно раскланиваясь и приподнимая шляпы при встрече.

Ибстенцы уверяют, что сначала город строили на суше, а потом внезапно пробившийся на поверхность подземный поток затопил его. Но лично мне эта версия не кажется состоятельной, так как она не объясняет, например, присутствие карнизов и мостов. Словом, город был слишком хорошо приспособлен для существования на воде, чтобы быть построенным на суше. И я думаю, что, скорее всего, когда-то очень давно его строил морской народ, а потом, по каким-то причинам, в городе стали жить люди. Прежде чем начать рассказывать о морском народе, мне нужно упомянуть, что, протекая от Ибстена еще несколько миль и делая пару извивов, Арлак впадал в море.

Давняя неприязнь существовала между жителями города и жителями моря, потому что они были совсем друг на друга непохожи. Ну да вы сами сейчас поймете.

Дело в том, что для морских людей вода была приблизительно тем же, чем для нас – земля. Они ходили по воде, и что бы не строили – оно непременно опиралось на воду. Но самое удивительное из всего, что они делали - это корабли. Ладные, стройные, горделивые. Они имели необычайно длинные мачты с огромными хлопающими и трепещущими парусами. Морские люди считали, что небо – это отражение моря, и их корабли могли летать над водой так же, как наши могут плавать над землей (над дном моря, конечно же). Хозяева этих кораблей тоже могли летать, но недолго и невысоко, подобно тому, как мы можем плавать в воде.

Горожане очень невзлюбили морской народ и называли его не иначе, как пиратами. Они всех мерили по себе и считали, что если у кого-то есть возможность что-то украсть, то он непременно это сделает. Их очень раздражало то, что кто-то может неожиданно свалиться на город, как снег на голову (хотя это выражение не очень-то применимо, так как снега там никогда и не бывало), и так же внезапно исчезнуть. Буквально все жители были просто одержимы мыслью, что в один прекрасный день на их город нападут и разграбят. Поэтому городской совет во главе с мэром постановил, что на пол пути между городом и морем, на берегу Арлака необходимо построить Крепость с пушками, и расположить там гарнизон солдат.

Шло время, а никакого нападения так и не было. И постепенно те, кому в городе было тесно, стали переселяться под стены Крепости. В конце концов, вышло так, что вокруг нее вырос город куда как больше, чем сам Ибстен. Новый город растянулся вдоль гор, примыкая к ним с обеих сторон, и получил название Охранного города. А мне, наконец, удалось закончить вступление, и я боюсь, как бы сама история не оказалась короче него.

Началось это с маленькой девочки – жительницы Ибстена. Звали ее Адриана, и в то время ей было 12. Все взрослые: родители, соседи и просто знакомые не могли на неё нарадоваться, и называли «наш маленький ангелочек». Она всегда была чистенькая и опрятная, платьица на ней были отглажены, воротнички и манжеты накрахмалены, а светлые локоны, обрамлявшие миловидное личико, аккуратно причесаны и перевязаны широкой, синей, атласной лентой, завязанной бантом. Эта девочка хорошо училась, не спорила со старшими, старательно выполняла их поручения и вообще была образцового поведения, и никаких неприятностей не доставляла. Другие родители ставили её в пример своим чадам и вздыхали: «И откуда только у нас такой оболтус…».

У Адрианы была своя комната под самой крышей двухэтажного дома, и в этой комнате всегда царил полный порядок: все вещи лежали на своих местах, а кровать была заправлена так старательно, что об её край можно было порезаться. Если честно, многие взрослые за всю свою жизнь не приобрели такой аккуратности и рассудительности, какой Адриана обладала в свои 12 лет. Во всяком случае, все так думали.

На самом деле в ней жил маленький бесенок, потому что она делала кое-что такое, о чем никто не подозревал, и что ей бы ни за что не позволили делать. Каждую ночь, когда все добропорядочные граждане спали, она влезала на крышу и рисовала. Или просто смотрела на Луну или её отражение в реке. Рисовать Адриана очень любила, и для своих лет у нее получались очень хорошие рисунки. Но она их никогда никому не показывала, потому что изображены на них были странные и, прямо скажем, небывалые вещи. И она совершенно справедливо полагала, что взрослые их не поймут и даже, скорее всего, осудят. Про себя Адриана потешалась над взрослыми. Ей всегда было смешно изображать послушную девочку, говоря: «Да, мама…», «Конечно, сэр…» и делать вид, что их советы ей очень кстати. Было смешно, что все ей верили, что она, такая маленькая, обманула столько взрослых. На самом деле она посмеивалась над их доверчивостью, делая, с их точки зрения, ужасные вещи.

Так вот, в эту ночь Адриана как обычно выбралась на крышу, дорисовала оставшийся с прошлой ночи рисунок, немного посидела на самом краю. И, может быть, всё кончилось бы тем, что она вернулась домой, если бы не непредвиденное обстоятельство. И ей богу, если бы даже этого обстоятельства и ни случилось, я бы его непременно выдумал, потому что оно того стоило.

Непредвиденное обстоятельство проявило себя в виде кошки, которая сидела на противоположном краю крыши и, как ни в чем ни бывало, умывалась. Надо сказать, что кошки воду не любят, поэтому в Ибстене они были большой редкостью. Адриана никогда не гладила живую кошку, и теперь очень боялась ее спугнуть. Сначала она вся подобралась и замерла, косясь на кошку, а потом попыталась медленно встать. И, встав на четвереньки, двинулась к кошке, как… Девочка совсем забыла про рисунок, лежавший рядом с ней. Она неудачно задела его ногой, и тот слетел с крыши. Качаясь из стороны в сторону словно маятник, упал на воду. Подхваченный речным течением листочек неспешно поплыл по улицам спящего города. Адриана смотрела ему вслед и ничего не могла поделать. Это было очень обидно. Если бы она решилась выбежать за рисунком из дома – это обязательно заметили бы родители. И тогда ей пришлось бы рассказать им о том, что каждую ночь она сидит на крыше. Ужас, что тогда могло бы случиться!

Листочек все плыл, покачиваясь на поблескивающих в лунном свете мелких речных волнах до тех пор, пока не скрылся из виду. Когда Адриана вновь окинула взглядом крышу, кошки на ней уже не было.

Вы скажете, что нет ничего примечательного в том, что кто-то что-то уронил в воду. Но, поверьте мне – это не тот случай. Как я уже упоминал, река впадала в море, а на море жил морской народ. Потому вовсе не удивительно, что вынесенный Арлаком в море рисунок нашел Алефф. Удивительным, конечно, можно посчитать сам факт того, что лист обыкновенной бумаги столько проплыл и не утонул, но это уже следует отнести на прихоть Высших сил. Им, наверное, самим было интересно узнать, что из всего этого получится. Во всяком случае, я, как рассказчик и человек наиболее осведомленный об этой истории, могу поручиться, что один очень подозрительный, лысоватый, безбородый старичок с тросточкой и в цилиндре наблюдал за Адрианой из тени противоположного дома. И очень внимательно, улыбаясь каким-то своим мыслям, провожал взглядом уплывающий рисунок.

Нашел рисунок, как я уже сказал, Алефф.

Морской народ никогда не считает годы. Они считают дела. И чтобы узнать, как относятся к тому или иному человеку, спрашивают про него: «Что он сделал?». И тут уж начинается длинный рассказ о том, что человек этот лучший парусный мастер, и что многие его ученики уже давно сами стали мастерами, и что в детстве он случайно отпилил себе палец, и что паруса его стоят аж на каравелле «Бора» самого капитана Лесана. И рассказывали «достовернейшие» истории из жизни, что ему нипочем выпить ушат морской воды, например. После чего добавляли совсем уж несуразные и невозможные байки, слушая которые остальные непременно покачивали головами, приговаривая: «Ну и ну! Ого! Вот это да!». И в конце выдавали вердикт, что-то вроде: «Теперь я вижу – он человек стоящий моей дружбы и уважения».

Но вас я утомлять не стану и скажу, что по нормальному летоисчислению Алеффу было 19. Отец его в своё время был знаменитым и всеми уважаемым капитаном (или, как говорят у морского народа, ведущим), и умер, когда сыну было не то семь, не то восемь лет. А матери своей тот и вовсе не знал. Мальчишку, конечно же, не оставили беспризорным: каждый ведущий всегда был готов с радостью принять его на борт своего корабля, чем тот с удовольствием пользовался, кочуя с корабля на корабль. В конце концов, не осталось ни одного ведущего, который не был бы другом Алеффу, а все команды его знали и любили. Потому что кто же еще мог так развеселить моряков, строя рожи, потешно изображая капитана, или ловко управляться со снастями, будучи совсем маленьким.

В эту ночь Алеффу не спалось. Он разглядывал темную, изредка отбрасывающую блики воду за бортом и думал, что скоро у него будет свой корабль. И как раз прикидывал, какие у того будут крылья. Да-да, не удивляйтесь! Крылья – душа корабля. Они бывают разных цветов, размеров и форм. Бывают оперенные, кожистые, как у бабочки или стрекозы. Есть корабли даже с двумя или тремя парами крыльев. Но увидеть их почти невозможно, то есть обычно их вообще не видно - можете считать, что это такое волшебство.

Корабль показывает крылья только своему ведущему, если по-настоящему доверяет ему и считает достойным. Хорошая примета, если кто-то вдруг видел крылья корабля – такого человека обязательно брали в команду и говорили, что он побратим судна.

Так вот, Алефф, как я уже упоминал, думал о том, какие же крылья будут у его корабля, когда вдруг заметил, что в воде что-то плывёт. Он тут же слетал за этим и, стоя на борту и разглядывая мокрую находку, с удивлением обнаружил, что это ни что иное, как рисунок. Он слыхал о таких штуках – их в древности делали люди. Среди морского народа вам бы ни удалось встретить ни художников, ни скульпторов, ни ученых. Зато там были мастера росписи, которые могли превратить паруса в полотна солнечного света, или в поверхность озера, или в ночное небо. Были мастера, превращающие любую снасть в произведение искусства, обладающее своей собственной неповторимой притягательностью – особым настроением. Были мастера, которые знали, как изогнуть борта корабля так, чтобы он взлетал с места. Были мастера, делающие ребра и скелет корабля так, что он мог дышать, а паруса такой формы, что ветер всегда становился попутным. Эти мастера знали тысячи других премудростей, о которых обычные корабелы даже и не подозревали.

Морской народ любил то, что имел – море. И отдавал ему сполна. У этих людей не было ни одной профессии, так или иначе не связанной с морем, каждый был беззаветно предан своему делу. Из рук мастеров морского народа выходили шедевры, которые даже сами эти мастера не могли создать вторично. А иначе их корабли не имели бы своей души, и летать тоже наверное не смогли бы. Это была раса творцов, знающая о кораблях, ветрах, море и Небе всё. Ни один из кораблей ни единой своей доской не походил на другой, будучи существами, в которые умелые чуткие руки вдыхали жизнь.

Единственное искусство, которое любили все без исключения – музыка и пение. Голоса у людей моря были сильные и звучные, песни и мелодии – свободные, взлетающие к небесам или льющиеся, текуче переплетающиеся над водной гладью.

На бумаге же можно было увидеть только чертежи корабля, очень редко эскиз узора поручней, но обычный рисунок – никогда. Если корабелу было что нарисовать – он непременно переносил это на корабль, на борт, палубу или внутреннее убранство, не растрачиваясь впустую на бумагу.

На рисунке был город с гордыми, взлетающими вверх и будто бы не имеющими ничего общего с землей шпилями, удивительно похожими на мачты. Из-за причудливой вязи арочек, мостиков, стрельчатых окон и окошек, восхитительных витражей и готических сводов город казался сплетенным из невесомого, чудом пойманного и зафиксированного света. Крыши сверкали, усыпанные звездами. На ступенях, опускающихся в зеркальную застывшую воду, лежали облака. А Небо, будто ему этого казалось мало, роняло бесчисленные звезды. И всё пространство было заполнено ими, и они кружились от легчайшего дуновения ветерка. Всё это было нарисовано так живо и натурально, что Алефф не мог оторвать взгляда от рисунка, и на какое-то мгновенье забыл обо всем на свете. Потом ему захотелось увидеть всё это своими глазами. Он поверить не мог, что всё это время совсем рядом был такой красивый город, а никто из его соотечественников даже не подозревал об этом. Даже говорили, что нет ничего хуже, чем жить в этом городе. Жить в таком великолепном месте! Да об этом можно только мечтать, что же тут может быть плохого?

Алеффу захотелось сию же минуту хоть чуть-чуть побыть в городе. Он представил себе сверкающие. залитые лунным светом шпили – и это оказалось решающим. Он решил, что успеет слетать в город, пока все спят. Очень удобно – свои не заметят его отсутствия, а горожане – присутствия. Стража Охранного города за долгие годы службы уже давно перестала ждать каких-либо нападений, и обыкновенно мирно посапывала на ночном посту. Она не заметила пролетевшего над ними человека.

Город и вправду был прекрасен. Творенье древних зодчих, гордые до хрупкости изящные поверхности, залитые тихим, печальным лунным светом, они словно грустили об ушедших творцах. Чистая, светлая тоска о былом втекла в сердце юноше, и ему стало жаль одинокий, покинутый город. Люди жили в нем: рождались и умирали, но никогда не чувствовали его по-настоящему. А город всё еще помнил руки, подарившие камню жизнь…
Алеффа очаровало гармоничное, текучее сплетение линий. Он окинул город восхищенным взглядом и, вдруг, на одной из крыш заметил тень, а затем и человека, который ее отбрасывал. В городе, в котором живут люди, было в высшей степени удивительным увидеть кого-то ночью на крыше, и Алефф решил посмотреть, кто же это.

На крыше сидела миленькая девочка с карандашом в руках и сосредоточенно трудилась над лежащим перед ней только начатым рисунком.

- Так это ты нарисовала?! – шепнул Алефф вместо приветствия. Девочка вздрогнула, оглянулась и увидела незнакомого парня, который разворачивал перед ней ее же собственный, только что вынутый из нагрудного кармана рисунок. Сначала она испугалась, а потом подумала: «Я его не знаю и он меня тоже, а раз он здесь оказался – значит тоже любит сидеть по ночам на крышах».

- Ты откуда?

- Я нашел этот рисунок, с таким красивым городом, мне захотелось на него посмотреть. А так вообще-то я на море живу, - сообщил Алефф, садясь рядом на край крыши. Адриана широко открыла глаза от удивления.

- Ты пират? – с самого детства он слышала разговоры об этих ужасных людях, но вот видела – впервые.

- А-а, значит нас на самом деле так называют, а я думал это байки.

- Байки?! Да если хочешь знать, вас вообще считают самыми настоящими бандитами. – Девочка уже оправилась от страха, и теперь ей было интересно узнать побольше о морском народе, потому что Алефф совсем не был похож на тех, о ком говорили старшие. – А тебя как зовут?

- Алефф.

- Вот это имя, у нас таких не бывает. Меня – Адриана.

Они посидели на краю, болтая ногами. Алефф смотрел на крыши, поверхность которых была четко разграничена на тень и бело-голубой цвет Луны. Они были очень красивы.

- Ты каждую ночь здесь бываешь?

- Угу, – кивнула Адриана.

- Я бы тоже так делал, если бы жил здесь. Наверное, это очень здорово каждое утро, открывая глаза, видеть этот город, и весь день жить в нем, и, закрывая глаза перед сном, помнить это…

- Вовсе нет, - пробурчала Адриана. – Ты не знаешь – хуже, чем здесь нигде не живут!

- Странно, у нас тоже так говорят!

- И правильно! Тут знаешь какие люди? У них всё всегда правильно: нельзя лазить по крышам, нельзя сидеть на карнизе и спускать ноги в канал, нельзя ночью открывать окна, и на звезды смотреть нельзя, потому что в это время надо спать, нельзя на улице петь, если тебе так хочется. Ничего нельзя.

- А у нас все любят петь. И еще мне нравится: лежишь ночью на палубе, её покачивает, волны тихо-тихо плещутся о борт… У нас даже говорят, что в такое время, когда вся команда уснула, можно подглядеть сны корабля. А еще можно прыгать в море с мачты. Самые хорошие мачты – на «Соэле» - я плавал на ней несколько раз: они пахнут южным ветром, похожи на солнечный свет в штиль, а звучат свободой и радостью… из всех кораблей мне больше всего нравится песня мачт «Соэли»…

- Разве ветер пахнет? Разве может мачта пахнуть ветром, и звучать, да еще свободой?

- Конечно, у каждого ветра свой особый запах, звук, настроение. Неужели ты никогда не замечала? Предгрозовой ветер – словно эхо, он как натянутая струна, звучащая сама по себе от одной лишь силы натяжения, он заставляет вибрировать воздух в легких. Это можно почувствовать, если научиться прислушиваться к окружающему тебя. Ветер, бьющий в лицо – заставляет жить, ветер в спину – приносит с собой воспоминания прошлого. Ветер, несущийся у самой поверхности воды – вне времени, он часть мира ушедших от нас. Даже неподвижный воздух – это ветер, только особый, или ветер наизнанку – каждый сам для себя выбирает. Ветра – как люди, их сотни и тысячи, везде они разные, и нет двух одинаковых.

- Как люди ты сказал? Почему ты не сравнил их со своим народом?

- Потому что мы тоже люди. Мы ничем от вас не отличаемся. Просто мы верим не в то, во что верите вы.

- Это во что же?

- Мы верим в себя, в то, что видим и чувствуем, и в то, что способны осуществить свои желания. Поэтому мы и добились невозможного.

Адриана, всё это время смотревшая на Алеффа, отвернулась и стала рассматривать спокойно текущий по городской улице Арлак. А потом тихо, но вполне отчетливо сказала:

- Это бесчестно. Почему я родилась здесь?

- Хочешь, я заберу тебя к нам?

Город молчал. Много веков назад он привык к тому, что его не слышат. И с тех пор лишь всё время спешащий в бесконечные морские просторы Арлак был его душою. Века… Они не испортили город. Наоборот, они сняли с него всё лишнее, наносное, словно кожа слезла, обнажив кости зданий и их мысли. Утратив многое из созданного творцами, город утратил связь с ними, приобрел собственные черты и характер… свое одиночество.

Город молчал. С тихим плеском льнули к каменным стенам несущиеся в море струи Арлака. Откуда-то издалека, с берега, ветер изредка доносил шелест леса.

- Да.

***

Никогда еще ни один корабль на земле не был столь неповторим и прекрасен, как любой из этих двух. В море солнечного света, в море нежно-лазоревого, почти белого неба, в море струящихся воздушных потоков, они казались невозможным видением, которое должно вот-вот растаять. Тугие, дышащие порывами ветра паруса ловили солнечные лучи, наполнялись ими и, преломляя их, распускали вокруг чистый, но не слепящий свет. Гнутые борта плавно переходили в острые вздымающиеся носы так, что корабли казались устремленными к какой-то высшей, одним им известной цели. Они были неземным чудом, которое по немыслимой, невероятной ошибке позволили увидеть. Это было чуждое чудо, у него была своя мечта, непонятная людям.

Мимолетным шквальным вихрем пронеслись они над Охранным городом, показав изумленным крышам и потерявшим дар речи напыщенным горожанам изящные кили. Огромные перепончатые крылья темного цвета легко и свободно опирались на воздух. Снизу казалось, что тонкая кожа, пропуская сквозь себя солнечные лучи, светиться изнутри слабым, красноватым светом.

Лишь несколько секунд пораженные люди видели в небе стремительно пронесшиеся корабли. А затем все подумали: «А было ли это на самом деле?». Настолько нереальными казались в воспоминаниях их чудесные, парящие в воздухе паруса.

На верхушке самой высокой мачты, на наблюдательной рее стоял человек. Ослепительно белые волнистые волосы были собраны в пучок, и сильный, бьющий в лицо ветер развевал выбившиеся пряди у него за плечами, колыхая широкую белую рубашку. Под таким сильным напором ледяного поднебесного ветра ничего не стоило свалиться или замерзнуть. Но человек этот не замечал холода. Казалось, нет сейчас на земле никого, счастливее этого человека. В его голубых, смотрящих за горизонт глазах плясал огонек радости, он улыбался. Одной рукой человек держался за самый конец мачты и, когда корабль пролетал над извивами Арлака, усилием ладони придавал судну нужный крен. Корабли с полудвижения слушаются своих ведущих. Впереди, на широкой глади Арлака показался и начал с захватывающей дух скоростью приближаться Ибстен с его высокими шпилями и горящими в солнечных лучах флюгерами.

Среди белого дня, словно ниоткуда, на узкие водные улицы города приземлились два корабля. И скучные правильные горожане были настолько потрясены этим, что, забыв о своем вечном страхе нападения пиратов, со всех сторон высыпали из окон. Какой-то моряк лихо спрыгнул с корабля прямо на воду. Он, видимо, тоже был очень рад - встал посреди улицы, гордо вскинул подбородок и упер руки в бока, а затем сильным, красивым голосом запел о том, как сильно он любит жить, и как хорошо ему живется в родном море… Он был так счастлив, и так поглощен своим занятием, что даже не заметил, что тихонько погрузился, и стоял уже по колено в воде. Кто-то из подоспевших товарищей, смеясь, подхватил певца под мышки и поволок его на твердую поверхность. Адриана услышала, что на улице что-то происходит и, распахнув окно, выглянула наружу:

- Алефф! – юноша, переходивший улицу, остановился и посмотрел вверх. Адриана подпрыгнула, хлопнув в ладоши, резко развернулась и бросилась внутрь комнаты. Спустя несколько мгновений она уже выбегала из подъезда по широким, каменным, уходящим в воду ступенькам. Она с разбегу повисла на шее юноши:

- Я думала - ты не прилетишь, я думала - ты мне приснился!

***

Так вот, собственно, эту историю можно было бы и закончить, но я позволю себе еще немного задержать ваше внимание.

Спустя какое-то время - неделю, а может и две, мама Адрианы зашла в бывшую комнату дочки. Она заметила на столе синюю папку, перевязанную тесемкой. Раньше она никогда не видела её у дочки и, взяв папку в руки, подошла к окну, чтобы получше разглядеть ее содержимое. Но стоило только раскрыть папку, как совершенно неожиданно, откуда ни возьмись, в окно влетел резкий порыв ветра, подхватил лежавшую в папке бумагу и бросил ее за окно, прямо в воду. Белые, прямоугольные листы плыли по улицам города, и мальчишки с гиканьем перебегая по карнизам то и дело склонялись над водой, рассматривая их. Подбирать странные, подозрительные рисунки взрослые не разрешали. А посмотреть было на что, такого в Ибстене еще не бывало. На рисунках был город, но везде его окружало что-то непривычное: то река вздымалась до самых небес, то с неба сыпались звезды, засыпая крыши и подъезды, то вода в реке была, словно зеркало, и наверняка твердой, то улицы были заполнены неизвестно откуда взявшимися листьями невероятных ярких желтых и рыжих цветов. Не было ни одного рисунка, на котором было бы изображено что-то привычное. И старшие справедливо решили, что «это всё очень подозрительно».
Через какое-то время в городе, да и во всей округе стало холодать, чего раньше никогда не случалось. Стали идти частые дожди, с берега приносило опадающие осенние листья, морозы ночами выбеливали город инеем, и не сегодня-завтра грозилась появиться зима. Состоятельные горожане, по обыкновению, прогуливались по узким, заплывшим густым серым туманом улочкам, нахохлившись, но уже без всякого удовольствия. И шляп в знак приветствия уже никто не снимал. Частенько им встречался странный незнакомый старичок со смеющимися голубыми глазами. Выглядел он так, будто всё это безобразие ему ужасно нравится, и разговаривать с таким странным типом никто не хотел. С ним из вежливости здоровались и шли дальше, не обращая уже более на старичка никакого внимания и делая вид, будто его и вовсе нет. Хотя если бы горожане знали, что у этого старичка было на душе, они и здороваться с ним перестали, пусть даже и из вежливости.

А думал незнакомец о том, где бы ему в этом городе отыскать человека, способного закончить странный, неизвестно откуда взявшийся у него рисунок. На рисунке был город и люди. Люди были определенно ненормальные, потому что все они улыбались друг другу, от души жали руки, пели, стоя на крышах и просто тихо разговаривали, сидя на карнизах и болтая ногами в воде. Взрослые люди как дети пускали из окон бумажные самолетики и воздушных змеев.

Утром, в день своего 18-ти летия Адриана словно на крыльях выскочила на залитую солнечным светом палубу и, легко взлетев на капитанский мостик, схватила Алеффа за руку, подняв ее вверх. А затем чистым, ясным, громким голосом крикнула: «Я люблю солнце и море! Я люблю жизнь и этого человека!». Морской народ не обременял себя законами, кроме законов совести. И если двое хотели пожениться – им было достаточно во всеуслышание сказать, что они любят друг друга.

А как у морского народа оформляется развод я вам рассказывать не буду – к нашей истории это не имеет никакого отношения.

***