Кому нужен дракон?

Числа вылезли из портфеля Миямото в тот момент , когда жена начальника господина Танаки, господина Симуры, подносила ко рту ложку горячего мисо… Я вздохнул про себя: бедный восторженный мальчик! Я учил Миямото математике не для того, чтобы он защищал - да так неловко! – работы по практической теории чисел, которую в связи с известными событиями давно избегали работодатели, особенно такой корпорации как «Огуни-электроникс».

- Это ваша вина!

Я молча соглашался.

- Позор! И за что только вас здесь держат!?

Я молча выражал сокрушенное удивление.

Господина Сато не смущал мой двухметровый рост и медвежья фигура, не смущало то, что он всегда был вынужден смотреть на меня снизу вверх. Он начальник. Такой маленький начальствующий фонтанчик слюней в синем галстуке, похожий на статуэтку цирковой собачки, что на площади фонтанов в Старом Токио.

- Позор!

Зовут меня Тоширо. Я преподаю математику в частном пансионе господина Симуры, начальника господина Сато и господина Танаки. Дочь господина Сато замужем за сыном господина Танаки, поэтому неприятности господина Танаки – это неприятности и господина Сато. В свободное от работы время я занимаюсь практической теорией чисел. Ученики часто приходят ко мне домой, и я рассказываю им то немногое, что знаю об удивительном мире живых чисел ― не для дипломов, но для души... Мой маленький сын Хидеёши готовит на всех бутерброды с кабачковой икрой. А держат меня за то, что до сих пор ни один мой ученик не провалил вступительных экзаменов в Университет.

- Позор!!!

Фонтанчик начал повторяться и иссяк. Последовала обычная корпоративная нравоучительная лекция о том, какие значительные места в обществе занимают выпускники пансиона господина Симуры и как важно оправдать надежды родителей наших любимых питомцев. От собственных слов господин Сато благожелательно расслабился, и моя улыбка осталась для него незамеченной. А я вспомнил, какое лицо было у жены господина Симуры, когда из портфеля Миямото вылезло четыре салатово-зеленых мышонка с ярко-желтыми пушистыми хвостами – числа из пространства иррациональной размерности.

Забавные мыши!
И математика может
Жизнь порождать.

***

Велосипед, натружено поскрипывая по земляному дну оврага, размеренно влек меня домой. Потертый портфель с банкой кабачковой икры и батоном хлеба покачивался в багажнике. Там же старенький радиоприемник тихонько напевал Джо Дассена. Надо мной, на вершинах склонов, на широких общественных дорогах, отчаянно стояли автобусы, полные возвращавшимися с работы людьми. Еще выше, на дорогих подвесных трассах, непрерывно струилась серо-стальная лента машин. Если бы не моя европейская ирония к начальникам, я, к несчастью, сейчас обязан был быть в одной из этих машин, одинаковый среди одинаковых... Еще выше, срываясь с крыш небоскребов бетона, серого пластика и синеватого металла, спешили одноместные самолеты, белые, с черными и синими полосами. Еще выше парила громада бизнес центра корпорации «Огуни-электроникс» – исполненное офисных окон многозначительное чудовище. Говорят, еще выше есть что-то еще, но у меня нет телевизора, чтобы узнать об этом наверняка.

Выпускников нашего пансиона ждали офисы на двухсотых этажах, при особом же старании первых – даже подвальные помещения бизнес центра господина Огуни. Для других этажей готовили другие пансионы и их выпускникам никогда не суждено было встретить друг друга, ни в офисе, ни по дороге домой... Ниже колес моего велосипеда – только земляные черви и ржавые самурайские мечи эпохи Эдо бакуфу. Впрочем, насчет последнего я не уверен.

Передо мной простиралась ввысь иерархия пространства, кропотливо созданная человеческими руками. И иерархия времени, от велосипедов прапрадедов к технологиям летающих городов. И иерархия людей, где каждому отведено его место согласно образованию, таланту и усидчивости. Быть может, вот оно, совершенство человеческого общежития, пространственно-временная стрела счастья, нацеленная в небеса?

Но мне было мало этого. Мне нужны были мои числа. Думаю, у каждого математика в глубине души живет тайная страсть к чему-то совершенно никчемному, нереальному, но пленяющему своей изысканной красотой.

Когда (задолго до меня) придумали число «мнимая единица», то поразились, как же до сих пор могли обходиться без нее. Помимо всего прочего, она помогла решить труднейшие задачи небесной механики о движении тел в космическом пространстве, она подчинила себе искривленное пространство-время, сведя задачу к хорошо известному плоскому обыденному миру... Окрыленные таким началом, ученые принялись сооружать многомерные числа, вводя мнимые единицы в многомерных пространствах: кватернионы, кентавры, фениксы, орлангуры. Однако – увы! – никакой практической пользы они уже не принесли. Пробовали не только целочисленные размерности, но и дробные, и вещественные. Напрасно! Более того, с некоторыми числами пространств иррациональной размерности вышел конфуз: они порождали небольших физических существ, немногочисленных, но совершенно неприемлемых в силу своей хулиганской сущности ни в конструкторских бюро, ни в обществе людей положения господина Танаки и господина Сато, не говоря уж о господине Симуре и его жене. Опозорив себя в технологии, практическая теория чисел была признана никчемной. Любовь Японии ко всякого рода милым созданиям ― нарисованным, механическим, электронным ― осталась в далеком прошлом...

Смешные звереныши...
И совсем не нужны!
Грустно мне стало.

***

После скромного ужина Хидеёши свернулся клубочком под одеялом, наблюдая за моей работой. Сегодняшняя контрольная была проверена, тетради сложены аккуратной стопкой, и я снова углубился в расчеты, занимавшие меня последние несколько лет; желто-красные шелковые попугаи на абажуре лампы ободряюще улыбались мне. Дело в том, что еще в Университете я задумал создать формулу любого числа. Любого числа в пространстве любой размерности – так, чтобы все числа получались бы по одному закону. В эту ночь работа близка к завершению. Чай давно остыл в пиале с желто-красными эмалевыми цветами на донышке. Перо, скрипнув последний раз, остановилось. Хидеёши восторженно ахнул, а меня охватила долгожданная сытая усталость, приятней которой нет ничего на свете. Поймет меня тот, чей труд когда-либо счастливо завершался.

Золотистое восьмикрылое тело, извиваясь чешуйчатыми кольцами, скользнуло из распахнутого окна и помчалось ввысь, высоко-высоко, выше огней «Огуни-электроникс», а затем низринулось вниз и вниз, вдоль безликих сине-серых боков небоскребов и многоуровневых дорог, вниз, снова к нашему окну. Увитая кружевным золотом рогатая голова дракона взглянула на моего малыша солнечными глазами. Мой сын счастливо засмеялся, захлопав в ладоши. Встопорщив золотистые усы-лучики, зверь ослепительным колесом завертелся в воздухе и снова рванулся вверх. Вдоль хребта – зарево желтого и красного.

Кому нужен дракон? Нужен мне, нужен Хидеёши. Не довольно ли для того, чтобы он должен был существовать?

Заваривая чай у раскрытого окна, я глядел, как мой дракон в порыве кипучей энергии раз за разом точно золотой иглой прошивает небо и землю, точно соединяя прошлое и будущее, точно объединяя людей… Для моего дракона не было преград и запретов. Быть может в нашем счастливом, но слишком уж упорядоченном мире, и найдется тот, кто однажды захочет взглянуть на мир глазами золотого дракона.

Понять мир как целое.
И восхититься ему.
Вот достойное человека!

6.10.2009.