Ars Longa, Vita Brevis

В мире будущего властвуют машины. Все, что может человек, могут и они, причем быстрее и дешевле. Они добрались и до театра. Пьесы играются манекенами, управляемыми “маэстро”, который представляет собой некий компьютер. Помимо полного контроля над куклами, маэстро постоянно отслеживает реакцию зрителей в зале, и может усилить или ослабить игру того или иного актера, чтобы произвести более благоприятное впечатление на публику. А чтобы избежать механичности, с людей-актеров были сняты психосоматические матрицы, которые и наделяли манекенов эмоциональностью. Перед игрой пленки с личностями актеров заряжались в машину и … шоу начиналось.

Главный герой – стареющий великий актер Райен Торнье, работающий уборщиком в Новом Королевском Театре. Несколько недель он копил деньги, чтобы купить билет на пьесу, где все актеры – живые. Он просто жаждал глотнуть свежего воздуха настоящего искусства. Но хозяин театра не разрешает ему уйти в этот день пораньше с работы, мало того, он еще и устроил ему выволочку.
После этого актер решает уволиться. “С меня хватит!” – говорит он в пустом кабинете хозяина театра. На секунду в нем мелькает тень бывшего великого Торнье, но запал проходит и все, что он осмеливается сделать – покрасить красную герань в кабинете бронзовой краской, да натереть пол перед дверью, чтобы его наниматель поскользнулся и грохнулся.

“Ты же не уйдешь со сцены, даже если тебе позволят лишь подметать ее.” – говорит техник-настройщик “маэстро”. На что Торнье гневно реагирует, но в глубине души понимает правоту этих слов. Театр это его жизнь, его наркотик, и он готов на любые унижения, лишь бы остаться его частью. Хотя театра, как искусства, уже нет. Он умер, а на его месте восстал механический зомби.
Во время разговора с настройщиком Торнье узнает, что сегодня вечером в театре будут играть “Анархию”. Пьесу, в которой 10 лет назад, в главной роли должен был играть он. Партнершей в этом спектакле у него была Мела Стоун, его возлюбленная. Время репетиций было последними счастливыми днями в его жизни, так как пьеса не была поставлена, а Мела вскоре ушла от него.

Еще более горьким оказалось то, что Мела присоединилась к тем актерам, которые продали свои “души” – психосоматические матрицы в обмен на безбедное существование.
В свое время, когда ему было предложено пройти эту процедуру, он отказался. Отчасти из-за своей гордости артиста, а отчасти потому, что редко, но случалось так, что снять матрицу не получалось. Личности действительно великих актеров, тех, что жили своими ролями, невозможно было перенести на пленку. И каким-то шестым чувством Торнье знал, что у него ничего не выйдет, даже если он попробует.
Спустя годы из всемирно известного актера он превратился в раболепного уборщика. Да и тем ему не долго осталось быть. Хозяин театра не оценил “шуток”.

И тут судьба, как это иногда бывает, сплетает свои нити в узел ТОГО САМОГО места и времени. На глазах у Торнье “маэстро” портит пленку актера, который должен играть главную роль в “Анархии” – ЕГО бывшую роль. Техник достает запасную пленку, но в мозгу у артиста уже зародилось, пока еще безымянное и неопределенное, нЕчто. И когда и вторая пленка безнадежно испорчена, нЕчто преобразуется в мысль. Мысль совершенно невероятную, однако удивительно притягательную. Еще раз оказаться на сцене, увидеть перед собой зрителей, могущих быть как безжалостными критиками, так и восторженными почитателями. И совсем неважно, что вокруг тебя будут не люди, а манекены. Это будет ЕГО роль! Апофеозом же должна стать последняя сцена, где его героя убивают. Здесь тоже Торнье решает внести коррективы. Осознавая, что так дальше он жить не может, и не в силах что-либо изменить, он планирует заменить холостой патрон, которым его убивают, на боевой, чтобы расстаться с жизнью на сцене, умереть, играя свою роль. Уходя, великий актер собрался хлопнуть дверью.
Итак, у него есть план, осталось только воплотить его в жизнь. Его просят съездить за пленкой на склад, и по дороге обратно он осуществляет подмену пленки. Теперь нужно сделать так, чтобы его попросили заменить манекен, во избежание срыва спектакля. Он разыгрывает все как по нотам.

“… Она застала Торнье за сменой перегоревших лампочек. Он улыбнулся ей сверху, вставляя плафон янтарного цвета на прежнее место.
- Я опять вам для чего-нибудь нужен, мисс Ферн? – насмешливо спросил он со стремянки.
- Возможно, - зло бросила она. – Ты не шутил, когда предлагал заменить сломавшийся манекен?
Перегоревшая лампочка выпала из рук Торнье и с громким хлопком разбилась у нее под ногами. Он медленно спустился на пол.
- Ты шутишь?!
- Ты сможешь сыграть Андреева?
Он облизнул пересохшие губы и недоуменно уставился на нее.
- Ну что сможешь?
- Прошло десять лет, Жадэ, и я …
- У тебя есть еще время посмотреть сценарий, и к тому же можно вставить в ухо небольшой приемник. Рик будет тебе суфлировать из операторской.
Она предложила это между прочим, как будто за этим не было ничего особенного. Это был театр – хладнокровно требовать невозможного, делая вид, что так и должно быть.
- Но зрители? Они ведь ждут Пелтье.
- Пока что я тебя спрашиваю, сможешь ли ты разок прорепетировать. Потом посмотрим. Это наш единственный шанс спасти спектакль.
- Андреев … - прошептал он. – Главная роль.
- Ну пожалуйста, Торни, ты же можешь хотя бы попробовать.
Он посмотрел мимо нее в зал и медленно кивнул.
- Я пойду и перечитаю сценарий, - сказал он тихо и кивнул с выражением, которое, как он надеялся, придавало ему благородную смесь бескорыстной скромности и самоотверженной решимости.
“Я должен сыграть, как бог, - подумал он. - Это будет особое представление. Мой последний шанс, последняя большая роль.”
Резкий свет рампы, тихий шепот в ухе, холодное оцепенение первых секунд. Оно пришло и быстро улетучилось. А потом сцена стала закрытым помещением и зрители – обслуживающий персонал и постановщики – были не больше чем четвертой стеной, где-то за рядом огней. Он был Андреевым, шефом полиции, преданным слугой царя, оказавшимся в эпицентре революции. Теперь он жил не своей жизнью, роль целиком поглотила его. И его партнеры по сцене, - хотя у них из под ног раздавалось потрескивание, когда они передвигались, - были для него живыми людьми, против которых и вместе с которыми …
Зачарованный магией игры, водоворотом драмы, он снова ощущал себя частью действа, которое вело его от сцены к сцене. Как будто не было долгих потерянных лет между далекими полузабытыми репетициями и этой премьерой. И только в конце акта, когда он забыл свою реплику и Рик подсказал ему, волшебство на какой-то миг исчезло, и он почувствовал, что его переполняет невыразимый страх, он внезапно осознал, что окружен машинами, что губы, которые он только что целовал, принадлежали не женщине, а резиновой кукле.

Когда пришло время уходить со сцены, он дрожал всем телом. Увидев, что на сцену поднимается Жадэ, он вдруг почувствовал невыразимый ужас – сейчас она скажет ему: “Торни, ты играл великолепно, почти как манекен”.
Но она ничего не сказала, просто протянула ему руку…”

В конце концов Торнье сыграл свою роль, хотя спектакль прошел не так гладко, как ему бы хотелось. Но он остался в живых и опять получил известность. А рассказ этот еще раз показал, что искусство вечно, и живет оно в НАС и благодаря НАМ.

P.S. Уже после того, как я начал писать эту статью, я узнал, что в 1955 году рассказ “Дарстеллер” получил Хьюго.

С уважением, Белый.

Прошло семь тысячелетий от рождества Христова. Солнце на грани того, чтобы стать новой. Человечество разделилось на две неравные части – Хранителей и Утверждателей.
Уже 60 лет политический контроль полностью принадлежит Утверждателям, которые являют собой сверхпрагматиков и бюрократов. Для них ничего не значат рочскошь, эстетика, красота – только практичность, возведенная в ранг Закона. Когда Утверждатели решили эмигрировать с Земли на другую планету, то с собой людям было разрешено взять только самое необходимое для выживания в другом мире. Никаких предметов искусства, никаких детских игрущек, никаких сентиментальных вещей, что мы так любим хранить у себя, даже если и не пользуемся ими.
Несмотря на жесткий контроль и выпалывание любых ростков интереса к искусству в детском возрасте, - существовали Хранители. Их осуждали, они были париями в обществе, но на их плечах лежало бремя заботы о Прекрасном.
В то время, как последние корабли Утверждателей стартовали, отлавливая с помощью прибора регистрирующего людей, тех, кто не желал улетать, один старый Хранитель укрылся в Музее Астронавтики. Через некоторое время он остался единственным человеком на Земле. Хранителем. О, как он предвкушал наслаждение свободой. С какой радостью предчувствовал приятное расслабление в экскурсионном облете музейных площадок! Все шедевры произведений искусства были Его.
И совсем не пугало то, что жить ему и Солнцу осталось год… Он сам выбрал себе усыпальницу, богатство которой превосходило гробницы всех великих царей прошлого!
Неожиданно его прибор регистрирует людей. Прилетев к их укрытию, он обнаруживает, что в результате несчастного случая в живых остались только полумертвая мать и годовалый ребенок. Впрочем, мать, получив заверение, что малыш останется под присмотром, умирает.
Теперь на руках у Хранителя ребенок. Ответственность за чужую жизнь не позволяет ему хладнокровно ждать смерти. Он решает улететь. А улетая, взять с собой сокровища человечества. Чтобы люди знали, на что похожи истинные шедевры!
Уже в полете, наблюдая, как пухнет дряхлое солнце, Хранитель почувствовал безумную радость осознания того, что он, жалкий неудачник в искусстве, занял как никто важное место в ИСТОРИИ искусства – в своем роде, НОЙ – эстетик.

Друзья!
Утверждатели считали, что сентиментальность по отношению к вещам ненужное и даже вредное чувство. Первым шагом на пути к гибели, к Хранителизму, стали ящики стола будущего Хранителя, набитые памятным хламом. Веточка, на которой сидела первая пойманная бабочка, сачок, которым он ее поймал, сама бабочка. Комок бумаги, которым бросила в него некая двенадцатилетняя леди…

А к кому Вы себя отнесете, к Хранителям или к Утверждателям? Если Вы Хранитель, то откуда берется та удивительная притягательность Ваших вещей, В глазах постороннего, кажущихся невзрачными безделушками, хламом? Быть может, великие художники, поэты, скульпторы – это всего лишь Сверххранители, обладающие, помимо способности видеть неведомую красоту в обычных вещах, свойством самим создавать предметы, гармония и красота которых видна всему Человечеству? А если Вы Утверждатель, не чувствуете ли Вы себя эмоциональным аскетом, лишенным привязанностей к дому, друзьям и т.д.?

С уважением, Белый.

С уважением, Белый.

С уважением, Белый.

Жизнь хороша когда тебя не забывают

Отредактировано - JewSerge on 18 Jun 2002 08:32:00

С уважением, Белый.

Цитата:

---

Ну, прямо в точку JewSerge!
Год назад я получил карту одного из банков, запомнил код. Потом через некоторое время подумал: Ну нафига я буду хранить эту бумажку с кодом! И выбросил ее. А месяц назад подхожу к банкомату... и, как отрезало. Не помню!!!!!
Потом долго сидел и сокрушался: Зачем же я ее выбросил! Пришлось заказывать новую карту...
Утверждатель во мне возобладал над Хранителем. И я поплатился за это

---

Ну, ну, всё с ног на голову перевернул.
Ну а всё таки здесь очень интересная дискусия. Особенно если учесть...
Белый вы с Кубикусом и Матриархом случайно не от сюда взяли ранжирование "Хранители"? Тогда кто по вашему у нас "Утверждатели"? Стойте не отвечайте я уже дагадался !
А ведь какой был у них прообраз... детки все в родителей пошли...

Когда-то был Francuzом...
За это и замочили...